Ося пришел от Асеевых — там чехи и немцы приехавшие на съезд. Прочла статью Беспалова и Бескина о Володе — одна другой хуже, причем хуже — беспаловская: так цитирует стихи, что понять нельзя.
2.11.1930. Читала Эле кусок своих записок. Говорит, что «записки бесспорные», но при жизни издавать их не надо — не так поймут. А если издать, то разве только для того, чтобы получить право работать, чтобы «не сажали за обедом в конце стола».
Всем снится Володя: Эле — почти каждый день, а мне — нет.
Семиного отца спросили чем занимается его сын. Он ответил: А! Он пишет фантазии!
3.11.1930. Посидела у Володи, убрала комнату.
Эля и Арагон едут завтра в Харьков со всеми делегатами специальным поездом.
Когда осталась одна, думаю только о Володе. Сразу все мысли переключаются на него.
Очень хочется писать — боюсь только, что мало помню послереволюционного.
Ермиловская покаянная статья в Правде. Он порет себя по пунктам. Хорошо, конечно, такое отсутствие упрямства, но где гарантии на будущее?
Мои бесхитростные неприхотливые мечты: 1) Наладить в этом месяце издание 2) Похудеть 3) Сшить несколько новых тряпочек.
Придумывали с Осей заглавие моим запискам (дописанным!): Людье. Джунгли, Рассказ с пристрастием, Беспристрастный рассказ, Избранные рассказы Лили Брик…
4.11.1930. Арагоны отбыли в Харьков.
Про кого-то: он любит смотреть на голую женщину, но не любит, когда ему ее показывают…
Вчера опять звонили какие-то: можно Брик? Ха-ха-ха-ха… почему вы угробили Маяковского?.. и хлоп трубкой.
5.11.1930. В литгазете Сельвинский «Декларация прав поэта»: обзывает Володю жандармом. Коля написал дышащее достоинством письмо.
Оля Маяковская принесла банку айвового варенья — каждый ломтик напоминает Володика.
Вася предлагает завести карточку на каждое Володино стихотворение.
6.11.1930. Вышел 7-ой том. Ездила в Гиз за Грозным смехом. Составляли с Васей формы соглашения с редакторами и комментаторами. Вася говорит, что Сема написал стихи в ответ на «декларацию» Сельвинского — ужасающе ругательные. Читал их в Комсомолке — аплодировали.
10.11.1930. Встретилась с Васей у Коли. Вася принес переписанное Колино письмо. Вместе пошли в Гиз, а там все выходные. Ни у меня, ни у Васи не нашлось пяти рублей заплатить за стопу бумаги. Встретили на лестнице Сему — бежал в Комсомолку обсуждать подборку в ответ на Сельвинского. Говорят, показывать «Барышню и хулигана»[125] немыслимо.
11.11.1930. Вчера в Комсомолке Колино письмо.
Была в Гизе. Приходили рефовцы. Кассиль настрочил письмо: «На своем коне полководца?» Все подписались.
Звонили, что Олеша и Катаев хотят участвовать и что хорошо бы всем вместе. Я сказала, что пусть бы они — отдельно.
Писали с Васей договора с авторами статей и комментариев.
Завтра мой настоящий день рожденья — для Оси.
13.11.1930. Была в архиве Моссельпрома. Чудовищно видеть Володины счета, писанные его рукой. Может быть, по ним удастся разыскать в типографии стихи.
Смотрела «Учительницу рабочих».
Приснилось, что плывем — Ося, Володя, Булька и я. Надо переплыть на другой берег. А над землей вертятся и танцуют аэропланы и я боюсь, что они разобьются об землю.
На берегу раскрываем чемоданчик — надо что-то зашить Володе. Я ему говорю в шутку — ну что бы ты без меня делал? А Володя так пренебрежительно: просто пошел бы.
Арватов сказал мне вчера по телефону; что Володя с юности поставил себе жизненной целью самоубийство — и он этой цели достиг. Опять непрерывно думаю о Володе: не позволил мне отдать слоников, не дослушал о веронале. Весь последний год знал, что застрелится.
15.11.1930. Были с Васей в типографии — следов Володиного Моссельпрома пока не нашли.
Ося вспомнил, как одна баба написала в Чеку донос на мужа, что он «Приставал к ней под светлый праздник 1-го мая». Догадались, что в этот год 1-ое мая совпадало с первым днем пасхи!
