— Ух ты, — улыбаюсь и кладу руки на ее талию. Кажется, ей уже приятно, девочка эротично выгибается, льнет к моей груди.
— Спасибо за сегодняшний день, — шепчет она мне и водит пальчиками по моим плечам, — и вообще спасибо за все. Я так рада, что дядя с Людмилой помирились, а мы с Максом контакт наладили именно благодаря тебе.
— Егор Дмитриевич кто-о-о?
— Большой молодец! Знаю, что дядю выносить непросто, но ты продержался мужественно и заслужил свой приз, — она стягивает с себя топ через верх и бросает его на кровать.
— Ух ты, — повторяю снова. — Ты краснеешь.
— Я не краснею, я сияю! — восклицает она с улыбкой. — Твоя жена как только меня не обозвала, и, кажется, я готова заслужить каждое слово.
— Подожди, — она задирает мою майку, нежно гладит, отчего пресс напрягается сам собой. Сердце мгновенно разгоняется с полуоборота до максимума. Вероника сжимает мой стояк через джинсы, расстегивает пуговицу на ширинке. — Тихо, тш-ш, ты что? — останавливаю ее. — Малышка, чего вздумала? Завалить наше пристойное поведение сегодня?
— А что толку-то, все к тому идет. Днем раньше, днем позже…
— Нет, так не пойдет.
Она замирает, а затем отдергивает руки, будто ее ошпарили. Отскакивает от меня и прикрывает лифчик руками. Хватает с кровати кофту, крутит ее в руках, но в спешке никак не может сообразить, где лицевая сторона, а где изнаночная.
— Подожди, Веро, не обижайся, все хорошо. Детка, ну ты чего, — хватаю ее на полпути в ванную за руку, тяну на себя, а затем на кровать. Падаю на нее сверху. Отбивается, пытается выкрутиться, кусаться. В итоге прижимаю своим весом, держу крепко.
— Мне больно! — рычит.
— Что случилось? — спрашиваю строго.
— Тебе виднее. Ты ведь меня больше не хочешь.
— По мне видно, что я тебя не хочу? Ты бредишь сейчас?
Некоторое время мы часто дышим, глядя друг другу в глаза, потом она отворачивается и обиженно надувает губы.
— Я просто устала ждать. И эта сука… Боже, Егор, она столько мне про тебя наговорила! Я была в таком бешенстве, ты себе даже не представляешь! А еще я боялась, что ты примешь ее сторону. Что она разыграет перед тобой сцену — упадет в обморок или что-то такое, и ты кинешься ее спасать, обвинишь меня… Да твоя жена — терминатор! Я ночь не спала, переживала, а она утром выставила фото из бассейна, счастливая и здоровая, как лошадь!
— Тебе разве не все равно, что она делает и чем занимается? Веро, я уже договорился с адвокатом: ребенок рождается, тут же берем кровь на анализ, сутки уходят на получение результата, что я не отец, затем адвокат передает бумаги в суд. Все. Он мой хороший друг, грамотный специалист, я ему полностью доверяю. Гриша обещал, что из кожи вон вылезет, но за месяц разведет меня.
— А если ребенок твой? — спрашивает она. Я откидываюсь на кровати, она садится рядом.
— Ну, значит, буду говорить с Ксюшей. Если встанет в позу, то придется год подождать, но это ничего не значит. Тем более, я практически уверен, что он не мой.
— Откуда? — спрашивает она и впивается в меня взглядом. Становится не по себе.
— Интуиция, — отвечаю. Вероника склоняет голову набок.
— Слушай… ты извини, если я ляпну лишнего, но твоя уверенность в этом ставит в тупик. Поначалу я думала, ты так пытаешься меня успокоить, но недавно вспомнила… Я же прочитала несколько глав твоей книги, там герой рассказывает, что у него не может быть детей, — говорит она тише. — А ты намекал, что книга автобиографическая. Насколько много в ней тебя, Егор?
Я подтягиваюсь на руках, присаживаюсь. Отличный момент, скажи ей. Кивни.
Просто скажи ей правду, и ты обо всем узнаешь. Поймешь, стоишь ли в ее глазах того, чтобы пережить ради тебя скандальный развод и пройти через весь этот писец, который предстоит. Бракованный человек, серьезные отношения с которым — ошибка, трата времени. Ничего никогда не изменится.
А может, все же стою? Смотрю на Веронику, она так и не надела свою кофту, в низких джинсах и в розовом полупрозрачном лифчике. Ее взгляд прожигает, у меня сердце в груди ноет. Я просто… не могу ее испугать сейчас. Я так мало давал ей все эти месяцы, в основном грузил собственными проблемами, никак не облегчал участь любовницы, а ведь знаю, что больше всего на свете она боялась повторить судьбу матери.
Стоит ли бесплодный мужик таких жертв?
И в этот момент, когда я впервые так четко ощущаю, что могу потерять ее, — осознаю, насколько сильно влюбился в эту девушку. Я ей скажу, она отвернется, и на этом все закончится. Боже, я люблю ее. Но ведь лгать — тоже неправильно. И без того мы с ней напортачили, строим отношения на руинах моего брака, не самый устойчивый фундамент. Выдержат ли они контрольный в голову?
Криво улыбаюсь.
— Меня там много, — отвечаю уклончиво, внимательно следя за ее реакцией. Ничего. Просто смотрит, никаких эмоций. — Но не на сто процентов, разумеется.
— Тогда почему бесплодие?
