Мне нравятся фотографии, на которых Беатрис Харрисон – в ее старомодном платье, платке лесной нимфы и строгих туфлях – играет на виолончели в компании своей терпеливой собаки.
Мне нравится фотография садовника в матерчатой кепке, который показывает звукорежиссерам BBC в их пижонских костюмах, где лучше установить микрофоны.
Мне нравится мысль о том, что даже в то время, когда нацисты вели в Европе геноцид и половина Лондона лежала в руинах после немецких бомбардировок, любители радио настраивались на волну, чтобы услышать, как в чьем-то роскошном саду поет соловей.
Мне представляется бесконечно щемящим тот факт, что Беатрис Харрисон, некогда самая знаменитая виолончелистка Великобритании с миллионами поклонников, сегодня удовлетворяет всем критериям упоминания на сайте, посвященном «Забытым виолончелистам».
Мне нравится тембр голоса Беатрис. На одной из кассет я в 1980‐х записал с радио интервью, в котором она на местном говоре, давно уже несуществующем, вспоминает того соловья. Этот исчезнувший говор вызывает у меня нежность, точно такую же, как карибский акцент, с которым говорят сегодня многие представители молодежи в Британии и который заставляет старых ворчунов сетовать на закат цивилизации.
Мне нравится, что Беатрис родилась в 1892 году, ближе к концу Викторианской эпохи, и дожила до 1965 года, когда готовился к релизу альбом The Byrds Mr. Tambourine Man.
Мне нравится, что в течение всего XX века появлялись и продолжают появляться cейчас новые поколения соловьев.
Мне нравится, что при записи прямых трансляций в те невинные 1920‐е не пострадало ни одной птицы или человека.
Мне нравится представлять, как семьи собирались вокруг граммофона, преклонив колени перед большой медной трубой, и дети, затаив дыхание, наблюдали, как мама или папа извлекает грампластинку из картонного конверта, и всем не терпелось услышать эти новые необыкновенные звуки.
Мне нравится звук виолончели и пение соловья.
Возвращаясь к тому видеоклипу, с которого мы начали эту главу, должен сказать, что все же нахожу утешение и радость в том, что исполнитель классической музыки играет Баха для слонихи. Отчасти потому, что мой ум (или сердце?) упорно отказывается верить в ее страдания. Я ищу подтверждения тому, что с ней все хорошо, как религиозный фанатик или политический сторонник одержимо ищет доказательства, что скандалы вокруг предмета обожания основаны на клевете и слухах. Неужели я ничуть не лучше консерватора, верящего в теории заговоров, согласно которым Дональд Трамп – лучший президент в истории Америки и несчастная жертва фальшивых новостей? Или фаната Майкла Джексона, цепляющегося за веру в то, что его кумир не принес неблагодарным людям ничего, кроме радости?
Тешу себя надеждой, что я не настолько погряз в самообмане. Мне попался еще один ролик на YouTube, на удивление малоизвестный и незаслуженно обойденный вниманием (всего две сотни просмотров – по сравнению с несколькими миллионами), в котором Пол Бартон играет буги-вуги на пару со слонихой.
Погонщик стоит рядом, но у него в руках нет крюка. Слониха усердно хлопает ушами и размахивает хвостом – хороший знак. Она стукает по клавишам кончиком хобота, вынуждая Бартона импровизировать в промежутках между «партиями». Периодически она кивает головой, идеально попадая в ритм, и это похоже не на усталое покачивание, а скорее на то, как выражает удовольствие любитель джаза.
Она получает удовольствие, правда? Представить невозможно, что ей не весело. По крайней мере, мне очень не хочется это представлять.
В конце концов, все дело не в животных. Дело в нас.
Я, чувствительный представитель человеческого вида, оказываюсь на грани отчаяния, наблюдая, как нашу планету захватывают вражеские силы – вездесущая чума деспотизма, хищные корпорации, женоненавистники, фанатики, неонацисты, наркобароны, торговцы людьми, мошенники, головорезы и хулиганы. В качестве противоядия их токсичности я нуждаюсь в добрых, милых людях, совершающих добрые, милые поступки. Я борюсь за оптимизм в отношении нашего вида.
Так что пусть чудаковатый пианист играет для слонов. А если возникнут трудности со слонами, пусть поиграет для песчанки или дикобраза. Какая разница.
Я чувствую, что нахожусь под угрозой вымирания. Проявите милосердие.
Невозможно слушать
(О РОЛЬФЕ ХАРРИСЕ, АР КЕЛЛИ И МОРРИССИ)
Плохие люди могут порождать великое искусство. Говоря это, я имею в виду, что разные вещи, приносящие нам удовольствие, могут быть плодами творчества людей, которые нам не нравятся.
В музыке, как и в любой другой отрасли деятельности, трудится немало подонков, фанатиков, задир, насильников, пиявок, нарциссов и психопатов. Нет закона, запрещающего им иметь талант.
Мы можем испытывать неловкость, поощряя таких сомнительных личностей деньгами или восхищением. Можно, конечно, принять решение поддерживать только добрых и порядочных артистов. Однажды мои друзья-хиппи, которые безусловно вносят вклад в меру доброты и порядочности в этом мире, пригласили меня в поездку в красивейшую долину Нокенгорроч в Киккадбрайтшире. Участники были друг с другом вежливы, детям разрисовывали лица, все употребляли органические продукты и натуральный эль, и звучала музыка, отвечающая самым высоким стандартам мультикультурности. Все прекрасно.
