В сентябре 1941 г. руководитель абвера В. Канарис совершил инспекционную поездку на Восточный фронт. Увиденное им убедительно доказывало недостаточную эффективность работы немецких разведывательных служб. С этого времени наметился поворот в использовании сил и средств разведки. Агентура стала проходить ускоренную подготовку. Перед ней ставились уже задачи по сбору разведданных не только во фронтовой полосе, но и в армейских кругах. Обстановка на невидимом фронте резко стала меняться на рубеже 1941–1942 гг. Перед немецкой агентурой теперь ставились более серьезные задачи, а это потребовало ее более качественной подготовки [650].
После оккупации БССР на ее территории открываются первые разведывательно-диверсионные школы (в Борисове и Минске) и курсы (д. Кремно Гомельской области), которые начинают готовить агентуру для решения задач, стоящих перед немецкой разведкой. Первой школой, открытой немецкими спецслужбами на территории БССР, была абвершкола в Борисове, созданная в августе 1941 г. А уже 4 октября этого же года 2-м управлением НКВД СССР была арестована группа немецких разведчиков Ш., И. и С. из бывших военнослужащих, сброшенная немцами на парашютах в Лебедянском районе Рязанской области. Группа была подготовлена в немецкой школе разведчиков в г. Борисове и направлена в указанный район разведкой при штабе 2-й бронетанковой группы немецких войск с заданием вести наблюдение за передвижением и концентрацией частей Красной Армии в направлении намечавшегося в то время наступления немцев на Рязань…». Группы немецких шпионов засылалась также в Московскую, Калининскую, Рязанскую и Тульскую области, часть агентов имела задание пробраться в Москву и осесть там[651]. В январе 1942 г. при занятии частями РККА города Можайска сотрудники особого отдела НКВД Западного фронта арестовали пятерых немецких агентов, подготовленных в Борисовской разведшколе. У них изъяли портативную радиостанцию, шифры, оружие, месячный запас продовольствия и 9 000 рублей. Группа имела задание по сбору разведданных в тылу Красной армии [652].
В период битвы за Москву разведшколы противника (в т. ч. Борисовская) активно готовили агентуру в первую очередь для заброски в прифронтовую полосу и части Красной армии[653]. Только за период с 22 июня по 28 декабря 1941 г. особым отделом НКВД Западного фронта было арестовано и разоблачено 505 агентов немецкой разведки[654]. По другим фронтам ситуация выглядела следующим образом: с начала войны по февраль 1942 г. личным составом по охране тыла было выявлено, задержано и обезврежено шпионов, террористов и диверсантов в тылу Ленинградского фронта 192 человека, Калининского – 32, Северо-Западного – 56, Юго-Западного – 306, Южного – 326[655].
Возвращаясь к территории БССР, укажем, что буквально с первых недель войны немецкое командование столкнулось с таким фактором, как деятельность партизан. Кадровый сотрудник абвера Г. Бухгайт после войны вспоминал: «Вместе с неудачами на фронте обозначились и новые задачи для абвера… В болотистых и лесистых районах полосы группы армий «Центр», в частности, не проходило и дня, чтобы вооруженные гражданские лица не нападали на отдельные автомашины и мотоциклы офицеров связи. Чтобы своевременно выявлять эти группы диверсантов и успешно бороться с ними, начальники разведки соединений направляли в наиболее угрожаемые районы подчиненные им фронтовые разведгруппы…»[656]. Началась охота на партизан.
На сегодняшний день сложно говорить о масштабах засылки немецкой агентуры в партизанские соединения в 1941 г. и начале 1942 г., так как недостаточно архивных материалов для глубокого анализа этого вопроса. Это связано с тем, что в это время в отрядах практически отсутствовала системная контрразведывательная работа, а также фактически не велось делопроизводство, в том числе судебное (не велся учет разоблаченного антисоветского элемента).
Вместе с тем имеется ряд свидетельств того, что уже в 1941 г. началась засылка немецкой агентуры к «лесным солдатам». Так, в Смолевичском районе был разоблачен некто Иван Лютаревич – партизанский связной и «агент гестапо с 1941 г.» [657] В декабре 1941 г. в НКВД СССР поступило несколько рапортов от чекистов, действовавших на оккупированной территории Белоруссии, в которых сообщалось о разоблачении вражеской агентуры противника. Так, в Мглинский отряд проник предатель Лепешкин. Он выдал немцам местоположение отряда, и немцы устроили облаву. И хотя партизанам удалось уйти, «но этот факт парализовал деятельность отряда». Агент был расстрелян. В ходе следственных действий была доказана причастность к немецким спецслужбам бойца одного из партизанских отрядов Сельмашонка, который во время разведки выдал своего товарища. А всего за период с июня по сентябрь 1941 г. только на территории Петриковского района чекистами было выявлено и уничтожено до «40 человек анисоветчиков-профашистов из них 3 агента немецкой разведки, пробравшихся в партизанский отряд»[658].
