— Надо же. — Я действительно удивлена. — Нам попроще работать. У нас другие дети…
Любовь Степановна качает головой:
— Дети есть дети. Все они хорошие, даже если творят черт-те что… К каждому можно подход найти. Если хочешь, конечно. Видимо, у меня получалось.
На ходу она поддергивает внучке шапку и чмокает ее в лоб:
— Но это получилось лучше всего!
Строго говоря, Ася так хорошо получилась не у бабушки, а у ее дочери, но спорить я не собираюсь. В последнее время я пребываю в том блаженном состоянии любви к миру, которое чуть не утратила, наблюдая за Максом. Он разбудил во мне силы, до того скрытые даже от меня самой…
А с Гошей мне снова хочется радоваться любой мелочи, влюбленно следить за медленными снежинками, улыбаться дворовым снеговикам и верить, что жизнь прекрасна. И в то же время теперь я знаю: «сила Макса» опять проснется во мне, если мир покажет звериный оскал… Если что, я снова решу: добро должно быть с кулаками. И не удержусь от того, чтобы схватить в руки палку. Или усядусь за директорский стол. Хорошо это или плохо?
Я поглядываю на решительное лицо Любови Степановны — она точно одобрила бы мои «боевые действия». Конечно, мы едва знакомы, но, кажется, эта женщина не из тех, кто подставляет вторую щеку… По этому поводу между собой спорят даже Ветхий и Новый Заветы, где уж нам, простым смертным, в таком разобраться!
У входа нас встречает оживленный Борис Михайлович. Кажется, ему удалось справиться с чувством вины, душившим его после смерти Эмилии, и он снова напоминает себя прежнего.
— Женечка! — Он торжественно целует меня в обе щеки. — Душечка моя!
Мои ученики фыркают, услышав это смешное обращение. Они уже не знают Бориса Михайловича как директора нашей школы, но он радушно обнимает каждого, будто они пришли в гости в его собственный дом. И ребята расслабляются, начинают шуметь и толкаться, как обычная дворовая шпана. Никто сейчас и не признает в Андрее лучшего в городе исполнителя Баха на гитаре — недавно он стал лауреатом конкурса, а в Коле — губернаторского стипендиата.
Малышка Ася среди них пока самая нетитулованная особа, но, как я и ожидала, именно к ней потянулся энергетический поток зрительской любви. Я почти вижу, как искрится воздух, когда она играет «Смуглянку» Новикова, разученную специально для этого концерта.
— Я даже не сомневался, — шепчет мне Гоша, когда старушки вскакивают одна за другой и начинают пританцовывать. Даже без Эмилии…
Он смотрит на происходящее с такой любовью, что мне хочется поцеловать его. Думаю, у постояльцев пансионата это вызвало бы восторг, они любят сентиментальные истории. Да я и сама не прочь в очередной раз пересмотреть «Жареные зеленые помидоры» — редкий случай, когда экранизация нравится больше самой книги…
С Милкой мы в детстве ревели в два голоса над фильмом «Мост в Терабитию», а вот читать сентиментальные романы я не любила никогда, точно кино в моем представлении заведомо облегченный жанр, и здесь слезы и сопли допустимы. Хорошо, что у меня нет знакомых киношников и спорить не с кем!
Ответить Гоше не успеваю: в кармане начинает вибрировать телефон. Украдкой гляжу на экран и пулей (точнее, бомбой!) выскакиваю из зала, увидев Милкино имя. Одними губами я произношу его, глядя на Гошу, чтобы он понял, кто звонит и не бросился следом, перепугавшись. Он понятливо кивает. Ему невдомек, о чем пойдет разговор…
— Ну?! Как? Ты нашла его? — Я выкрикиваю это шепотом, удаляясь от зала. Потерпеть хотя бы минутку мне не удается.
Милана не пытается меня помучить, отвечает сразу:
— Нашла! Ты не поверишь, мы столкнулись на углу его дома.
— Просто столкнулись? Не видя друг друга? — У меня перехватывает дыхание. — Милка, это судьба…
— Вот и я так подумала, — отзывается она серьезно. — Я просто глазам своим не поверила! Если б Макс прошел минутой раньше, мне ни за что не удалось бы его отыскать. Это же Москва!
Меня так распирает от радости, что я меряю широкими шагами коридор. Трудно поверить, но чудеса продолжаются! И это уже не иллюзия, все происходит в реальном мире…
— Какой он, Милка?
Ее голос становится незнакомо мягким:
— Он даже лучше, чем я могла себе представить.
— Вы познакомились? Тебе удалось с ним поговорить?
— Да, я была у него дома!
От восторга у меня срывается голос:
— Серьезно?!
— Вполне. Слушай, он классный. Очень.
— А…
Мне хочется спросить: выяснила ли она судьбу Матвеенко? Не убил ли его Макс? Ведь это меняет все… Но губы сводит нежеланием все испортить, ведь по голосу слышно, как Милка счастлива. Он влюбился в нее. Все сбылось.
Милана сама догадывается, о чем я не решаюсь спросить:
— Пока мне не удалось выяснить, что там с тем парнем из парашютного клуба… Не спрашивать же в лоб!
— Нет, конечно. А ты… Вы говорили обо мне?
