Но этого не случилось.
— Какой сын? — Коновалов разве что не сплюнул. — Нет у меня никакого сына.
Это было неожиданно.
— Нету? — переспросил я так растерянно, что он внезапно смягчился.
— А ты откуда? По мобилизации, что ли?
— Ну да, — ухватился я и для вида полез в телефон. — Вот ваш адрес. Коновалов… Родился восемнадцатого февраля девяносто девятого года. Вот с именем какая-то путаница.
Я замер, глядя на него почти умоляюще, но Коновалов смотрел куда-то сквозь меня. Ему хоть иногда видится мама, с которой он даже не поехал в роддом?
— Андрей Анатольевич, — наконец произнес он. — Так вот. Только он никогда тут не жил.
У меня вскипело в голове:
— В смысле?!
— Ищите сами.
Он попытался закрыть дверь, но моя нога уже оказалась между нею и порогом. Его лицо на миг исказилось ужасом, кажется, до него дошло, что я не тот, кем назвался. Коновалов попытался поднажать, но я с яростью толкнул дверь обеими руками, и он отлетел вглубь коридора. Шагнув внутрь, я быстро закрыл за собой дверь: свидетели мне ни к чему.
Попятившись, Коновалов принялся делать руками какие-то странные движения, видно, пытался нащупать — чем бы меня огреть. А я наступал на него…
— Какого хрена? — произнес я тихо, но так, чтобы он расслышал. — Куда ты дел своего сына?
— Да не было у меня никакого сына! Не забирал я его. Мать его умерла при родах… А мне одному как с мальцом? Вообще нереально…
У меня аж свело живот:
— Ты бросил его в роддоме?
Коновалов уперся спиной в стену:
— Ну как бросил? Все по закону. Подписал все что надо. Его, поди, сразу усыновили, малышей же хорошо разбирают. Я поспрашивал… А ты вообще кто такой? Не из военкомата же, так?
Он все еще не узнавал меня, хотя я по фотографиям видел, что похож на маму, как брат-близнец. Ей тоже было тридцать, когда она умерла… Как этот ублюдок смеет не узнавать меня?!
В ушах шумело — так хотелось вмазать ему. Но я заранее договорился с собой, что не сделаю этого: позднее Коновалов все же может сообразить, кто я такой, и стукнуть в полицию. А мне эти приключения ни к чему… Тут уж или убивать его, не оставляя улик, или не трогать вообще.
Я повернулся и направился к выходу, оставив его спутанным сомнениями. Пусть терзается, скотина! Это ж надо, бросил своего ребенка в роддоме… Моего брата.
У меня так тряслись руки и подкашивались колени, что возле подъезда я так и рухнул на узкую скамейку. Хорошо, она оказалась пуста… Вот уж не думал, что встреча с этим уродом отнимет столько сил! Может, все же стоило врезать ему, самому полегчало бы…
Чтобы успокоиться, я попытался думать о маме, но сердце заколотилось еще сильнее. Знала бы она, что малыша, которому она в прямом смысле отдала жизнь, бросят на произвол судьбы… Черт! И я за столько лет не удосужился узнать о нем. У меня аж горло свело, так захотелось зарычать от ярости на весь двор.
Неожиданно мои мысли переметнулись к Жене… Хотя какое отношение она имеет к моей жизни? Да ведь она даже не существует на самом деле! Смешная девчонка из дурацких снов. Едва заметно подергивает подбородком, когда играет на гитаре, не поймешь — то ли расхохочется сейчас, то ли заплачет… Смотрит на этих нелепых стариканов, которые сучат ножками, изображая вальс, с таким выражением, точно любит их всех как родных. Разве такое возможно на самом деле?
Это было в сегодняшнем сне, и, открыв глаза, я все еще слышал музыку, которую она играла. Знакомое что-то…
Вот же фигня какая! Меня сразу отпустило, как только я представил ее. Думаю, все дело в том, что эта дурашка как советский мультик — вечно на позитиве. От того и я начинаю улыбаться, думая о ней. Человек-иллюзия. Не фантазия, нет! О такой, как она, я точно не стал бы фантазировать…
Забавно, если она снится мне потому, что я встречал ее в реальности. На какой-то улице, в супермаркете, где еще можно встретить такую? В метро я не езжу. Вот там наверняка полно таких толстых девах в бомберах… Зрелище не для слабонервных.
А я, похоже, как раз из таких, потому что мне понадобилось закурить, как только выбрался из этой проклятой квартиры. Сигарета и мысли о Жене — вот что способно меня успокоить. Причем в обратном порядке.
Стряхивая пепел на разбитый асфальт, помнивший каблучки маминых туфель, я пытался понять, почему она ушла от моего симпатичного и доброго бати к такому убожеству, как Коновалов. Ну не мог отец быть плохим мужем, судя по тому, как он относится к Ольге… Совсем не такой уж неземной красавице, которая и моложе всего на два года, так что не за этим гонялся.
Тогда отец, конечно, еще не стал успешным человеком, ему повезло уже после их развода: бывший препод взял его в дело, и у них неожиданно получилось. Мне кажется, отец до сих пор не может поверить в то, что руководит пусть не самым большим, но весьма достойным бизнесом, даже ничего не украв…
Мама не дождалась этого момента? Но ведь и Коновалов не жировал. Что у него было, кроме этой двушки, оставшейся от родителей, угодивших в тот самый теракт в московском метро?
