All the clonely people. Where do they all belong?
Вы можете возразить, что «попутчики» – не главное на музыкальной сцене. Главное – это люди, которым нравится музыка как таковая и для которых определенные сарториальные правила представляют собой лишь цену: ее необходимо заплатить, чтобы насладиться любимыми звуками.
Я склоняюсь к мысли, что это не так. «Попутчики» составляют большинство, то есть основную массу, а любители собственно музыки – как раз исключение.
Представьте, что никто не имеет ни малейшего понятия, какая музыка вам нравится. Что ваши любимые звуки заперты у вас дома, существуют исключительно у вас в голове и никому из окружающих неведомы.
Представьте, что вам это не важно.
Представьте, что вы постриглись очень коротко, если у вас длинные волосы, или что вы их отрастили, если привыкли носить короткую стрижку. Что перестали или, наоборот, начали красить волосы. Что ваша форма носа, или скул, или торчащие уши, или темная кожа совершенно не сочетаются с теми прическами и одеждой, которые идут в комплекте с вашей любимой музыкой.
Представьте, что примеряете футболку с символикой музыкальной группы или культурного явления, к которым совершенно равнодушны – Guns N’ Roses, The Black Eyed Peas, «Кошки» Эндрю Ллойда Уэббера и так далее, – и понимаете, что эти цвета и узоры идеально подходят к вашей фигуре, строению скелета или цветотипу. Футболка сидит так, словно создана специально для вас. И вот вы носите эту футболку, она вам идет.
Представьте, что вы не против, чтобы другие люди – случайные прохожие и незнакомцы, которые совершенно не важны для вас, – подумали, что вам нравится тяжелый рок или дурацкий мюзикл, или что угодно еще, а вам это на самом деле не нравится.
Представьте, что другие люди вовсе не спешат с подобными выводами, а лишь любуются вами в футболке Aerosmith или Grateful Dead, поскольку крылья на логотипе красиво подчеркивают вашу грудь или желтый цвет принта выгодно оттеняет кожу.
Представьте, что вы носите парку из секонд-хенда, потому что она теплая и защищает от дождя, и вам все равно, что группа Oasis вышла из моды.
Imagine all the people. Представьте миллиарды людей, которых не волнует, что думают миллиарды других. D’You Know What I Mean?
Во власти истерии
Каждая суперзвезда перед тем, как стать звездой, была никем.
Это может показаться очевидным, но я говорю об одной из тех истин, о которых люди думают, что понимают их, на самом деле не понимая вовсе. Мы чувствуем прилив воодушевления, когда думаем о пока еще не канонизированном идоле (Дэвид Джонс-пока-не-Боуи, Нонни Чикконе-пока-не-Мадонна, Марк Фелд-пока-не-Болан), нам нравится представлять их богами и богинями под прикрытием, ходящими среди простых смертных, прячущими ослепительное сияние под дешевой одеждой. Их сияние непременно вырвется наружу, это лишь вопрос времени…
На самом деле парни и девчонки, которым однажды будут поклоняться, как богам, ничем не отличаются от вас, меня и остальных людей. Поп-идолы не рождаются с каким-то геном, вызывающим массовую истерию и дремлющим, пока в них не проснется суперсила, разметав вокруг остатки кокона.
К тому же истерия, знакомая нам по популярной культуре, – не то чувство, которое один индивид может почувствовать по отношению к другому. Она всегда массовая: это реакция толпы, коллективное психологическое явление. Фанаты сходят с ума, заражаясь от других фанатов. В терминах астрофизики поп-звезда – это вовсе не звезда, а скорее луна, которая сама по себе не испускает света, а отражает лучи гигантского огненного шара.
Рудольф Валентино, на чьих похоронах тысячи женщин лишались чувств и чья смерть запустила волну попыток покончить жизнь самоубийством среди безутешных поклонников, когда-то был молодым парнем в отчаянном поиске работы. Тогда он что угодно отдал бы за харизму. Он старался как мог, пользуясь отпущенными ему качествами, очаровать как можно больше людей. Он хлопал ресницами, намекая, каким особенным может стать, если только ему дадут шанс. Но в его родной Италии никто не хотел его нанимать, так что он переехал в Америку, где в какой-то момент, поработав официантом и садовником, оказался бездомным.
Фрэнк Синатра снискал любовь членов тысячи фан-клубов и толп девочек-подростков, страдающих синатраманией. Поклонники обожали его до такой степени, что подкупали горничных в отелях, где он останавливался, чтобы прикоснуться к его простыням. И когда-то Синатра был обсыпанным угрями лопоухим панком. Он не отказался бы от своей ослепительной харизмы в те непростые годы, но пока не наступил подходящий момент, чтобы продать его бобби-соксерам, ему приходилось довольствоваться доставкой газет и петь за сигареты.