По ее молчанию ответ угадывается, и я произношу быстрее, чем Милана успевает что-то сказать:
— Повремени с этим. Может, мне лишь показалось, что Макс видел подобные сны и знает меня… Не стоит его ошарашивать. Наверняка он решит: это какая-то игра с твоей стороны… Еще вообразит, будто ты пытаешься одурачить богатого парня.
Милана резко выкрикивает:
— Да плевать мне на его деньги!
Интересно, где она находится? На улице? Звуков метро, знакомых мне больше по кино и новостям, не слышно. Что подумают люди, увидев красавицу, которая во всеуслышанье заявляет такое? Никто не поверит. Впрочем, и на это Милке плевать.
Спешу успокоить ее:
— Я знаю. Но Макс еще не слишком хорошо знаком с тобой.
Она молчит, и я продолжаю скороговоркой:
— Милка, не рассказывай ему о моих снах. Это ведь даже звучит… очень странно. Для ваших отношений не имеет ни малейшего значения то, что он мне снился. И для меня тоже, — я уже говорила это, но добавляю снова, чтобы Милана очистила душу ото всех сомнений.
А они есть. Я убеждаюсь в этом, когда она спрашивает:
— Гоша еще с нами?
Я тихо смеюсь в трубку:
— Точнее, я с ним. Мы с моими ребятами сейчас даем концерт в доме престарелых.
— У Бориса Михайловича?
Милка много слышала о моем бывшем директоре и даже пыталась через интернет разыскать Павлика, исчезнувшего с его деньгами. Но, видимо, пианист-аферист оказался еще круче, чем мы думали, и сменил документы. По крайней мере, новой информации о нем не появлялось. Борис Михайлович ни разу не заговаривал со мной о том, по какой причине оказался здесь…
Мы немного беседуем о старом директоре, вспоминаем Эмилию, но я чувствую: Милке не терпится закончить разговор. Впервые с кем-то другим ей хочется поговорить больше, чем со мной.
Не могу сказать, что это совершенно не задевает, хотя в моей жизни тоже появился Гоша. Громадный кусок жизни в эту минуту откалывается от меня, как айсберг, и отправляется в самостоятельное плаванье. Только он совсем не ледяной, а теплый, необходимый мне как воздух… Конечно, меня тянет к Гоше, и я верю, что он может стать мне настоящим другом, но разве у нас с ним накопилось несметное количество живых эпизодов, пережитых вместе? А ведь из них и складывается судьба…
Но даже за четыре тысячи километров, даже влюбившись в Макса, Милана остается антенной, улавливающей все движения моей души лучше всех. Поэтому вместо пустых прощальных слов я слышу:
— Женька, нам с тобой друг друга никто не заменит. Помни это всегда. Я с тобой, где бы и с кем ни была…
Из зала доносятся узнаваемые звуки бетховенской «Оды к радости», которую играет Коля, и я на мгновенье закрываю глаза. Глупо, конечно, отыскивать знаки судьбы в каждом новом штрихе, появившемся на полотне мира… Но мне трудно избавиться от мысли: как символично, что мой ученик начал играть ее именно в тот момент, когда я направилась к Гоше, а Милка к Максу. Разве мы, все четверо, не заслужили радость?
Хочется думать так… А там — будь что будет!
Звонок Тамары застал меня на совещании, где подводили итоги года, но я не смог утерпеть, поэтому извинился и выскочил из отцовского кабинета, чего никогда не делал прежде. Батя чуть мне спину не прожег взглядом!
Отбежав подальше, я приглушенно выкрикнул в трубку:
— Да!
— Нет, — отозвалась она.
Я замер:
— Что — нет?
— Это не твой сын.
После этих слов я должен был почувствовать облегчение, а испытал разочарование. И Тамара угадала его, видно, она отличный следователь. Или вправду так любит меня…
— Не расстраивайся, у тебя еще будут дети.
— Наверное, — отозвался я машинально. — Но как же так? У него же мои глаза. И вообще он похож.
— Такое бывает. Хотя научных обоснований эта теория не получила, но есть примеры, когда у женщины, очень любившей своего первого мужчину, впоследствии рождается ребенок, похожий на него. Хотя его биологическим отцом становится уже другой.
— Что за бред?
Стало слышно, как Тамара вздохнула:
— Ты бы знал, с каким бредом мне порой приходится разбираться…
Я очнулся: «А я отнимаю у нее время своими надуманными проблемами!»
— Спасибо тебе за помощь. Может, и я тебе на что-нибудь сгожусь…
— Сегодня среда, — напомнила она и отбила звонок.
Ответить, что помню о встрече, я не успел. В электронном календаре все четверги до скончания веков были помечены: «18.00 — Тамара, Лаврушинский пер., кофейня», так что я хоть как не забуду о ней. Мало ли что еще мне может от нее понадобиться… Вдруг я опять захочу кого-нибудь прикончить?
Раз уж я сбежал с совещания и появилась минутка, мне захотелось использовать ее как нельзя лучше. И я позвонил Милане. Ничего лучшего, чем услышать ее, я уже и представить не мог.
— Привет! — раздалось в трубке.
От ее низкого голоса у меня мурашки пробегали по спине. Наверняка она различила, как я глубоко втянул воздух, но не рассмеялась. Поэтому я признался:
— Я скучаю. Хочется бросить все к чертям и сбежать к тебе.
— Ты не любишь свою работу?