Нет, не верю я, что моя мама была стяжательницей… Или отец скрытым садистом… За двадцать с лишним лет, что я жил с ним, это уж как-нибудь да проявилось бы.
И потом, есть всякие детали, которые подсказывают, как он любил ее… Старые фотографии, где они гуляют в компании, и молоденький Оленин смотрит не в объектив, как остальные, а на нее, пугающе похожую на меня. Только глаза у мамы были темные, карие, мне достались папины.
Еще коробочка с потускневшим обручальным кольцом… Он хранит ее в ящике стола в своем офисе: на днях мне понадобилась одна папка, которую батя разрешил поискать у него, и я случайно наткнулся. Зачем беречь кольцо, если брак ничего для тебя не значил?
А недавно он заметил, что когда я волнуюсь, то начинаю слегка пришепетывать, в точности как мама. Помнит! Такие мелочи хранит в памяти… Из-за чего же они расстались? Как большинство — из-за ерунды, о чем потом тысячу раз пожалели? Или просто в один будничный день все прошло? И не хотелось больше ни смотреть, ни касаться…
Почему люди перестают любить друг друга? Как влюбляются, это более-менее понятно: химия, вспышка, щелчок божественных пальцев… Но что заставляет музыку затихнуть?
Мне снова увиделись пухлые Женины руки, как раз и рождающие такую музыку, от которой сердца начинают биться в ином ритме. С этими старичками, вообразившими, будто они танцуют, видно, как раз это и происходит, когда она играет на гитаре. Прекрасный самообман. Смешон он только со стороны, а тех, кто внутри фальшивой оболочки, наполняет счастьем.
Да она — волшебница!
По струнам ее пальцы порхают с такой легкостью, какой не ожидаешь в полном человеке. А что, если она вся — воздушный шарик? Вот почему в ней столько радости… Они ведь тоже круглые, но при этом невесомые, готовые взмыть к небу со скоростью, достойной птицы, и нестись над землей по невидимым волнам — вперед, к солнцу!
Э, что со мной? Этак я скоро заговорю стихами… Еще не хватало.
И я опять упустил, что все, связанное с Женей, происходит только во сне…
В последнем она потащилась в лес, узнав, что ее ученица никогда не ходила в поход. Девчонку зовут то ли Полина, то ли Алина… Нет, все же Полина. Этой бедолаге с длинным узким лицом, которое однажды станет лошадиным, никак не удавалось проникнуться туристской песней. Той самой, затасканной еще нашими отцами… Она бубнила ее так монотонно, что даже во сне меня тянуло зевнуть.
А Женя распиналась перед ней, нелепо размахивая толстыми руками:
— Представь! Летнее утро. Ты идешь по лесной тропинке, вокруг покачиваются папоротники, похожие на живые опахала… В сосновых кронах искрится солнечный свет… Над твоей головой звонко поют невидимые птицы… А тропинку то и дело перебегают бурундуки и белочки. Это царство покоя и прозрачных звуков. Как ты будешь петь об этом?
«А это красиво!» — подумал я, внезапно испытав сожаление: в лесу я не бывал… даже не знаю, сколько лет! А следом в душе поднялось почти забытое мною теплое чувство. Благодарности, что ли? Хотя не мне Женя так изысканно живописала летний пейзаж. Но я сейчас и сам взял бы гитару…
Только на Полину учительское красноречие не возымело никакого действия. Выслушала и забубнила снова. Я бы уже стукнул ее нотами по голове, честное слово! Но Женя только виновато поджала губы, точно ругала себя за то, что не сумела донести главного… И вид у нее стал до смешного несчастным!
Но мне почему-то захотелось докричаться до нее, утешить, что ли… Сказать, что тупого ребенка не вразумишь с первого раза. Хотя не мое это дело, и нечего лезть с банальными замечаниями. Толстуха наверняка работала учителем не первый год, сама все знала. Удивительно, что еще не утратила энтузиазма, пытается достучаться до своих идиотиков.
И тут Женя окончательно сразила меня, объявив:
— Полина, мы должны отправиться с тобой в поход!
Вот уж не думал, что у этого ослика Иа-Иа могут так вспыхнуть глаза. Быстро отставив гитару, девчонка вскочила и подпрыгнула на месте, как маленькая, хотя ей уже больше десяти, на мой взгляд. Или просто длинная такая?
— У меня больше нет уроков. Сейчас я созвонюсь с твоей мамой, отпрошу тебя, и мы сходим в бор. По дороге купим что-нибудь перекусить…
Полина еще раз подпрыгнула (этак она пол проломит!), потом напряглась:
— А домашка?
— Мы ненадолго, — успокоила Женя. — Но на всякий случай я напишу записку твоей учительнице, объясню, что ты задержалась по моей вине.
Вине! Блин, она всерьез?!
Почему в нашей школе не было ни одного педагога, готового отправиться с нами в лес? А лучше со мной одним… Нет, с отцом мы выбирались на природу, кажется, даже несколько раз, только ему приходилось много работать, чтобы построить свою маленькую империю. И чаще я сидел дома за компом, который сейчас просто не выношу — объелся в детстве.
— Я хочу пойти с вами, — произнес я во сне, надеясь, что Женя услышит меня. — Вот только фотик захвачу!