Лететь мне шестнадцать часов, и предыдущую ночь я не спал. Я вспоминал нашу жизнь с Витей Ильченко, моим другом. И если бы я смог записать все, что вспомнил…
Витя Ильченко ушел от нас в 1992 году, в пятьдесят пять лет. От нас всех – от семьи, от Миши Жванецкого, от меня, от друзей, от театра, от зрителей, которые тридцать лет смотрели на нас на эстраде, на телеэкране, в театре… Тридцать лет мы были вместе почти каждый день. А сейчас я лечу в самолете – один. Сижу в гримуборной – один. Играю – один. И вспоминаю, как это было…
Когда Витя Ильченко и Миша Жванецкий выступали в своем институте инженеров морского флота, я и не подозревал, что судьба сведет меня с ними на всю жизнь и что эти два человека сыграют в моей биографии главную и незаменимую роль…
В шестьдесят первом году я был приглашен в класс «А» – в знаменитый одесский городской театр миниатюр «Парнас-2», возглавляемый Жванецким и Ильченко. Но с Витей я тогда не встретился. Уже работая у Райкина, я приехал в отпуск в Одессу, пришел в «Парнас», посмотрел новый спектакль и, набравшись нахальства, предложил Миле Гвоздиковой показаться Аркадию Исааковичу.
Приступаю к самому главному – к знакомству с Витей Ильченко. А все было просто. Я шел на пляж и на Ланжероновской угол Пушкинской встретил Витю с сыном Сережей – они направлялись на бульвар. Состоялся такой разговор:
– Привет! – сказал Витя.
– Привет! – ответил я.
– Я слышал, ты работаешь у Райкина?
– Да.
– Ну и как?
– Пока ничего! Справляюсь.
– Я слышал, ты читаешь Мишин монолог в спектакле?
– Да.
– Ну и как?
– Ничего, смеются…
В это время Витин сын Сережа укусил меня за ногу.
– Ну и как к тебе относятся в театре?
– Неплохо… Витя, а ты где?
– Я в пароходстве. Начальник отдела испытания новой техники.
– Ого! – И вдруг меня осенило. – Витя, а ты не хотел бы показаться Райкину?!
Витя долго молчал. Он всегда вначале думал-соображал, потом отвечал.
– Я не готов… А впрочем, давай попробую.
Через несколько дней Витя стоял в санатории Чкалова перед Райкиным и показывал толпу прохожих.
Этот день нас связал навсегда. Судьба? Конечно. Я ведь мог пойти на пляж по другой улице, Витя – сидеть в это время дома и читать журнал «Наука и жизнь» (он читал его всю жизнь). Райкин мог бы отдыхать в Риге, а не в Одессе…
Да, я верю в судьбу, теперь верю. Она подарила мне талантливого друга, партнера, настоящего русского интеллигента. Он окончил с красным дипломом два института – инженеров морского флота и ГИТИС, у него была феноменальная память и очень добрая и ранимая душа…
В Ленинграде Витю встретили холодно, Милу – настороженно. Видимо, актеры считали, что три одессита – это уже чересчур.
Мы снимали с Витей дешевые углы и были счастливы. Мы впитывали в себя аромат Ленинграда и репетировали спектакль «Волшебники живут рядом». Витя входил в работу медленно, как всегда вдумчиво, не торопясь, вызывая насмешливые взгляды партнеров. Но когда Райкин поручил Вите и Наташе Соловьевой танцевать классический дуэт на музыку Глюка… Бог ты мой! Наташа была балериной, а Витя вообще танцевал первый раз в жизни! Да еще под Глюка… Витя был очень худой, но серьезный вид и туника придавали ему угловатую грациозность. Смотреть этот номер приходили все! И Витя своей смелостью заслужил уважение актеров и самого Райкина.
Тут и началась наша настоящая дружба. Мы ходили вместе в театры, завтракали в кафе «Ленинград» на Невском, обедали в пирожковой на углу Желябова. А вечером стояли за кулисами и впитывали в себя игру великого артиста.
Так прошел год. А в шестьдесят четвертом году в Ленинград приехал Миша, оставив работу сменного механика в одесском порту, и нам стало веселее. Во всех отношениях.
Миша любил поесть, Витя умел готовить, у меня в запасе всегда было рублей сто. Я их спасал от голодной смерти. Миша начал писать, а мы с Витей – репетировать. У нас стал накапливаться свой репертуар. Миша писал неистово, но Райкин складывал его тексты в сундук. И то, что не брал Райкин, брали мы с Витей – Сухим. Да, нас все так и называли – Сухой, Малой и Писатель. Друзья говорили:
– А где Писатель?
– Пошел к Сухому.
– А где Малой?
– А он уже там.
У нас появился первый шлягер – «Авас». Мы ездили на гастроли в Москву, жили в роскоши. Гостиница «Пекин»! Ресторан ВТО! Знакомство с актерами и театрами – Таганкой, «Современником», с Эфросом – его театр мы любили безумно, выступления на капустниках… Вы заметили, я все время говорю «мы»? Да, везде мы были вместе с Витей. И если он появлялся один, спрашивали: «Где Рома?» И наоборот. И когда кто-то видел одного из наших детей, то говорил: «Это ребенок Карцева и Ильченко».