Секретарь Минского обкома КП(б)Б В. Козлов отчитывался в ЦШПД и БШПД о том, что за период с 23 июля 1941-го по 21 сентября 1942 г. «нашей контрразведкой разоблачено и уничтожено более 100 фашистских шпионов, главным образом в Бобруйске, Глуске, Любани, Житковичах и Копаткевичах, засланных в наши гарнизоны и расположения партизанских отрядов, а также разоблачено и уничтожено несколько провокаторов, засланных в отдельные отряды»[659]. Всего за период с начала войны до апреля 1942 г. по далеко не полным данным партизанами и чекистами на территории БССР было выявлено и уничтожено 632 шпиона, предателя, провокатора и полицейского [660].
4.2. Военнопленные
В годы Великой Отечественной войны в немецком плену, по разным данным, оказалось от 4,5 до 5,7 млн советских солдат и офицеров. Из них около 57 % умерли от голода, холода, болезней и нечеловеческих условий содержания[661]. Только на территории БССР в период оккупации действовало более 160 лагерей для советских военнопленных.
Впервые организация лагерей на Востоке была регламентирована военным приказом отдела вермахта по делам военнопленных «О службе содержания военнопленных по плану «Барбаросса» от 16 июня 1941 г. Это распоряжение регулировало полномочия службы содержания пленных и принципы, по которым следовало обращаться с ними, а также предусматривало создание лагерей, где их следовало размещать до максимального предела вместимости[662].
Лагеря отличались размерами, условиями содержания и функциональным назначением. Анатолий Деревинец вспоминал: «Нас вели в Минский лагерь. Но это был вовсе никакой ни лагерь. Это было огромное вытоптанное людьми поле, на котором, говорят, была картошка, которую уже давно пленные выцарапали из земли и съели. На огромном поле не было ни единого, хоть какого-нибудь строения и не было забора. С одной стороны поле было ограничено рекой с почти стоячей мутной, коричневого цвета водой, которую пленные пили. Здесь же на берегу было и ничем не отгороженное отхожее место. Не было даже ямы. С другой стороны стояли машины с пулеметами вместо изгороди. По ночам машины включали фары, освещая поле, на котором вповалку лежали пленные»[663]. По мнению немецкого исследователя К. Штрайта, существовало пять основных факторов, которые вызывали массовую гибель советских пленных: голод; совершенно неприемлемые жилищные условия; условия транспортировки; обращение, которому они подвергались; систематическое уничтожение определенных категорий пленных[664].
В управлении каждого лагеря были созданы отделы: абвер, организационный, пропагандистский, производственный и санитарный. Абвер вербовал агентуру среди военнопленных, выявлял советских разведчиков, лиц, скрывавших принадлежность к политическому и командному составу РККА, евреев, а также враждебно настроенных к немцам и готовивших побег. Вместе с отделом пропаганды и СД абверовцы вели работу по созданию сети доносчиков, вербовке военнопленных в антисоветские воинские формирования. Возглавлял отдел офицер контрразведки. В функции заместителя офицера контрразведки входил контроль за внутренней и внешней охраной лагеря, проведение допросов.
Именно тяжелые условия содержания, а фактически – выживания, активно использовали абверовцы при вербовке. Тем, кто соглашался на сотрудничество, давали дополнительное питание, одежду, переводили в теплые помещения, освобождали от работ. В немецкой разведке считали, что агентуру из военнопленных можно быстрее подготовить для разведывательной работы и легче внедрить в части советской армии. Кроме того, многие красноармейцы соглашались на сотрудничество для того, чтобы затем вернуться в действующую армию. Очень часто вербовка на службу в органы немецкой разведки была единственным способом выжить.
Кадровый сотрудник немецкой разведки Пауль Леверкюн в своих воспоминаниях указывает: «Однако чаще всего в качестве агентов использовались военнопленные. Многие абверкоманды, пользуясь периодами затишья на фронте, организовывали небольшие тренировочные лагеря и склады боеприпасов, где можно было инструктировать и оснащать перед заданиями агентов и диверсантов»[665]. Другой немецкий разведчик Эрвин Штольце после войны показал: «В целях расширения агентурной работы я предложил Канарису идею: развернуть вербовочную деятельность среди военнопленных Красной Армии. Выдвигая такое предложение, я обосновывал его тем, что военнослужащие Красной Армии морально подавлены успехами германских войск и фактом своего пленения, и что среди военнопленных найдутся лица, враждебные советской власти»