– Она не с моей одежды. Не думаю, что и с одежды Пола. Я ее прежде не видела. А это важно?
Он понял, что она лжет, но скорее всего не из страха или чувства опасности. Просто для нее в ситуации неясности ложь была самым легким выходом, даже самым естественным, – способом потянуть время, отгородиться от неприятного, отсрочить беду. Повернувшись к леди Урсуле, Дэлглиш сказал:
– Я хотел бы поговорить также с мисс Мэтлок, это возможно?
Сара Бероун подошла к камину и дернула шнур звонка.
Когда вошла мисс Мэтлок, все три женщины семейства Бероун одновременно повернули головы в ее сторону. Она же посмотрела лишь на леди Урсулу, потом прошагала к Дэлглишу, прямо, как солдат в строю.
– Мисс Мэтлок, я задам вам вопрос, – сказал он. – Не торопитесь с ответом. Прежде подумайте, а потом скажите мне правду.
Она смотрела на него неотрывно. Это был взгляд непокорного ребенка, упрямого и злобного. Дэлглиш уж и не помнил, когда ему доводилось видеть столько ненависти во взгляде. Он снова вынул руку из кармана и на ладони протянул серебряную пуговицу.
– Вы когда-нибудь видели эту или такую же пуговицу?
Он знал, что Массингем, так же как он сам, пристально наблюдает за выражением ее лица. Произнести ложь было легко – всего одно короткое словечко. Изобразить правду – куда труднее. Она могла проконтролировать голос, могла прямо и решительно смотреть ему в глаза, но что-то в ней уже надломилось. От него не укрылся мгновенный проблеск узнавания, едва заметный испуг, тень, пробежавшая по лицу, – сдержать все это было не в ее власти. Поскольку она медлила, он сказал:
– Подойдите ближе, посмотрите внимательно. Это весьма приметная пуговица, скорее всего она оторвалась от мужского пиджака. Но на обычные пиджаки такие не пришивают. Когда вы в последний раз видели такую?
Однако теперь ее мозг заработал – Дэлглиш почти видел, как это происходит.
– Я не помню, – сказала она.
– Вы хотите сказать, что не помните, видели ли вообще такую пуговицу, или не помните, когда именно видели ее в последний раз?
– Вы меня путаете. – Она повернулась к леди Урсуле, и та сказала:
– Если вы хотите отвечать на этот вопрос в присутствии адвоката, Мэтти, это можно устроить. Я позвоню мистеру Фарреллу.
– Мне не нужен адвокат. Зачем он мне? А если бы и был нужен, я бы не выбрала Энтони Фаррелла. Он смотрит на меня так, словно я грязная.
– Тогда я советую вам ответить на вопрос коммандера Дэлглиша. Вопрос, на мой взгляд, вовсе не трудный.
– Я видела нечто подобное, – сказала мисс Мэтлок. – Но не помню где. Таких пуговиц сотни.
– Попытайтесь вспомнить. Вам кажется, что вы видели нечто подобное. Где? В этом доме?
Массингем, старательно не глядя на Дэлглиша, ждал своего часа. В его голосе были тщательно уравновешены жестокость, презрение и насмешка.
– Вы его любовница, мисс Мэтлок? – спросил он. – Поэтому вы его покрываете? Вы ведь его покрываете, я прав? Так вот как он вам платил – час в вашей постели, быстренько, между ванной и ужином? Недорого же обошлось алиби убийце.
Лучше Массингема этого никто сделать не мог. Каждое его слово было хорошо рассчитанным оскорблением. «Боже мой, – подумал Дэлглиш, – почему я всегда позволяю ему делать за меня грязную работу?»
Лицо женщины вспыхнуло. Леди Урсула рассмеялась.
– Да уж, коммандер, предположение не только оскорбительное, но и смешное. Даже гротескное.
Ивлин Мэтлок всем корпусом развернулась к ней и, сцепив руки, дрожа от возмущения, выпалила:
– Почему смешное? Почему гротескное? Вам невмоготу поверить в это, да? У вас в свое время было предостаточно любовников, это всем известно. Вы этим славились. Теперь вы старая, калечная и уродливая, никому не нужны, ни мужчине, ни женщине, и вам невыносимо думать, что кто-то может хотеть меня. Да, он был и продолжает быть моим любовником. Он любит меня. Мы любим друг друга. Он заботится обо мне. Ему хорошо известно, каково мне жить в этом доме. Я устаю, я перегружена работой, и я вас всех ненавижу. Вы ведь это знаете, что, не правда? Вы думали, что я вам благодарна. Благодарна за то, что мне позволено мыть вас, как ребенка, благодарна за то, что могу прислуживать праздной женщине, которой лень даже белье свое с пола поднять, благодарна за самую плохую комнату в этом доме, за крышу над головой, за домашний очаг, за постель, за каждый следующий обед. Это место не дом, это музей. Он мертвый. Он мертв уже много лет. А вы не способны думать ни о ком, кроме себя. Сделай это, Мэтти, принеси то, Мэтти, Мэтти, налей мне ванну, Мэтти, Мэтти… У меня есть имя. Он называет меня Ивлин. Ивлин – вот мое имя. Я вам не собака и не кошка, я не домашнее животное. – Она повернулась к Барбаре Бероун: – А вы? Я могла бы кое-что рассказать полиции об этом вашем кузене. Вы планировали заполучить сэра Пола еще тогда, когда ваш муж не был похоронен и еще была жива жена сэра Пола. Вы с ним не спали. О нет, вы слишком хитры для этого. А вы, его дочь? Было ли вам до него дело? Или до этого вашего любовника? Вы его просто использовали, чтобы насолить отцу. Никто из вас не знает, что значит любить, заботиться. – Она снова повернулась к леди Урсуле: – А теперь о папе. Предполагалось, что я должна быть по гроб жизни признательна вашему сыну за то, что он сделал. А что он такого сделал? Не смог избавить папу от тюрьмы. А тюрьма была для него пыткой. Он страдал клаустрофобией. Он не мог этого вынести. Его замучили до смерти. И кому из вас было до этого дело? Сэр Пол думал, что достаточно дать мне работу и дом – вернее, то, что вы называете домом. Он считал, что платит за свою ошибку. Он за нее не расплатился. Это я платила за все.
