– Значит, моя основная мысль вам уже понятна. Да, я думаю, что ничто никогда не происходит просто так. Надо искать, и обязательно найдешь причину.
– А где ее искать?
– Не знаю. Но она есть. Это область, где не все материально. Отношения между людьми, чье-то слово, чей-то взгляд. Ближайшее окружение.
– Но у него, насколько я знаю, нет никого – ни близких родственников, ни друзей. Своего отца он никогда не видел.
– И тем не менее, – пожал плечами Вольский. – Он ведь не в вакууме находится.
– Хорошо, давайте тогда конкретизируем. В жизни Олега произошло какое-то событие, которое на него повлияло?
– Да.
– Но почему он не скажет об этом событии? Это что-то постыдное? Выставляющее его в неприглядном свете?
– Вряд ли, – сказал с сомнением профессор. – Я не представляю, что Олег может быть замешан в чем-то дурном.
– Он не способен на плохие поступки?
– Нет! – твердо сказал Вольский.
– Значит, это не что-то постыдное? Тогда совсем становится непонятно, почему он не скажет, в чем причина? Или это нечто неконкретное? Вот посмотрите, он изменился. Стал раздражительным, вспыльчивым. Может быть, это просто депрессия? Такой возраст, знаете. Человек вдруг оглянется по сторонам и видит, что никого уже нет рядом, все далеко вперед ушли. Годы идут, а впереди ничего светлого. А?
– Я бы с вами согласился, если бы не одна подробность: у Олега это началось внезапно, в одночасье. Два дня назад не было, а сегодня – есть. Значит, все-таки причина не в нем самом.
– А в ком? Почему он молчит?
– Я только одно объяснение могу этому найти, – сказал Вольский и поднял глаза на собеседника. – Олег и сам не осознает, в чем причина. Чувствует, что ему плохо, но не знает – почему. А источник где-то рядом с ним.
– Источник чего? – уточнил Хургин.
– Источник зла.
Глава 27
На вошедшем Большакове не было лица. Он выглядел мрачным и потерянным.
– Что-то случилось? – спросил Хургин. Он говорил с пациентом, но Большаков даже не обратил внимания на сидевшего перед врачом человека.
– Случилось, да! – сказал он отрывисто. – Сегодня утром у Виталика случился припадок.
Хургин повернулся к своему пациенту:
– Я оставлю вас на пару минут. Не возражаете?
Взял Большакова под руку, вывел его в коридор.
– Давайте пройдемся, – предложил.
Он хотел, чтобы было движение. Так лучше, это он знал по опыту.
– Все так внезапно произошло. Мы завтракали, и вдруг он заваливается набок, падает со стула…
– Это долго длилось?
– Буквально несколько секунд. Я его подхватил на руки, а он открыл глаза и смотрит на меня непонимающе. Ничего не помнит, представляете? Только что сидел за столом – и вдруг очнулся на полу, а что было в промежутке – не помнит.
– Как у него ночь прошла?
– Нормально.
– Кошмарные сновидения, удушье – ничего такого не было?
– Нет. Он бы мне сказал.
– А утром ничего подозрительного не было? Может быть, какие-то странности в поведении. Или головокружение. Не жаловался?
– Нет.
– И жена ничего не заметила?
– Нет, – ответил Большаков мрачно. Его интонация не укрылась от Хургина.
– У вас конфликты с женой?
– Какое это имеет отношение?
– Если я спрашиваю – значит, имеет.
Большаков с сомнением посмотрел на доктора.
– Бывает, не все ладится, – сказал он с неохотой после паузы.
– И скандалы случаются?
– Да.
– Последний раз когда это произошло?
– Вчера.
– Сын в это время находился рядом?
– В соседней комнате.
– Но он видел, что что-то неладное происходит? Скандал был шумный?
– Покричали немного друг на друга. Она пару тарелок разбила. Все как обычно, – грустно усмехнулся Большаков.
– И часто такое случается?
– Скандалы? Пару раз в месяц – это точно.
Они дошли до конца коридора и остановились у окна. Мальчишка на велосипеде распугивал голубей. В конце аллеи шла пожилая пара, старичок тяжело опирался на палку.
– В этом может быть причина, – сказал задумчиво Хургин. – Психическая травма – и вот вам припадок, как реакция организма. Вам кажется, что причина болезни – где-то глубоко в душе ребенка, а на самом деле причина рядом. Просто надо посмотреть вокруг. Вот и Вольский говорил…
– Вольский? – несколько удивленно переспросил Большаков.
– Да, Вольский. Я недавно разговаривал с ним. И он по-своему прав, мне кажется.
Хургин провел ладонью по лицу, будто что-то с него смахнул.
– Приведите завтра вашего сына, – попросил он. – Скрывать от вас не буду: случившийся с Виталиком припадок – крайне тревожный и неприятный факт. Болезнь идет на шаг впереди, быстрее, чем я предполагал. Но и руки опускать не будем. Думаю, все наладится. Только у меня к вам просьба: создайте нормальную атмосферу в семье. Никаких конфликтов, все тихо и спокойно. Иначе я ничем не смогу помочь.
Большаков кивнул и отвернул свое серое лицо.
