Важным звеном в системе административного управления были бургомистры, солтысы, войты, старосты и другие представители «низовой администрации». Начиная с лета 1941 г. немецкие спецслужбы активно привлекали их к разведывательной работе в качестве шпионов, а иногда и в качестве резидентов[929]. В отчете по контрразведывательной работе партизанской бригады им. Молотова отмечалось, что «особенно широко немцы вербуют вуйтов и солтусов (так в документе. – Авт.). Дают им право вербовки лиц среди населения и используют их как резидентов. Так немцами завербованы: солтус дер. Критышин Сацута Павел (расстрелян нами), вуйт дер. Гневчицы Калашук Никон (расстрелян нами), вуйт дер. Горбаха, вуйт дер. Глинная Калашук, вуйт дер. Сухое Куньков. Вуйты и солтусы вербуют лиц в деревнях и под видом пилки леса, продажи краски, спичек и прочее засылают их с разведывательной целью в партизанские зоны и через них устанавливают лица в деревнях, имеющих связь с партизанами»[930].
В документе «Мероприятия германского командования против советских партизан (июль 1941-го – январь 1942 г.)», предназначенном для внутреннего пользования, указывалось: «В первую очередь шпионаж против партизан вменяется в обязанность назначаемым немцами бургомистрам, старостам и так называемым «руководителям производств…» Осведомительные функции старост уточняются в приказе 95-й пехотной дивизии от 8 октября 1941 г.: «…Он (староста) должен представлять сведения о лицах политически неблагонадежных, а также об иностранцах. Он несет ответственность за то, чтобы солдаты и комиссары, укрываемые населением, были выданы властям»[931]. В другом документе отмечалось, что вербовка агентуры должна осуществляться «через людей, назначенных на руководящие должности в аппараты германского «Управления» – бургомистров, старост и др.»[932] В одном из трофейных документов немецких войск, датированном январем 1942 г., отмечалось: «Должна быть создана осведомительная служба, охватывающая бургомистра, старшину деревни, жителей деревни и т. д.» [933]
Такие рекомендации и указания активно проводились в жизнь немецкими разведывательными органами. Агентами оккупантов были: Денис Чаховский (староста Пережирской волости)[934], Шунт (староста д. Кабище)[935], Михаил Сермяжко (бургомистр Пересадской волости)[936], Василий Витушко (староста Яшушевской волости), Яновский (староста Пруднищанской волости)[937] и др.
В качестве потенциальных агентов могли использоваться изменники из числа бывшего партийного актива районного и сельского уровней. Командир партизанского отряда Марченко докладывал: «Среди предателей, дезертиров и трусов оказалась небольшая группка наших руководящих работников сельсоветов и председателей колхозов Мозырского района. Часть из них находилась некоторое время в партизанском отряде, а затем дезертировала, сдала оружие немецкому коменданту и стала активными помощниками фашистов. Они дали подробные сведения о численности, местонахождении и о деятельности партизанского отряда» (далее приводится список из 13 фамилий, среди которых были председатели и секретари колхозов, сельских советов, инспектора и др. – Авт.)[938].
В архивных документах имеется ряд указаний на то, что к разведывательной работе немцы привлекали уголовный элемент. В Материалах по агентурной обстановке на территории СССР, временно оккупированной немцами», подготовленных Генштабом РККА в феврале 1942 г., указывалось: «Немцы продолжают массовую засылку своих агентов на нашу территорию. База для их вербовки – это наши пленные, местные жители из числа настроенных антисоветски и уголовные и аморальные элементы»[939]. В инструкциях, рапортах, отчетах и донесениях партизанских соединений и чекистских спецгрупп сообщалось, что «в фашистские шпионские школы принимаются люди из русских, имеющие уголовное или политическое прошлое, люди бродяжного и преступного образа»[940], «набор в школы в основном производится из уголовного элемента и рецидивистов для того, чтобы лишить партизан возможности проверки их данных…»[941] Командир партизанского отряда Павел Дружинин в беседе на «большой земле» отмечал: «Из людей, которые были у немцев в плену, отбирались те, которые раньше сидели в тюрьмах. В период наступления немцев эти тюрьмы были открыты и все арестованные освобождены. Эти люди попали в специальные школы и после окончания этих школ были направлены на борьбу против партизан»[942].
