Вероятно, эта пластинка не нужна мне как артефакт, напоминающий о той ночи. Воспоминание и без того прочно засело в голове. Кроме того, у меня есть сделанные мной и Эвой фотографии группы во время выступления. И тем не менее эта пластинка важна для меня – она особенная.
Но вдобавок это лишь одна из тысяч пластинок у меня на полках, моя квартира слишком мала для моей музыкальной коллекции.
Я убираю The Least We Can Do Is Wave To Each Other в конверт и возвращаю на место по алфавиту.
Может, мне стоило бы проредить коллекцию? В ней, наверное, сотни альбомов, которые я не слушал годами и не планирую. Стану ли я скучать по ним, если выброшу?
Слева от альбома Van der Graaf на полке стоит пластинка канадского фолк-певца Valdy, а справа – Вангелис. Альбом канадца, Landscapes, комфортным и расслабленным настроением напоминает Майкла Несмита, и я храню его в основном потому, что на обложке крупным планом изображено лицо певца в натуральную величину – он похож на лесного бродягу, и мне хочется накормить его и обнять за то, что он так отличается от Майкла Бубле.
Я беру с полки Heaven And Hell Вангелиса и ставлю пластинку в проигрыватель впервые за тридцать лет. Черт возьми! Какая утомительная напыщенность. Уж эту пластинку я наверняка могу отдать в благотворительный магазин без всяких сомнений? Сомневаюсь. Вы только гляньте на эту обложку в стиле китч! Руки изо льда, лишенные тела, с маленькими крылышками, играющие на клавиатуре. Классика 1975 года. Ох… В общем, вы понимаете. Мои отношения с экспонатами моей музыкальной коллекции нерациональны и часто никак не связаны с собственно музыкальными достоинствами пластинки.
Один из самых ценных экземпляров – пластинка Led Zeppelin Houses Of The Holy, на обложке которой напечатано кириллицей: «Дома святых», Лед Зеппелин. Она выпущена на каком-то подпольном русском лейбле в советские времена, когда власти всячески преследовали рок-музыку. Какой-то предприимчивый поклонник, как назывались русские фанаты, не смутившись отсутствием доступа к оригинальной обложке, собственноручно изготовил наивную акварельную копию обнаженных нимфеток, карабкающихся на гору, и напечатал ее на плохой бумаге, из которой русским приходилось делать книги и обложки для виниловых пластинок.
Почему я так люблю этот альбом? Я ведь никогда его не проигрываю. Если мне хочется послушать Led Zeppelin, я могу взять компакт-диск. Думаю, он просто напоминает мне о судьбе обреченных политических режимов. Есть что-то восхитительно печальное в истории давно свергнутых правителей, воображавших, что они построят утопию, методично запрещая все, что приносит людям радость.
К слову, раз уж я начал откровенничать, у меня имеется еще и самопальное русское издание «Свети ярче» Прокол Харум, а ведь я даже не люблю Procol Harum.
На другой полке у меня стоит изданный в 1961 году бокс-сет из двух семидюймовых пластинок с частотой вращения тридцать три оборота в минуту – Odhams Quick German On Records, снабженный «удобной карманной инструкцией». Тридцать шиллингов за все про все. Тридцать шиллингов – это немало, но я купил пластинку за фунт, и это стоило сделать ради одной только обложки. На ней изображена пара мультяшных британцев, нарисованных в безошибочно узнаваемом стиле той эпохи. Они сидят на столиком кафе под открытым небом неподалеку от живописного замка, и мужчина уверенно заказывает что-то из меню, а официант в зеленом берете, зеленых баварских кожаных шортах и гольфах по колено внимательно его слушает.
Доводилось ли мне прослушать более тридцати секунд этого самоучителя немецкого языка? Как и в предыдущих случаях, мне нравится его китчевость. Нравится, что он вышел всего через шестнадцать лет после окончания Второй мировой войны – события столь же недавнего для изображенных на обложке туристов, как для нас появление айфонов.
Поскольку Odhams Quick German On Records вышел в виде бокс-сета, он занимает целый дюйм на полке, и если я его выброшу, у меня появится место для полудюжины синглов. Но я его не выброшу. Он напоминает, как мне хотелось бы заполучить курс компании Linguaphone, по которому мой отец пытался учить английский в месяцы, предшествовавшие эмиграции из Голландии в Австралию. This is my family: my wife, my son, my daughter and I. I am Mr Black. My wife is Mrs Black. I am Mrs Black’s husband. I am a man. My wife is a woman… и так далее. Его содержание выложено на YouTube, как и многие другие винтажные аудиозаписи, но у отца была физическая запись, и он вглядывался в строчки, одновременно прослушивая аудио, в надежде, что это поможет овладеть чужим языком, так что я тоже хотел бы иметь физическую копию.
Может, стоит поискать на eBay…
Я говорю всем, что я не коллекционер. Они чудаки, готовые охотиться за редкой экспортной версией альбома The Beatles Abbey Road, выпущенной лейблом Parlophone c черно-желтой этикеткой, номер в каталоге PPCS 7088. Мне совершенно безразлично, какая из версий Abbey Road хранится у меня. Это значит, что я люблю музыку простой и чистой любовью, верно?