– Все очень сложно в жизни, – сказал Хургин. – И все взаимосвязано. Только мы эти связи не всегда видим. У вас сложная и тяжелая работа. Вы, измотанный, возвращаетесь домой и скопившееся за день напряжение выплескиваете на жену и – косвенно – на сына. Сейчас у вас тяжелый период, эта история с Козловым не дает покоя, и напряжение все растет и растет. Вы, взрослый человек, этого не замечаете, а ребенок чувствует. Он кошмар жизни пропускает через свой мозг, и мозг не выдерживает, дает сбой. – Доктор посмотрел на Большакова. – Вы для него – злая сила.
– Что? – вскинулся Большаков.
– Это определение профессора Вольского. Он считает, что патологии в состоянии возникают под влиянием внешних факторов. Какая-то злая сила, источник всех бед, раздражитель. Для Виталика такой раздражитель – вы со своими нерешенными проблемами. Для Козлова – кто-то другой.
Большаков при последних словах нахмурился.
– Да, это так, – упрямо сказал Хургин. – С Козловым дело обстоит очень похоже. Должна быть какая-то причина его жутких снов!
Глава 28
В больничной пижаме Козлов выглядел еще более жалким, чем на допросах в кабинете у Большакова. Худая шея. Затравленный взгляд. И еще эта решетка на окне. Хургин вздохнул.
– Как вам здесь? – спросил Хургин.
Козлов пожал плечами, давая понять, что такой вопрос и не предполагает ответа.
– Все это закончится, – высказал осторожный оптимизм Хургин. – Вас обследуют врачи, выдадут заключение…
Он оборвал фразу, потому что до него внезапно дошло: каким бы ни было заключение, оно будет против Козлова. Если его признают больным – не миновать психиатрической больницы и всех связанных с ней неприятностей. Если напишут «здоров» – Большаков засадит его в тюрьму или вообще произойдет худшее.
– Я пришел, чтобы откровенно побеседовать с вами, – сказал Хургин.
Сел за стол напротив Козлова, поставил рядом с собой тяжелый портфель. Козлов наблюдал за ним исподлобья. Взгляд был холоден и колюч.
– Вам Вика передавала привет, – сказал Хургин, пытаясь растопить лед.
– Вы ее видели?
– Да, вчера. Она очень беспокоится за вас.
Козлов промолчал, но что-то дрогнуло в нем, это было заметно.
– И Вольский о вас много спрашивал.
И опять Козлов вздрогнул.
– Вас окружают хорошие люди, Олег, у вас вообще много друзей?
– Нет.
– И у меня, – признался Хургин. – Я заметил, что с возрастом друзей не прибавляется. Все та же компания, идущая с тобой из молодости. С той поры, когда был молод и беспечен, не пытался ничего выгадать и отношения были искренни. А затем уж искренность уходит, друзей ищешь среди тех, кто может пригодиться при случае, – а в результате рядом пустота. – Хургин даже вздохнул, опечалившись. – И у вас так, Олег? Хотя зачем это я спрашиваю – вы еще слишком молоды. Тот самый возраст, когда друзья все-таки появляются. Или я не прав?
– У меня нет друзей.
– Совсем никого?
– Совсем.
– А Вика?
– Это не друг.
– А кто?
Козлов пожал плечами.
– Ладно, не друг, – осторожно согласился Хургин. – Назовем ее просто человеком, который находится рядом. А кто еще рядом с вами? С кем вы общаетесь?
– Практически ни с кем, разве что еще Вольский.
– Ваш руководитель?
– Да.
– Ну должен же быть еще кто-то!
– Нет, – отрицательно качнул головой Козлов. – Я учусь в аспирантуре. Сижу потихоньку в библиотеке, читаю книжки. Мне никто не нужен.
– А прежде?
– Что – прежде?
– Когда учились в институте, у вас были товарищи? Вы приходили на занятия, вас окружали однокурсники. С кем-то из них вы были дружны?
– Нет, – ответил Козлов, подумав.
– А в чем причина? Вас не принимали в свой круг? Или вы сами сторонились?
– Не знаю. Не могу объяснить.
– Отношения с окружающими были хорошие? Или натянутые?
– Ровные.
– Со всеми?
– Да.
– Но кто-то из окружающих был вам более симпатичен?
– Вы мне все друзей подыскиваете, – невесело усмехнулся Козлов. – Не было у меня друзей, говорю же вам.
– И в гости вы никогда ни к кому не ходили?
– Почему же? Ходил.
– К кому?
– К Славику Богучарову, к Артемьеву.
Хургин торопливо делал записи в блокноте.
– Еще к кому? – спросил он.
– Не помню.
– Значит, к этим двоим чаще всего ходили?
– Часто – это сильно сказано. Раза три или четыре, вот и все.
– А к остальным?
– Нет, не ходил.
– Почему? Не приглашали?
– Приглашали. Мне просто не хотелось. Думаю, в этом причина. Мне в одиночестве лучше, чем на людях.
«И профессор Вольский в нем это подметил. Значит, все правда».
– Вы ведь в детском доме воспитывались?
– Да.
Хургин извлек из своего неподъемного портфеля массивный альбом, при виде которого Козлов в изумлении выгнул дугой брови.
– Это альбом с вашими фотографиями, – сказал с несколько виноватым видом Хургин. – Его изъяли при обыске в вашей квартире. Я эти фотографии увидел в кабинете у Большакова и попросил на один вечер, чтобы посмотреть их вместе с вами.