Для тоддлера даже песенка Three Blind Mice представляет собой сложную задачу – почти такую же сложную, как сходить на горшок. Когда вашему мозгу всего несколько месяцев, очевидные вещи пока неочевидны, а простые вовсе не так уж просты. Младенец еще не успел пресытиться мажорной гаммой с переходами между до, фа и соль с репризой. Ему пока неведома потребность взбодрить свой пресыщенный вкус уменьшенной септимой.
Но за уроки Карен платят не дети, и она прекрасно понимает, что взрослые, достаточно продвинутые для Radiohead, Руфуса Уэйнрайта и Рианны, могут не выдержать, если им пять лет подряд придется петь «Черная овечка, дашь ли ты нам шерсть» (Baa Baa Black Sheep). Поэтому Карен пытается облечь знакомые мелодии в новые слова. Так, Frère Jacques всплывает несколько раз в течение занятия, но с разным текстом: «Глазки наши видят, ушки наши слышат» или «Милый мой дружочек, дочка иль сыночек». Песня о черной овечке превращается в песню о снежках, This Old Man – в Little Owl, Jingle Bells – в Icy toes, chilly nose и так далее, и тому подобное.
Наступает момент, когда детям раздают музыкальные инструменты: ксилофоны, барабаны, маракасы, погремушки, колокольчики. Я готовлюсь к адской какофонии, но малыши обращаются с инструментами на удивление сдержанно.
Карен задает ритм, наигрывая на гитаре: «И раз, и два, и три, и стоп!»
И раз, и два, и три, и стоп.
Это игра, а дети любят играть. Принцип тот же, что у любых ритмических упражнений, некоторых народных танцев и хедбэнгинга. The Temptations, шагая вперед левой ногой и одновременно прищелкивая пальцами, делают то же самое.
О том же пели в свое время Jackson 5: «Эй-би-си, просто как раз-два-три».
Суждено ли кому-то из этих малышей стать прославленным музыкантом? Я заметил, что одна девчушка била в свой боуран в идеальном ритме, словно всерьез пыталась аккомпанировать. После занятия мы с Карен поговорили о ней. Некоторые дети, как считает Карен, обладают «врожденным чувством ритма». Она рассказала, что ее сын, когда был еще совсем маленьким, отбивал ладошкой по ее спине ритм псалмов, которые пели в церкви.
YouTube, эта бесконечно расширяющаяся ярмарка различных чудес, сбивает с толку свидетельствами невероятных талантов маленьких бутузов. Там можно увидеть двухлетнюю девочку, с большим щегольством танцующую и поющую под песню Карди Би. (Ей в самом деле всего два? Она выглядит старше, но родителям, загрузившим этот ролик, наверное, виднее… Они, впрочем, озолотились на рекламе.) Сколько семей по всему миру живут на деньги от миллионов просмотров, набранных их срежиссированными «семейными моментами», снятыми на видео? И сколько таких юных талантов есть в мире? Думает ли двухлетняя девочка, что «мокрая киска» Карди Би – это действительно кошка, и если нет, то что это, по ее мнению?
Над этими вопросами сам Кьеркегор сломал бы голову. Не буду я об этом размышлять, лучше понаблюдаю за маленькими музыкантами Карен в моем любимом приморском городке зимним утром.
Неудивительно, что этот вокально-инструментальный ансамбль, ни одному из исполнителей в котором еще не стукнуло трех, не может выступить на сто процентов слаженно. Некоторые музыканты начинают капризничать, некоторым срочно нужно в туалет. Одна мама делится с другой гелем для десен, потому что у оркестранта режутся зубы. Время от времени то один, то другой ребенок так увлекается своим инструментом, что выпадает из общей мелодии.
Такое поведение не встретило бы понимания на репетиции Берлинского филармонического оркестра или на концерте Фредерики фон Штаде, но здесь оно вполне приемлемо.
На самом деле, если подумать, такое поведение уместно и нормально на многих взрослых мероприятиях – в ночных клубах, на дискотеках и музыкальных фестивалях. То есть на вроде бы посвященных музыке сборищах, где значительная часть аудитории ее вообще не слушает, потому что занята поисками уборной, попытками общаться с помощью криков прямо в уши, добычей пива или травки, выбором сексуального партнера или потому что собравшимся попросту холодно, голодно и не особо весело. На любой тусовке в вашем городе в любой день недели очень и очень многие посетители будут погружены в размышления о драмах, которые занимают в их жизнях, головах и сердцах настолько большое место, что никакое музыкальное произведение, каким бы великолепным оно ни было, не может с ними тягаться.
По сравнению с такой самопоглощенностью «Мини-музыканты» на удивление открыты и восприимчивы к общей радости, которую может подарить музыка. Карен, родители и парочка детей постарше держат за края одеяло, внутренняя поверхность которого расшита звездами. Остальные дети лежат на полу и смотрят на искусственное ночное небо. Все поют Twinkle, twinkle little star…
Может, это не то же трансцендентное переживание, что сидеть в Альберт-холле в момент апогея Девятой симфонии Бетховена. Но если вам всего два года, возможно, для вас это почти то же самое.