Дэвид Боуи, парень из Бромли с красивыми скулами и плохими зубами, пытался добиться славы с 1962 года. Он выпускал один провальный сингл за другим, хватался за любую возможность и сильно зависел от менеджера Кеннета Питта, который испробовал все мыслимые уловки, чтобы Дэвида заметили. Немного найдется суперзвезд, чьи ранние бесславные годы задокументированы в таком количестве фотосъемок, промороликов и интервью – все это организовал Питт, без особого эффекта. К 1969 году самым значительным достижением Боуи была статуэтка на Международном фестивале диско в итальянской Пистойе. Эту статуэтку он получил буквально через несколько дней после того, как занял второе место, уступив какому-то испанскому ребенку, на другом музыкальном фестивале на Мальте.
Весной 1969 года, когда Боуи играл дневной концерт в Художественном колледже Илинга, один из тамошних студентов проявил любезность, предложив Дэвиду понести его инструменты, и помог сдвинуть столы, чтобы организовать импровизированную сцену. Этого студента звали Фредди Булсара, и вскоре он бросил учебу, чтобы продавать «всякий ширпотреб, нелепые блейзеры для крикета» и прочую ношеную одежду с лотка на Кенсингтонском рынке.
Даже после того как Фредди Булсара окрестил себя Фредди Меркьюри и его группа Queen добилась умеренного признания в Великобритании, их выступление в качестве хедлайнеров на фестивале в Санбери в Австралии настолько не впечатлило местную публику, что их провожали пьяными выкриками «валите обратно в свой Поммиленд, педрилы!» В официальной мифологии Queen говорится, что Фредди был рожден стать звездой, но на том фестивале в Санбери, сельском городке в сорока милях от Мельбурна, тысячи разгоряченных слушателей не увидели ничего особенного в этом болтливом маленьком кривляке с торчащими зубами. В доминирующем культурном нарративе, определившем реакцию толпы, Фредди значил гораздо меньше, чем австралийская группа, которую им не терпелось увидеть на сцене, – Madder Lake.
Я не утверждаю, что этим артистам недоставало очарования, если определять его как способность понравиться отдельно взятым незнакомцам. Если же мы, согласно этимологии, воспринимаем это слово более буквально (как способность зачаровывать и подчинять своей воле), то есть предполагаем, что зрители околдованы и беспомощно выполняют приказы заклинателя, очевидно, такой силой Рудольф, Фрэнк, Дэвид и Фредди не обладали. По крайней мере, до тех пор, пока публика, по взаимному согласию, не наделила их этой властью.
The Beatles немало сделали для того, чтобы затуманить наше представление о массовой истерии. Их победное шествие по миру убедило в том, что причиной коллективного помешательства может стать само Искусство, а не только насущные потребности масс. Правда в том, что по случайному совпадению в ливерпульской четверке сошлись два исключительно талантливых композитора и третий, чье дарование раскрылось благодаря представившейся возможности. Их талант был настоящим подарком истории всей западной культуры, однако далеко превосходил потребности их паствы.
Истинную природу битломании было проще постичь в начале 1960‐х, когда она достигла кульминации. Лавина битловских ланчбоксов, битловских париков, битловских настольных игр, битловских бомбочек для ванны, битловских конфет, битловского талькового порошка, битловских щеток для волос и битловского воздуха (заключенного в жестяные банки, которые, по слухам, продавались в Нью-Йорке) теперь видится лишь отдаленным воспоминанием, как войны, ураганы и потопы прошлого. Остатки давно осели в комиссионных магазинах или попросту исчезли. Нам осталось только само искусство, и возникает искушение сделать вывод, что толпы беснующихся фанаток, которыми были забиты все стадионы Америки в 1965 году, сходили с ума из-за таких выдающихся песен, как A Hard Day’s Night и Help! (и даже, раз уж на то пошло, таких посредственных сочинений, как I’m Happy Just To Dance With You).
Однако сами по себе песни были лишь триггерами. Музыкантам достаточно было выйти на сцену, чтобы поклонники начали визжать – и продолжали визжать, плакать и падать в обморок до самого конца концерта. У кого они учились визжать, плакать и падать в обморок? Друг у друга. Они были воплощением бурлящих эмоций, и синхронизация их проявлений представляла собой захватывающее зрелище.
С биологической и физиологической точек зрения истерия вокруг The Beatles ничем не отличалась от истерии вокруг Фрэнка Синатры или Джонни Рэя, Элвиса Пресли или Фабиана. Конечно, битломания была более масштабной, однако все дело в том, что в 1950‐х экосистема индустрии развлечений и СМИ еще не были готовы к такому размаху, а к 1960‐м как раз сложились идеальные условия.
Поймите меня правильно: я люблю The Beatles. Нам повезло, что всеобщее помешательство вызвали именно они, а не какая-нибудь гораздо менее талантливая группа, которая могла бы поднять эту волну, если бы их не существовало. Четверка смазливых, но скучных парней с названием The Earwigs, The Scotties или The Yummies едва ли произвела бы на свет такие хиты, как Penny Lane или A Day In The Life