Скорее всего, приятели Сандры Додд не оценили ее переписку с этим зарубежным не пойми кем.
С тем же успехом это мог быть Родольфо Гульельми.
С тем же успехом это мог быть Фредди Булсара.
С тем же успехом это могли быть вы или я.
Дурновкусие тех, кто хуже вас
Некоторые люди… как бы это сказать… обладают отвратительным вкусом.
Они ничего не могут с этим поделать. Уж такими они родились. Им кажется, что им нравятся хорошие вещи. Но они заблуждаются. Боже, как же они заблуждаются. Даже слов не хватает, чтобы это описать. В смысле, как может человек в здравом уме тащиться от Дэна Брауна? Стефани Майер? Изображения щенков в корзине или светящегося в темноте тигра? Либераче? Селин Дион? Эндрю Ллойда Уэббера? Сьюзан Бойл? Песен Билли Джоэла, сыгранных на флейте Пана? Wet Wet Wet? Ричарда Клайдермана?
Перед нами стоит человек и отчаянно нахваливает неподражаемые художественные достоинства, возвышенную гениальность и исключительное мастерство отстойного артиста. Все слова, которыми мы обычно пользуемся для описания действительно непревзойденных вещей (включая «непревзойденный», «исключительный», «возвышенный» и так далее), они используют для описания омерзительной дряни. Чем это объясняется?
Должно быть, у них проблемы с интеллектом. Способность не вестись на манипулятивную фигню прилагается к мозгам более высокого качества, чем те, с которыми родились эти неудачники.
И дело не в образовании. Многие из этих людей учились вместе с нами, посещали те же школы, им были предоставлены те же возможности, они получали те же культурные рекомендации… но, видно, не в коня корм. Очевидно, это не те люди, которые способны дорасти до того, чтобы предпочесть Лайла Ловетта Шейкин Стивенсу или Джона Адамса Эндрю Ллойду Уэбберу, представься такая возможность. Этим людям нравится дерьмо, потому что только им они способны проникнуться. Они просто жизнерадостные, самодовольные болваны.
Допустимо ли говорить такое?
Делить людей на высших и низших, насколько мне известно, уже не модно. Мы занимались этим очень и очень долго. (Говоря «мы», я подразумеваю людей, имеющих образовательные привилегии и достаточно свободного времени, чтобы читать трактаты об искусстве и культуре.) Казалось, Бог и Природа распорядились так, что некоторые люди не созданы владеть грамотой, хорошо питаться и соблюдать гигиену, и эти существа селились на задворках общества, составляя зловонный, но порой полезный класс недолюдей.
Однако в наши дни предрассудки против «низших слоев» считаются неоправданными. Спустя века рабства, геноцида и женоненавистнического угнетения равенство стало не только благородной, хоть и устаревшей идеей, но и единственной надеждой человечества на искупление.
Если бы только не тот факт, что некоторым людям нравится Дэниел О’Доннелл, Клифф Ричард, Limp Bizkit…
На первый взгляд, предубеждение против людей с дурным вкусом отличается от токсичных предрассудков, которые принесли миру столько горя – расизма, сексизма, ксенофобии и гомофобии. Эти предрассудки не принимают в расчет личности, им не важно, какой человек внутри. Тогда как предубеждение против инвалидов вкуса – штука сугубо индивидуальная. Разве можно даже технически считать это предрассудком? Мы же не судим их предварительно, а ждем, пока человек станет говорить о своем вкусе, и как только он начинает восторгаться Барри Манилоу или Nickelback вместо чего-то нормального, у нас появляется повод перестать его уважать.
Вероятно, многих смутил резкий тон предыдущих абзацев. Может быть, вы даже поморщились.
Но наверняка многие из вас тоже высказывали подобные суждения – в безопасной обстановке, в кругу друзей. Выражать презрение к чьему-то музыкальному вкусу – один из немногих предрассудков, которые могут позволить себе образованные люди. В 2020‐х лишь в очень узких и сплоченных группах можно отпускать расистские и сексистские замечания, не столкнувшись с возражениями. Но насмехаться над людьми, которым нравится «самоочевидно» плохая музыка – вполне безобидное занятие, оно даже может говорить о высоких стандартах.
«Самоочевидно» – любопытное слово. Мы считаем самоочевидными некоторые истины. Например, все люди созданы равными. А еще все люди (как мужчины, так и женщины), которым нравится то, что мы считаем шлаком, в чем-то хуже нас. Нет-нет, мы не хотим причинять им вред, сгонять в концлагеря и тому подобное, но, будем честны, думаем, что на эволюционной лестнице они стоят ниже, чем мы.
Возможно, мы настолько убеждены в их непроходимой тупости, что нам и в голову не приходит, насколько наше презрение может их обидеть. Они представляются нам кем-то вроде парня, думающего, что его так называемые волосы, которые удерживаются на лысине благодаря средствам для укладки, со стороны выглядят вполне презентабельно, и что хихикающие прохожие хихикают не над ним. Люди, которые достаточно глупы, чтобы любить Криса де Бурга, вполне может быть, слишком глупы и для осознания, что с ними что-то не так.