– Я не знала, что вы так себя здесь чувствуете, – сказала леди Урсула. – А надо было знать. Виню себя за это.
– О нет, вы себя не вините. Это лишь слова. Вы никогда себя не винили. Никогда. И ни за что. Да, я спала с ним. И буду спать. Вы мне не запретите. Это не ваше дело. Мое тело и моя душа вам не принадлежат, это вы только так думаете. Он любит меня, и я люблю его.
– Не будьте смешной, – осадила ее леди Урсула. – Он вас использовал. Чтобы иметь возможность бесплатно поесть, принять горячую ванну, чтобы кто-то стирал и гладил его одежду. А в конце концов он использовал вас для того, чтобы вы обеспечили ему алиби на момент убийства.
Барбара Бероун закончила маникюр и, с детским самодовольством обозрев плоды своего труда, ска-зала:
– А я знала, что Дикко спит с ней, он мне говорил. Разумеется, он не убивал Пола, это глупость. В тот момент он именно этим и занимался – лежал с ней в постели Пола.
Ивлин Мэтлок резко развернулась к ней и крикнула:
– Ложь! Он не мог вам рассказать! Он не должен был рассказывать.
– Тем не менее рассказал. Он думал, что меня это позабавит. Ему это казалось смешным. – Барбара Бероун посмотрела на леди Урсулу заговорщическим взглядом, словно приглашая ее разделить семейную шутку, и продолжила высоким детским голоском: – Я спросила его, как он может к ней прикасаться, а он ответил, что может спать с любой женщиной, нужно только закрыть глаза и представить себе, что ты с другой. Еще сказал, что думает в этот момент о горячей ванне и бесплатной кормежке, а вовсе не о сексе. К тому же он считал, что у нее неплохая фигура, и говорил, что ему это даже в какой-то степени приятно, надо только свет выключать. Вот чего он терпеть не мог, так это слезливо-сентиментальных разговоров и совместных ужинов.
Ивлин Мэтлок медленно опустилась на стул у стены, закрыла лицо руками, потом подняла голову, посмотрела на Дэлглиша и сказала так тихо, что ему пришлось склониться к ней, чтобы расслышать:
– Он уходил тем вечером, но сказал мне, что хочет просто поговорить с сэром Полом, выяснить, что будет с леди Бероун, и что они были мертвы, когда он туда пришел. Дверь была открыта, и они лежали мертвые. Оба. Он любил меня. Доверял мне. О Боже, лучше бы он и меня убил!
Вдруг она начала плакать – некрасивые, похожие на позывы к рвоте рыдания, казалось, разрывали ей грудь и переходили в воющее крещендо смертельной муки. Сара Бероун быстро подошла к ней и неловко прижала к себе ее голову.
– Эти звуки невыносимы, – сказала леди Урсула. – Отведи ее к ней в комнату.
Приняв полурасслышанные слова за угрозу, Ивлин Мэтлок попыталась взять себя в руки. Сара посмотрела на Дэлглиша и сказала:
– Но он, разумеется, не мог этого сделать. У него не хватило бы времени убить двух человек и еще вымыться после этого. Разве только если он ездил туда на машине или на велосипеде. Сесть в такси он бы не рискнул. Но если бы он взял велосипед, Холлиуэлл увидел бы или по крайней мере услышал.
– Холлиуэлла в тот момент не было дома, – спокойно произнесла леди Урсула. Она подняла трубку, набрала номер и сказала: – Холлиуэлл, не могли бы вы прийти сюда прямо сейчас?
Все молчали. Были слышны лишь сдавленные всхлипы мисс Мэтлок. Леди Урсула смотрела на нее хладнокровно-оценивающим взглядом, безо всякого сочувствия, даже без интереса, подумалось Дэлглишу.
Потом они услышали шаги в вестибюле, и коренастая фигура Холлиуэлла возникла в дверном проеме. На нем были джинсы и рубашка с короткими рукавами, расстегнутая на шее, он был абсолютно спокоен, взгляд черных глаз быстро скользнул с полицейских на трех женщин, потом на сгорбившуюся, всхлипывающую фигуру, которую обнимала за плечи Сара Бероун. Закрыв дверь, он невозмутимо посмотрел на леди Урсулу – безо всякой почтительности, расслабленно, устало. Ростом он был ниже двух других находившихся в комнате мужчин, но в своей спокойной самоуверенности как будто сразу занял доминирующую позицию.
– Холлиуэлл возил меня в церковь Святого Матфея в тот вечер, когда умер мой сын. Расскажите коммандеру, как было дело, Холлиуэлл.
– Все, миледи?
– Разумеется.
– Леди Урсула позвонила мне в десять минут шестого и попросила приготовить машину. Она сказала, что сама спустится в гараж и мы как можно тише выедем через задние ворота. Уже сидя в машине, она велела ехать в Паддингтон, к церкви Святого Матфея. Мне было необходимо свериться с картой, что я и сделал.