— Я действительно пережил нечто подобное, — говорю медленно, она не моргает. — В прошлом. В шестнадцать лет проходил взвешивание, и случилась потасовка. Ты вообще знаешь, как организовываются бои?
— В общих чертах.
— Ну вот, за день до боя проходит такая процедура, как взвешивание. Собираются спортсмены, журналисты, судьи… короче, все. Бойцы встают на весы, их вес фиксируется, если все окей — в категорию проходим — то… как сказать, будущие соперники грозно друг на друга смотрят, типа напугать перед завтрашним днем. В это время их фотографируют. Психологическая атака. Драк обычно не случается.
— Но в тот раз случилась?
— Ага. Мы там с одним чуваком несколько лет находились в контрах, на ринге он меня уложить не мог, а тут сорвался. Причем получилось… эм, некрасиво, я ему кое-что сказал тихо, позлить, он дернулся и зарядил мне в пах, что запрещено даже на ринге. Я не ожидал, был вообще не готов. Разумеется, без защиты.
— О Боже мой! — Вероника хватается за лицо, на ее глазах блестят слезы.
— Да не переживай так сильно, больше десяти лет уже прошло. Он просто понимал, что любой другой удар я отражу. Это был единственный способ меня вырубить. Ну и его, разумеется, дисквалифицировали сразу же.
— А ты?
— Я тогда впервые в жизни сознание потерял от боли. В чувство пришел быстро, но боль… бл*ть, была адской. Скорую вызывать не стали, так как хотелось попасть все же на соревнования, мне всадили обезболивающее, под которым я даже на следующий день умудрился выступить. Ну, и как-то за несколько дней потихоньку прошло. Наш врач тогда рвал и метал, настаивал на госпитализации, но мы с тренером решили, что бой важнее, нашему клубу тогда нужна была победа. Врач в сердцах заявил, что после таких травм дети не рождаются, но я забил. Мне тогда детей совсем не хотелось, как раз на днях с подругой почудили и ждали ее красные дни, как манну небесную. Но слова в памяти отложились, и периодически в голове всплывали. Потом, через несколько лет, я встречался с девушкой очень серьезно, и мы особо не предохранялись, после очередного пролетного месяца она назвала меня счастливчиком. И я забеспокоился. Сдал анализы. Нервничал ужасно. Благо, все обошлось, но знаешь… пока ждал, надумал себе разного. Отсюда родился сюжет «Божьего ягненочка».
— Фух, какое счастье, что обошлось! — радуется она.
— Ага, — отвечаю я, жадно шаря глазами по ее лицу. Я никогда не трусил на ринге и не пасовал перед трудностями, можете спросить у Санни, он приведет в пример миллион историй. Но… когда дело касается этой темы, я теряюсь, не могу сказать правду. И, видя колоссальное облегчение в глазах Вероники, осознаю глубину ямы, в которой нахожусь. В двадцать лет не париться из-за отсутствия резинки — счастье, в тридцать — это проблема. Тут становится не важно, насколько я успешен и как отношусь к женщине. Что бы ни делал для нее, всегда автоматом буду проигрывать любому алкашу, у которого семеро голодных по лавкам.
Автоматом проигрываю папаше Ксюхиного ребенка, да кому угодно! С точки зрения биологии, я — пустое звено, и ни одна женщина в здравом уме не предпочтет меня тому, кто способен зачать. Что бы я ни делал, чего бы ни достиг, я буду проигрывать, потому что когда-то давно по тупости получил травму и долгое время ничего с ней не делал. Пока не стало слишком поздно.
Вероника обнимает меня, а затем снова отстраняется и говорит серьезно:
— Значит, твой герой получил в отличие от тебя печальный диагноз?
— Ага, — киваю.
— А как же ЭКО? Может быть, какое-то лечение?
— Не поможет, он узнавал, — подмигиваю. — Я ведь не с потолка это взял, обговорил с врачом возможные варианты. Я попал в те пятьдесят процентов, которым повезло, мой герой — соответственно, в противоположные.
— Ясно. Какой кошмар, Егор. Никогда своего ребенка не отдам в спорт, я даже не представляю, какая это боль для мальчика.
«Своего ребенка». Будут у тебя дети, Вероника, обязательно.
Я ее обнимаю, прижимаю к себе и целую в макушку. Хорошая она, сочувствует мне, переживает сильно.
— Спорт нужен, просто, может, не такой. Возможно, я сам виноват, за языком не слежу. С Санни ведь подобного не случалось.
— В твоей книге не будет хэппи-энда? — спрашивает она. — Может же случиться чудо, родной? Пожалуйста.
— Это такое дело, знаешь… у моего врача стаж работы больше тридцати лет, он узнал, что я пишу книгу, и согласился пообщаться вне стен больницы. Рассказывал разные случаи из практики. Например, однажды к нему приходит чувак, который не мог зачать детей с молодой женой. Оказалось, что у него проблема, как у моего героя. Мужик пришел в бешенство, у него ж с первой двое ребятишек, более того, женился по залету. Закатил скандал, сделали тесты: оба ребенка — его. Чудеса.
— Ого! Вот знаешь, так ему и надо, старый козел, нехрен жену бросать ради молодой… дырки! — негодует Вероника, я смеюсь.
— Ага, нефиг. Так что всякое случиться может, но на месте своего героя я бы не надеялся особо, — заканчиваю эту тему.
— Не терпится уже прочитать. Скорее бы ты закончил.