Ушами младенца 2: какая-то гадость типа кошачьих какашек
Один мужчина рассказал мне об унизительном эпизоде, который ему довелось пережить в 1976 году: не подумав, он рассказал одноклассникам, что ему нравится группа Slade, а те глумливо сообщили ему, что Slade – отстой, и их уже целую вечность никто не слушает, это всем известно. Ему было девять лет.
Обидчики не были музыковедами и даже не особенно интересовались музыкой. Не то чтобы они могли дать профессиональную оценку инструментальным партиям Slade и прийти к выводу, что у ELO больше воображения. Или что вокал Нодди Холдера недотягивает до творческих задач, которые группа решает в нынешнем периоде. Они просто договорились, что раньше их компании нравилась музыка Slade, а теперь нет, потому что Slade – это тупо, и все, кому они нравятся, тоже тупые.
Взрослые куда лучше подготовлены к таким потрясениям и куда лучше от них защищены. Они научились считывать культурные коды, прежде чем открыть рот. Журналисты и инфлюэнсеры вовремя подсказывают им, в какую сторону повернулся флюгер общественного мнения о Мадонне или Тейлор Свифт (Мадонна впала в немилость, Свифт чуть приподнялась в чартах), и демонстрируют, как обращаться с этим знанием.
Но даже самые подкованные взрослые иногда промахиваются. Мне доводилось видеть выражение лиц людей, которые ошиблись, определяя, какая музыка считается приемлемой. Натянутая улыбка, напряженный высокий тон голоса, отблеск страха во взгляде. Они чувствуют себя как ребенок, явившийся в школу в футболке с Флинтстоунами и осознавший, что за прошедшую ночь многое поменялось, и теперь все балдеют от марвеловских супергероев.
Недавно в поезде я увидел рекламу приложения под названием Treatwell, которое помогает пользователям записаться в салон красоты или парикмахерскую. «Нужна стрижка?» – гласила надпись на плакате с диаграммой разных времязатратных и неудобных вариантов, которых можно счастливо избежать, скачав приложение Treatwell. Один из этих нежелательных вариантов – досадная необходимость звонить в салон по телефону и выслушивать отвечающего на звонки робота. Эта опция подписана так: «Все линии заняты. Вы семнадцать минут слушаете песню Энии».
Было время, в 1990‐х и даже в начале 2000‐х, когда именно такую музыку и хотели бы слушать клиентки парикмахерских. Эния считалась утонченной и загадочной исполнительницей, немного не от мира сего, в ее песнях угадывались кельтские мотивы, и она играла на синтезаторе, что позволяло слушателю выйти из своей буржуазной зоны комфорта и ощутить погружение в будоражащий душу авангард.
Когда Эния перестала быть всем этим и превратилась в раздражающую мелодию ожидания, которую любой нормальный человек предпочтет не слушать?
Или вот возьмем U2. («Ты бери, а нам не надо», так и слышу я.) Когда-то они были модной группой. Сегодня уже нет. Менеджеры тратят целые состояния в попытках убедить нас, что U2 все еще актуальны, но хипстеры (и значительная часть обывателей, которые думают о себе, что они хипстеры) считают Боно скучным старым пердуном, а Эджа – далеко не таким резким, как предполагает его псевдоним.
Еще в 2005 году Пол Морли, музыкальный обозреватель, начинавший как самопровозглашенное дерзкое молодое дарование в культовом медиа NME и добившийся авторитета и признания как блюститель всего крутого, написал для The Observer восторженную статью, в которой утверждал, что U2 отнюдь не утратили значимости. «Только U2 до сих пор чтят идеи и идеалы конца семидесятых и начала восьмидесятых – периода, который, как мы понимаем сегодня, был намного важнее многих других с музыкальной, философской и артистической точек зрения, и несут эти идеалы в наступивший новый век».
Это было словно вчера, но в то же время целую вечность назад. Восхищаться U2 в 2020‐х – значит получить черную метку в глазах любого хипстера. Они настолько неактуальны, что даже критиковать их никто не удосуживается. Все, кто в курсе текущей музыкальной повестки, просто игнорируют U2 так, словно их не существует в природе, хотя группа продолжает выступать и собирает полные стадионы везде, где эти стадионы есть.
Когда ситуация изменилась? Трудно сказать. Публика, у которой нюх на тренды, начала отворачиваться от U2 еще в конце 1990‐х. Пол Морли наверняка осознавал, что петь этой группе дифирамбы в 2005‐м – рискованный шаг для «дерзкого молодого дарования». Но ему тогда было уже сорок восемь, и он повелся на фишку U2 – имидж мужчин за сорок, закаленных в боях и украшенных шрамами, но все еще голодных и полных сил.
Так что читателям The Observer, которые хотят быть крутыми и убеждены, что Пол Морли круче них, пришлось поверить, что группа, считавшаяся уже неактуальной, на самом деле еще ого-го, просто многие непостоянные и только с виду крутые люди переключились на что-то другое, оставив поле по-настоящему крутым и преданным знатокам.