Внезапно она говорит, что рассечение на брови глубокое, хорошо бы швы наложить. Отказываюсь, конечно, но чувствую, как по лицу скользят капли. Проверяю — красные. Галина Ивановна поспешно достает аптечку, уверяет, что опыта у нее много. Быстрыми точными движениями обрабатывает рану, накладывает два шва и дает несколько советов, чем мазать, чтобы быстрее зажило. На бумажке пишет название и протягивает мне. Беру.
Ее доброта осаживает, ясно вижу пропасть между ней и собой. И мои поступки лишний раз доказывают, где мое место.
И все же нет! Доброта, полностью неуместная в данной бредовой ситуации, бесит! Тоже мне, нашлась мать Тереза, едва семью не разрушившая! Не нужно на меня так смотреть — живу как умею. Кто бы говорил.
А потом я еду домой, но на самом деле — к Веронике, потому что паркуюсь напротив ее подъезда, тогда как до своего — две минуты пешим шагом.
Честно, не знаю, зачем к ней иду сейчас. Ни одной идеи. Ругаться и ссориться, обвинить во всех своих бедах? Умолять на коленях о прощении?
Склоняюсь к тому, чтобы просто увидеть. Потому что люблю. Любовь ведь не проходит мгновенно. Чем крепче успела въесться в душу, тем сильнее после нее фантомные боли.
Все просто. Я иду к Веронике, потому что мне сейчас плохо. И пофиг, что из-за нее в том числе. Я… просто всегда в последнее время еду к ней. И понимаю сейчас, как сильно, оказывается, был счастлив все это время — просто потому, что было к кому ехать. Снимаю кольцо и выбрасываю, но слишком поздно.
Взлетаю по лестнице на нужный этаж и жму на звонок.
Просто хочу ее увидеть.
Покажите мне мою Веронику.
Осознание того, что мы все натворили, накатывает волнами. Мы все натворили — хреновы недоделанные циники, выросли из милых детей в идиотов и устроили полнейший беспредел, мешая себя и других с грязью. Кто, бл*ть, еще чистенький? Кто? Подходите!! Всем достанется!
С нашего телефонного разговора прошло не больше двух часов, а по ощущениям — так долгие годы. По крайней мере, когда я вижу ее, взволнованную, на пороге ее небольшой уютной квартирки, ощущаю, как сильно соскучился.
По всем параметрам я не должен чувствовать себя виноватым, такие, как я — вообще никогда не чувствуют себя виноватыми, но почему-то не получается смотреть ей в глаза.
Я пялюсь в пол.
На свои ботинки. Вижу на них кровь Тренера. Или свою.
Не могу даже слова ей сказать обидного, вместо этого тяну лапы, хватаю девушку и крепко прижимаю к себе, она едва успевает ойкнуть, как уже тут, со мной.
Два часа назад я узнал, какая же бл*дь моя жена, а потом она провела параллель с Вероникой и я не смог с ходу увидеть разницы. Вот она разница. В моих руках же сейчас. Обнимает меня, целует в плечо, родная, хорошая. Вот и вся, бл*ть, разница.
Но поздно. Я ведь позвонил и спросил: «Изменяла?» — своим молчанием она ответила положительно. Бешусь от того, что Ксюша провела параллель, а я не смог найти опровержение. Да, из-за своей ущербности я помешан на верности, я вижу угрозу в каждом встречном мужике, я чертов ревнивый козел, который требует стопроцентной преданности, мне жаль, но я ничего не могу с этим сделать.
Я обнимаю Веронику, а понимание, что своими же руками я по*ерил свой шанс, продолжает давить на виски.
— Боже, что с тобой случилось? — пугается Вероника, разглядывая мои ссадины.
— Спарринг, — отвечаю медленно. — С Санни. Все хорошо.
Разочаровываться в ней — смерти подобно. Я люблю ее, но больше не могу восхищаться, потому что, оказывается, она… ничуть не лучше таких, как Ксюша?
— Тебе больно, Егор? — ее взгляд мечется по моему лицу.
Она же мне говорила, что совершила ошибку. Я крепко зажмуриваюсь, а Вероника снова обнимает меня. Она в обтягивающих спортивных лосинах и майке на голое тело, волосы собраны резинкой, которую стягиваю и распускаю черную копну. Гладкие, блестящие, безумно красивые волосы, которые обалденно пахнут. Мои руки на ее упругой заднице, я глажу ее спинку, попку, я не могу остановиться.
— Я тебя люблю, — говорю ей.
— Егор, как же хорошо, что ты приехал. Я испугалась, когда ты выключил сотовый. Ты звонил? Прости, я сама психанула и тоже выключила… Но… Ты говорил со мной жестоко! Я все тебе расскажу, просто дай мне немного времени. Я растерялась. Это непросто и болезненно для меня.
— Ты говорила, что ошиблась в прошлом? — у меня еще теплится надежда.
— Да, чудовищно ошиблась, мне так жаль, что ты узнал об этом. И жаль, что таким образом. Надо было самой рассказать тебе раньше, но я боялась, что ты не сможешь понять.
Ошибка — это не поздравить с днем рождения, перепутав даты. А знать, что человек тебе доверяет, но поехать к другому, снять трусы и позволить вставить в себя его гребаный хрен — это никакая не ошибка. Это писец, Вероника.
— Бедный мой, хорошо тебя отколошматили. Тебе больно?
— Нет.
На самом деле — да.