Но кое-что из моей самой любимой в мире музыки было написано самовлюбленными, упрямыми, неудобными артистами, которые совершенно не вписались бы в эту милейшую компанию. «Сдохните, сраные хиппи!» – вероятно, заорали бы они, доведя невинных детей до слез.
Мне нравится музыка, созданная Майлзом Дэвисом. На моих полках много его записей. Между тем он был непростым человеком. Я проверил кучу словарей, но ни в одном слову «непростой» не дается определение «способный на самые отвратительные поступки», а ведь мы знаем, что именно это обычно и подразумевается.
Бойкотировать человека на том основании, что вы не одобряете его поведения, может быть очень легко. А может быть чертовски трудно. Зависит от того, в каком виде искусства он подвизается.
Литературу игнорировать легко. В каждой книге десятки тысяч слов, и чтобы их прочесть, нужно отвести на это много времени. Если вы решили, что Норман Мейлер был скотиной, вы спокойно заходите в книжный магазин или библиотеку, не запачкав себя соприкосновением с его творчеством, даже если с полок на вас глядят обложки его книг, в аннотациях к которым написано, что они «ГЕНИАЛЬНЫ». Вы можете даже получить одну из этих книг в подарок и поставить ее пылиться на полке, не впустив в свой ум ни одного словечка.
Кино тоже легко обходить стороной. На то, чтобы посмотреть фильм, требуется по меньшей мере полтора часа, и вы должны на это согласиться. Если вам не повезло, короткий трейлер фильма, снятого неугодным вам режиссером, могут показать перед началом выбранного вами сеанса, но это редкая и маловероятная случайность. В основном вы контролируете процесс. К примеру, несмотря на всю известность и вездесущесть Квентина Тарантино, я до сих пор не посмотрел ни одного его фильма. Давным-давно я прочел несколько интервью с ним, после чего со мной произошло то, что случается порой со всеми нами – я ощутил сильнейшую личную неприязнь к человеку, которого никогда в жизни не встречал. Друзья, чье мнение я уважаю, говорят, что «Криминальное чтиво» и «Убить Билла» – отличные фильмы, и мне бы они понравились, если бы я дал им шанс. Но я им его не дал.
Живопись и скульптура – непростые объекты для избегания. Вы можете считать Дали и Пикассо презренными негодяями, а Тамару де Лемпицка – бездарной светской пустышкой, но всегда существует риск, что вы увидите где-то репродукции их работ и, не успев спохватиться, подумаете: «Ого, а мне нравится!» Всего один взгляд – и бинго: презираемый вами человек успел вас зацепить. Однако вы можете перевернуть страницу, отвести глаза, кликнуть на что-то другое – и наваждение рассеялось.
Музыка – самое опасное из удовольствий, которые мы себе запрещаем. Ее сложнее всего бойкотировать. Она затрагивает нас эмоционально, духовно и физически, врывается в нас, не спросив разрешения у нашей тщательно выстроенной системы ценностей. Историю, аргумент или изображение можно сопоставить с понятиями, в которые мы верим и которые считаем важными, а вибрацию в наших ушах – нет.
Все дело в том, что убеждения не настолько глубоко и непоколебимо укоренены в нас, как принято думать. Мы говорим так, словно наше отношение к американской избирательной системе, Брекситу, пандемии, трaнсгeндeрам, цензуре, расизму или Украине досталось нам от рождения, но правда в том, что мы постоянно узнаем обо всем этом что-то новое, и наши убеждения меняются по мере пополнения данных и с оглядкой на то, как меняется мнение окружающих. Наша политкорректная субличность – я не использую этот термин в уничижительном смысле, а имею в виду, что нам всем присуще желание представать перед миром скорее «правыми», чем «неправыми», – каждый день подвергается обновлению.
Однако наша реакция на музыку гораздо более спонтанна и менее подвержена изменениям, она определяется нейронными путями, которые создавались без слов, вполне возможно, еще в том возрасте, когда мы не пользовались словами. Задолго до того как мы поняли, что такое политика, расизм и сексизм, мы уже могли реагировать на определенные звуки. Они вызывают у нас эмоциональный отклик, хотим мы того или нет.
Рольф Харрис был одним из самых известных шоуменов в истории Британского Содружества (и, вероятно, самым орденоносным: кавалер, офицер и командор Ордена Британской империи, лауреат звания Живого национального достояния Австралии и обладатель множества других наград). Он написал портрет самой королевы и был, вероятно, одним из наиболее востребованных художников Великобритании. Он собрал миллионы фунтов на благотворительность. Был ведущим девятнадцати сезонов британского телешоу «Больница для животных», завоевав тем самым сердца любителей животного мира всех возрастов. Он очаровывал рейверов в Гластонбери и играл на диджериду на записи альбомов своей хорошей подруги Кейт Буш. Даже люди, считавшие себя слишком крутыми, чтобы любить Рольфа Харриса, испытывали к нему слабость.