Наши фамилии слились в одну, наши мысли совпадали, наши взгляды не расходились. И хотя мы были совершенно разными людьми – по темпераменту, по уровню образования, по отношению к некоторым сторонам жизни, к женщинам, выпивке и даже по отношению к общим друзьям, – нас объединяло главное: любовь к театру, к нашему жанру. И еще – уважение друг к другу. Я регулярно скандалил с режиссерами, я каждый день предлагал новые варианты роли, ставил в тупик постановщика спектакля и партнеров, я все время импровизировал не туда! И Витя все это терпел…
Он был очень умен, наш Витя. Когда мы с Мишей танцевали с барышнями, он сидел в углу и читал. Он знал Ленинград как свои пять пальцев. Он рассказывал таксистам в Москве, куда ехать, как доехать ближайшим путем. Он шпарил наизусть Ильфа и Петрова главами! Он знал все типы самолетов. Не могу не вспомнить: на гастролях в московском Театре эстрады мы с Витей в перерыве между номерами обычно сидели и смотрели из окон на Москву-реку. Как-то раз Витя своим орлиным взором увидел кружащий над Красной площадью самолетик и, в отличие от меня, жутко удивился и даже возмутился: «Как он сюда попал?» Оказалось, это был Руст – немец, перелетевший все границы, которые у нас на замке, и приземлившийся на Красной площади.
И если бы Витя не стал артистом-профессионалом, он мог бы стать министром, врачом, режиссером, хирургом, поваром, психологом, шахматистом…
Постепенно репертуар наш рос, и мы уже могли играть час и немного работать вне театра. Вите нужно было кормить семью, нужно было спасать от голода Жванецкого, который писал беспрерывно, но безвозмездно. И тут спасение – поездка на гастроли в Англию и Венгрию. Получали мизер, но валютой!..
А потом случился мой первый уход из театра, о котором я рассказал в «Приглашении к Райкину». Когда я попросился обратно, Райкин мое предложение не принял, но Миша и Витя, Тамара Кушелевская и Рома, жена Аркадия Исааковича, навалились на него – и он дрогнул.
Мы снова были вместе, втроем, причем Миша уже стал завлитом театра. Однако идиллия длилась недолго: вскоре Мишу уволили – за чтение своих произведений. А ведь Миша свои тексты читал всегда и всем. Как только собиралось больше трех человек, как только появлялся на коленях портфельчик – все затихали, и Миша читал. Новые вещи он сначала читал друзьям. Я, как всегда, хохотал, а Витя соображал. Он долго молчал, потом делал замечания, почти всегда точные.
А пока Миша увольнялся, мы с Витей съездили в Польшу. «Это наша последняя поездка за границу, теперь мы не скоро поедем», – сказал Витя и был, как всегда, прав.
Вернувшись в Ленинград, мы объединились с Мишей и уволились из театра Райкина. Мы понимали, что наш уход – это путь к самостоятельности, трудный путь в поисках жанра, в поисках своей формы и содержания.
Именно тогда, в начале семидесятых, мы утвердились в собственной манере игры. Импровизация – наш с Витей стиль, это тот случай, когда срабатывает таинственная связь автора и актеров. А если еще не мешает режиссер!.. Хотя режиссеров мы уже сами приглашали и вместе старались найти единственное решение каждой миниатюры.
Итак, жизнь наша с Витей продолжалась. Мы оба успели за это время окончить заочно ГИТИС, получить дипломы артистов театра и кино, а заодно и несколько выговоров. Еще был побег из Киева, с правительственного концерта, когда нас вернули обратно с соответствующими санкциями.
И мы уехали в Москву. Это тоже была Витина идея. И он опять оказался прав. Нам не хватало московских театров, нам надоело терпеть хамство киевских чиновников. Московский Театр миниатюр в саду «Эрмитаж» протянул нам руку, а Московское управление культуры показало кулак. И только благодаря друзьям, на которых нам всегда везло, мы с боем все-таки прорвались в Москву.
Мы играли «Избранные миниатюры» – с успехом, спектакль «Когда мы отдыхали» в постановке Михаила Левитина – со средним успехом и спектакль «Чехонте в Эрмитаже» – без успеха. А когда Левитин, уже режиссер театра «Эрмитаж», затеял ставить Хармса, у Вити случился инфаркт.
Витя болел полгода. И хотя врачи не разрешали выходить на сцену, он вернулся, быстро вошел в форму и играл в полную силу. Он узнал о болезни все, он изучил ее не хуже врача и давал рекомендации, как выйти из инфаркта.
Спектакль Романа Виктюка «Браво, сатира!» стал, как сейчас говорят, хитом, отдельные вещи оттуда пошли в народ. В этом спектакле Витя блестяще играл миниатюру «Обед». У него появилось то, чего я не замечал раньше. Он раскрылся. Он стал мастером.
Когда критики заговорили о двух масках, мы забеспокоились. Мы перестали играть «Авас» и стали делать такие миниатюры, как «Настроение», «Свадьба», «Фантаст», «Портрет». Тогда появилась статья критика Холодова «Карцев + Ильченко = Райкин». Статья была скандальной, Утесов написал опровержение. Но публика постепенно приняла лирические, драматические и даже трагедийные нотки в нашей работе. Между тем театр «Эрмитаж» начал играть «Смерть Занда», «Хронику смерти», «Вечер в сумасшедшем доме» – и мы с Витей решили уйти.
Мы организовали свой театр миниатюр под руководством Жванецкого. Директором пригласили Якова Безродного, который стал нашим другом на много лет. Начали репетировать с Марком Розовским спектакль «Птичий полет». Розовский, мудрый человек, нам не мешал – помогал. Споров почти не было, спектакль шел хорошо. Единственный недостаток – мало пластики, движения. Все подчинено мысли, тексту. Жванецкому этот спектакль нравился, и мы играли его года два.