Но я не могу просто уйти. С Ксюшей — мог. Уходил, не оглядываясь, когда ситуация давила особенно сильно, и возвращался, чуть успокоившись. А сейчас пытаюсь, а не получается, слишком сильная эмоция. Слишком сильно я влюбился, чтобы оставить ее в покое. Сильнее всего ранят близкие люди, но иногда они — просто не могут остановиться. Я не могу остановиться. Все еще на взводе, и единственное, что мне сейчас нужно — это стоящая передо мной женщина.
— Проходи. Ты голодный?
— Голодный. До тебя. Хочу тебя, — говорю ей и улыбаюсь.
Сердце рвется в груди.
Вкус ее поцелуя потрясающий. Никогда не было так вкусно целоваться с кем-либо. Я могу это делать бесконечно.
Целую ее, наступая. Она делает шаг назад, потом еще один. Цепляется за мои плечи.
Мы оба дрожим, переплетая пальцы.
— Боже, Боже, Боже, — шепчет она, когда я лапаю ее. Стягиваю свою майку и снова рвусь к ее губам. Я атакую с таким напором, которому невозможно сопротивляться. Ее колени становятся мягкими, она практически висит на мне, в моих объятиях.
Она кусается, но не пытаясь остановить меня. Ей вкусно, как и мне.
Льнет ко мне, моя девочка.
Губами жадно ласкаю ее шею, облизываю, покусываю. Я нуждаюсь в ней, мгновенно загораясь просто от мысли, что больше не нужно себя останавливать. Никогда не хотел женщину столь же сильно.
Если она меня остановит, сдохну на месте. Но вместо этого Вероника помогает снять с себя топ с тысячей дурацких бретелек, оголяя свою прекрасную грудь, в которую я тут же впиваюсь поцелуем. Втягиваю в себя ее соски по очереди, лижу, слегка прикусываю. Она стонет. Чуть сильнее сжимаю зубами и она кричит от удовольствия.
Тише, мы только начали.
Ее пальцы стягивают волосы на моем затылке. Мы передвигаемся в комнату, действуя наощупь, врезаясь в косяки, спеша, будто соревнуясь показать, кто жаждет сильнее.
Не соображаю, что делаю. Без плана. Только инстинкты. Получаю ее, потому что хочу до безумия. Она долго играла со мной. Доигралась. Ее лосины летят нахрен, а следом трусики.
Но какая же она красивая. Самая лучшая. Во всем. Уже влажная. Когда я прижимаюсь губами между ее ножек, когда начинаю целовать там, она громко стонет и дергается. Она не может оставаться на месте, я вынужден применить силу. Держу ее бедра, чтобы дала себя попробовать. А я хочу пробовать. Мне нужен этот вкус, нужна она вся.
Избавляюсь от остатков своей одежды и падаю на нее, закидываю ее ножки себе на спину.
— Презервативы? — стонет она мне в губы. Румяная, горячая. Ее голос охрип, хотя мы на самом старте. Понимание того, как сильно она меня хочет, превращает действие в нечто совершенно потрясающее. Я жадно хватаю ртом воздух, потому что задыхаюсь.
— Я чист, — на выдохе, раздвигая рукой ее складочки. — Я проверялся перед женитьбой. Мы с Ксюшей проверялись, и сейчас ее тоже проверяют постоянно. Не беспокойся.
— А дети? — улыбается она, не реагируя на мой укол о штампе в паспорте.
— Если ты родишь мне детей, не сомневайся, брошу к твоим ногам весь, мать его, мир, — толкаю пафосную речь со злой усмешкой. Но она не придает ей значения. Послушно обнимает меня, и я вхожу в нее одним уверенным движением.
Сколько раз представляла себе, какими будут занятия любовью с этим мужчиной. Планировала, как буду себя вести, чтобы понравиться, чтобы свести его с ума — оказалось, бессмысленное дело. Пустая трата времени. Едва это началось, я забыла обо всех своих шикарных идеях.
Одно его «хочу» — бдыщ — и ни одной мысли в моей голове. Пусто. Какое-то безумное, животное желание. Дикость. Я не знала, что секс может приносить такое удовольствие. Я… глупая была, я ничего не знала. Увидела Егора давно, из окна, с другой женщиной, и поняла, что хочу его. Сразу поняла. Но сейчас между нами не просто трах. Это единение какое-то. Он словно душу мою на части режет, а мне от этого только лучше становится. И больше хочется. С ним ведь на простынях, с родным, любимым.
Его движения резкие, толчки глубокие, сильные, и каждый отправляет меня в чертов Рай или ад. Заниматься сексом со своим мужчиной, со своим любимым мужчиной — это по-другому.
Аромат его кожи, ощущения от того, как он, поначалу медленно, а потом уверенно растягивает изнутри, жар от его рваного дыхания, нежные поцелуи вкупе с безжалостными движениями — рождают внутри исключительное наслаждение. И от приближения оргазма, и просто от самого факта, что это происходит.
Наконец-то вместе.
Я хочу кричать, царапаться, я бьюсь под ним, как птица, сгорая от жажды. Не стыдно, не страшно, наоборот, кайфово от того, какой он твердый и сильный, слетевший с катушек. Ну конечно же, он не выдержал, и так молодец, и так ведь боролся до последнего.
Ничего не боюсь, лишь бы он продолжал, лишь бы любил меня так, как ему этого захочется. Полностью растворяюсь, отдаюсь ему. Я… просто кричу от того, как мне хорошо, внутри горячо, влажно, внутри меня пожар разгорается. Там все до боли чувствительное от бесконечного многонедельного ожидания, распаленного хождениями по тонкой грани, от убийственного «нет», когда так необходимо «да»!