Ну, как говорил Оскар Уайльд, правда редко бывает чистой и никогда – простой. Меня не волнуют серийные номера, это правда. Я могу быть так же доволен перевыпущенным изданием, как и оригиналом – это тоже правда. И я правда постоянно выбрасываю музыкальные записи, когда понимаю, что они превратились в предмет, не приносящий никакого удовольствия.
Но вместе с тем я и в самом деле коллекционер. Я коллекционирую звуки и культурные явления. Свой первый экземпляр Abbey Road я купил, еще будучи подростком. В возрасте до тридцати я собирал или записывал самопальные кассеты с записями репетиций, альтернативных версий и различных миксов всех песен этого альбома. Лучшие из них записаны на нелицензионном компакт-диске под названием The Alternate Abbey Road, хотя у меня до сих пор хранятся и кассеты, тщательно каталогизированные и пронумерованные, на случай если мне когда‐нибудь потребуется отыскать второй дубль песни Octopus’s Garden.
Примерно в 2000 году я осознал, что мой оригинальный экземпляр Abbey Road слишком часто проигрывался испорченными иглами, и заменил его российским пиратским диском, где помимо Abbey Road содержался еще сборник 1970 года Hey Jude, который на тот момент не был официально выпущен на компакт-диске.
Кроме того, я приобрел на eBay переиздание Abbey Road в честь сорокалетия выхода альбома, выпущенное на виниле лейблом Apple Records. Я выбрал его потому, что в нем имелся шестнадцатистраничный буклет, которого не было в оригинальной версии.
А еще я как-то раз делал покупки в супермаркете по соседству и с удивлением увидел там свежее переиздание этого альбома, выполненное итальянской компанией DeAgostini, которая специализируется на коллекционных изданиях, в окружении постеров, буклетов и листовок с рекламой битловских кружек, футболок, рюкзаков и зарядных блоков. Конечно, я положил пластинку в тележку с продуктами.
Печатая эти строки, я прекрасно осознаю, что в 2019 году вышло очередное переиздание Abbey Road в честь пятидесятилетия его первого выпуска, с заново сведенными треками, дополнительным диском сессионных записей и версией Blue-ray. У меня нет проигрывателя для Blue-ray, почти все сессионные записи есть на моих пиратских кассетах, а кроме того, меня расстраивают недавно вошедшие в моду попытки «исправить» или «улучшить» оригинальные миксы с битловских альбомов, так что это издание я покупать не стал. И тем не менее наверняка настанет день, когда я прихвачу его где-нибудь по дешевке.
С рациональной точки зрения я понимаю, что мои отношения с альбомом Abbey Road давным-давно пережили эмоциональную и философскую кульминацию. Я никогда больше не испытаю того благоговейного восторга, как в юности, слушая гармоничное сочетание трех партий в Because или мрачную коду в I Want You (She’s So Heavy). Мудрые гуру и книги по самопомощи все время талдычат, что ключи к счастью – переживания, а не вещи. Наверное, я мог бы начать ценить свою юношескую любовь к Abbey Road и перестать копить переиздания этого альбома в и без того захламленной квартире.
«Представь мир без собственности, Джон», – заметил старый ливерпульский приятель Леннона, увидев его многоэтажный особняк, набитый дорогими вещами. На что Джон возразил: «Это всего лишь дурацкая песня».
Джордж Харрисон, поклонник индуизма, пел о своем отчуждении от материального мира: «Надеюсь выбраться отсюда / Милостью Господа Кришны» (Hope to get out of this place / By the Lord Sri Krishna’s grace). Это пламенное желание освободиться от жизненных соблазнов не помешало Джорджу приобрести (среди прочего) Фрайар-парк – роскошный неоготический особняк в Хенли-он-Темс, в котором (как настаивала его вдова) насчитывалось не сто двадцать комнат, как ходили слухи, а всего лишь «около тридцати». Аэрофотоснимки особняка позволяют предположить, что тридцать – это все-таки сильное приуменьшение.
Я не пытаюсь здесь обличить лицемерие. Для начала, сама песня Imagine не без проблем, и Джон Леннон имел законное право потратить заработанные честным трудом деньги на все, что ему заблагорассудится. Джордж Харрисон, тоже человек небедный, заслужил богатство так же, как любой другой богач, спас Фрайар-парк от разрушения и бóльшую часть времени проводил за садовыми работами – занятием, которое трудно осудить.
Настоящая проблема здесь не в лицемерии, а в извечной привязанности к материальным объектам. Мы любим вещи. Они многое для нас значат. И чтобы хранить все наши вещи, нам нужно место (насколько мы можем себе позволить).
Иисус в Нагорной проповеди призывает нас посмотреть на птиц небесных и цветы, растущие в поле, однако дело в том, что мы не птицы и не цветы. Адепт трансцендентальной медитации или йоги может сесть на камень и попытаться свести всего себя к примитивному существованию цветка. Но не получится. У людей есть развитое сознание, которым цветы не обладают.