Правда ли, что любитель Шостаковича умнее любителя Шейкина Стивенса? Политики, предприниматели и ученые, приходящие на передачу Desert Island Discs на радио BBC, выбирают ужасную музыку, поскольку провели всю жизнь за работой в своей узкой области, а не за изучением модального джаза. Так можно ли считать, что поклонник Селин Дион страдает от умственной неполноценности, которая не свойственна поклоннику Аннетт Пикок?
Еще в 1950‐х Либераче подал в суд на газету Daily Mirror, поскольку автор колонки светской хроники под всевдонимом Кассандра в одной из статей называет его «кошмарным, беспрестанно подмигивающим и ухмыляющимся, хромированным и блестящим, пропитанным парфюмом, трясущимся, хихикающим, покрытым глазурью, крошащимся куском материнской любви с фруктовым наполнителем… самой сентиментальной блевотиной всех времен… кучей отбросов, прикрытой сиреневыми лепестками». Либераче было не привыкать к злословию, однако этот пассаж он воспринял как угрозу своей репутации и популярности среди целевой аудитории. Он не мог рисковать симпатиями гетеросексуальных женщин, веривших, что он не имеет себе равных.
Оглядываясь назад из XXI века, мы считаем абсурдным его желание судиться из-за намека на то, что он гeй, и еще более абсурдным, что его иск мог быть удовлетворен. Но в те времена гoмoсeксуальность была вне закона, и люди, признанные виновными в этом, отправлялись в тюрьму. И что делать экстравагантному пианисту, когда рецензенты один за другим отпускают весьма прозрачные намеки? Обозреватель The Guardian Бернард Льюис в рецензии на концерт Либераче в Королевском фестивальном зале 1 октября 1956 года написал: «Я увидел на сцене человека, которого совершенно не заботит, как глупо и ужасно он выглядит и ведет себя, покуда юные девушки, престарелые матроны и горстка молодых людей очень провоцирующего вида приходят на концерты, платят за вход и издают восторженные крики».
Подобные рецензии не оказывали никакого влияния ни на внешний вид и поведение Либераче, ни на продажи билетов, но они привели к появлению на концертах нежелательных посетителей: недовольных мачо с плакатами «Отправим петушка обратно в Штаты» и «Квиpам здесь не место».
В отличие от Оскара Уайльда, чья стратегия на его процессе о клевете – если, конечно, предположить, что у него была стратегия – заключалась в том, чтобы заявить о своем пижонстве и щегольстве и надеяться ослепить ими правовую систему, Либераче яростно отрицал свою гoмoсeксуальность и утверждал, что его средства к существованию полностью зависят от его традиционной репутации. Кроме того – и это важно в контексте главы, – он галантно защищал поклонников от злобных нападок Кассандры: кто автор вообще такой, чтобы говорить о дурном вкусе других людей? Какое право имеет какой-то нахал из Daily Mirror утверждать, что музыка Либераче глупа и ужасна? В отличие от Оскара Уайльда, Либераче не был талантливым драматургом; он был международной суперзвездой, поставлявшей популярной культуре именно то, чего хотят массы, в том числе и присяжные заседатели.
Музыкальные достоинства Либераче на суде не обсуждались. Цель процесса заключалась в том, чтобы выяснить, назвал ли ответчик истца гeeм или нет. И отчасти в том, чтобы утвердить право исполнителя предоставлять развлекательные услуги, востребованные среди немолодых представительниц среднего класса, и не подвергаться за это унижениям. Без сомнения, в рецензии Кассандры просматривается гoмoфобия, но в гораздо большей степени текст грешит снобизмом.
Нам неизвестно, что для Кассандры было хорошей музыкой и уместными развлечениями. Может быть, Ральф Воан-Уильямс. Ясно одно: Кассандре не нравилось, что британские домохозяйки балдеют от усеченных версий классических произведений в исполнении жеманного денди, хотя сами британские домохозяйки ясно давали понять, что именно это им и нужно.
Представим, что Кассандра вонзает копье критики в «хорошего», «достойного» исполнителя вроде Нины Симон. Представим, что ее назвывают «убогой пьянчугой, сварливой хабалкой, напыщенной болтливой сорокой, неорганизованной, самонадеянной и жирной фальшивой нубийкой, чрезмерно откровенной кучей мелодрамы, к тому же сильно переоцененной». Оскорбления обходятся дешево, и если рецензент наблюдателен, некоторые из них могут даже попасть в цель.
Но кто решает, какие музыканты – законная добыча, а к кому следует проявлять почтение?
Либераче справлялся со шквалом презрения к своему творчеству, неустанно выставляя напоказ успех и богатство. «Плакал всю дорогу до банка», – такова была его дежурная шутка в ответ на очередной отрицательный отзыв. Для недоброжелателей это служило очередным доказательством его мелкой эксплуататорской натуры. Но Либераче разбогател благодаря поддержке поклонников, осознавал это и проявлял благодарность. Он был не так богат, как Кит Ричардс или Эминем, но ему по крайней мере было не занимать любезности.