К июню 1941 г. на территории БССР размещалось значительное количество различных мест заключения: 33 следственных и срочных тюрьмы, 28 исправительно-трудовых колоний, из которых 3 были сельскохозяйственные, 7 – промышленные, 14 – особого строительства, 4 – трудовые для несовершеннолетних. В них содержалось 103 617 заключенных[943]. Безусловно, значительная часть заключенных была вывезена, часть уничтожена[944], но, тем не менее, на оккупированной территории БССР уголовный и бандитский элементы, в том числе несовершеннолетние, составляли значительную часть вербуемых. Например, на краткосрочных шпионских курсах при минской тюрьме «из числа уголовников готовят шпионов для засылки в партизанские отряды»[945]. В школе на территории лагеря Тростенец среди курсантов «был такой по кличке Колька Свист… Он крупный вор, когда раскрыли тюрьму в Минске, его также выпустили, но затем опять поймали и посадили. Он был завербован и послан на учебу»[946].
Активно привлекалось к шпионской работе и пожилое население. Например, в ноябре 1942 г. в одном из партизанских отрядов было отмечено, что «гестапо ведет агентурную разведку против партизан, вербуя для этого детей и старух»[947]. Очень часто такой деятельности придавался религиозный контекст. Так, партизанами было уничтожено 6 человек немецких шпионов, действовавших «под видом распространителей Священных писаний и разными другими предлогами. Это в большинстве старики, иногда местные, за деньги продавшиеся фашистам»[948]. Российский историк М. Семиряга также приводит пример, когда «фашистские агенты пытались проникнуть к партизанам под видом богомольных женщин, разносящих «священный хлеб»[949]. Часто эту категорию агентов «направляют под видом закупки продуктов и товарообмена в районы расположения партизанских отрядов»[950]. Сами немцы неоднократно ссылались на положительный опыт привлечения пожилых людей и стариков к шпионской работе[951].
Лаврентий Цанава в мае 1943 г. в одном из спецсообщений на имя П. Пономаренко отмечал: «Доношу, что оперативными работниками НКГБ БССР, направленными мною в апреле месяце 1943 г. для агентурной работы на временно оккупированную территорию Гомельской области вскрыта крупная сектантская организация, насчитывающая около 400 человек. Основными районами, охваченными данной сектой, являются Гомельский, Кормянский, Красногорский и Чечерский данной области. Руководителем секты является Гаврилова Татьяна Акимовна… по профессии учительница. Данная сектантская организация широко используется гестапо для шпионско-разведывательных целей… Для вскрытия организационного построения секты и разложения ее – завербованы агенты внутренники»[952].
Укажем на то, что в ряде случаев на службу немецких разведывательных органов привлекались священослужители. Православная церковь (и ее священнослужители) в условиях оккупации оказалась фактически расколотой на тех, кто добровольно и сознательно сотрудничал с оккупационный властями, тех, кто делал это под принуждением и тех, кто попал в разряд коллаборантов случайно. Кроме того, определенная часть священнослужителей осталась верна советской власти[953]. Объективный рост религиозной жизни, который наблюдается с лета 1941 г., способствовал тому, что активизировалась деятельность приходов, особенно в сельской местности. В ряде случаев священники нарушали тайну исповеди и доносили немецким властям о партизанах, подпольщиках, связных и советском активе. Например, активно сотрудничал с немецким карательным подразделением СС Дирлевангера священник Антониус из Логойска [954]. В архивных документах отмечалось, что «осведомителями, провокаторами и агентами» мельдекопфа абвера в Бобруйске были: Анисимов Александр – протодьякон; Галикевич Николай – работник кладбищенской церкви; Пиневич Тимофей – священник церкви в Луках; Соколов Николай – настоятель собора в Бобруйске и др[955]. Аналогичная ситуация наблюдалась и на сопредельных территориях. Так, в сборнике документов «Приказ: архив уничтожить! Прибалтийский экзархат и Псковская православная миссия в годы немецкой оккупации 1941–1944» приводятся убедительные свидетельства активного сотрудничества православной церкви и отдельных священнослужителей с немецкими разведывательными структурами