Вчера обедал Коля. Ося и Коля читали Володины стихи.
16.11.1930. Прислали корректуру 8-го тома. Не могу спокойно читать.
Опять вместо денег дают чеки.
Ходили на Карменситу — машут веерами — кто куда. Не досидели.
18.11.1930. Искали с Васей Володину рекламу на фабрике «Большевик», а он там оказывается не работал! Поехали на «Красный Октябрь». Сговорились позвонить туда через несколько дней.
Заведующий отделом этикеток надоумил искать в Гублите.
Отнесли в Гиз договора с редакторами. Долго разбирали с Васей бумажки у Володи на Лубянке.
Никто кроме нас Володей не интересуется. Без нас всё было бы в печке. Асеев рвет и мечет из-за того, что мало кроют Сельвинского.
20.11.1930. Вчера приехала Эльза.
Ося с Женей смотрели Эсмеральду.
Сегодня ходили с Васей в Гублит. Клоака — грязь, окурки, мрачные коридоры. Архива нет. Каждый год сдают макулатуру. Показали нам угол, заваленный пьесами. Долго рылись — нашли одно стихотворение о Метрополитене.
Арагон читал поэму — поняла мало, верю в темную.
Семкам поставили телефон.
21.11.1930. В книжной палате всё в свернутом виде.
Заходили с Элей к Фадеевым (!) в дом Герцена и расстроились — гадость!
24.11.1930. Волкова-Ланнита вызвала ячейка Мол. Гвардии (верно, сам вызвался). Спрашивали о Литфронте. Он сказал, что не состоит в нем, а состоит в Рефе, который есть организация мелкобуржуазная, существующая без партруководства и т. п. Блядь!
Осик, родненький, как скучно, тоскливо и ни к чему жить.
Вчера вечером пришли всякие делегаты писательского съезда. Разговаривать с ними совсем не хотелось.
Володенька…
28.11.1930. У Арагонов слишком много самолюбия. Раздражаюсь, когда говорю с Эльзой — ходит около самих дверей, а попасть в двери не может. — Все кругом да около, совсем рядом. Может это пройдет. Ездили с Васей по Гизам, библиотекам, литографиям — везде всегда все выходные. Без машины на это ушли бы годы.
Сговаривались о дешевом «полном собрании».
30.11.1930. Договорились с Зифом о дешевом издании: 65 к. томик в переплете, 10 томов — 6р. 50 к. Ужасно рада.
Перерыли в литографии на Щипке все старые альбомы — нашли один лист с конфетными этикетками.
2.12.1930. Отвезла Эльзу к Фадееву.
Сегодня выяснилось, что нам все-таки дадут квартиру в Камергерском.[126]
Видела во сне Володю — показывала ему каких-то собак.
5.12.1930. 3-го уехали Арагоны.
Потеряла ручку с буквой — Володин подарок.
В Огоньке хотят печатать маленькую книжечку и собр. сочинений, приложением к Литгазете. Боюсь Гиз не разрешит.
Вчера смотрели незаконченную Кулешовскую картину. Кулешов в грустях по Эльзе.
8.12.1930. Гиз не разрешил печатать Володю в Огоньке.
Осик страшно переутомлен. Передумался. А отдыхать не умеет — беллетристики не читает, поздно ложится. Не стала бы жить без него ни одного дня.
12.12.1930. У Асеевых был Арватов — говорил 5 часов подряд. Коля сказал очень похоже: «будто сквозь хаос прорывается прозрачный светлый ручеек». Взяла в Моссельпроме Володины счета — удивительно культурный архивариус.
Не найти собрания сочинений для работы.
Ося раскопал у себя массу Володиных рукописей.
14.12.1930. Один комплект Володиного собрания достали — хоть для дешевого издания, и то легче.
Всё время стараюсь представить себе Володю. На улице или как приходит домой со своим ключем, со стуком вешает палку на вешалку; немедленно снимает пиджак, ласкает Бульку, идет в ванную без полотенца и возвращается в свою комнату неся перед собой мокрые большие руки. По утрам вижу, как он пьет чай, мажет бутерброды, читает газеты. Пишу и плачу. Волосит, родной мой, маленький.
Чем дальше, тем все тяжелее. На кой черт я живу совершенно неизвестно. Нельзя Оську бросить. Думаю, только это меня удержало.
Г. Д. Катанян, В. А. Катаняну в Москву (Свердловск, 30 декабря 1930)
Милый Васенька, дневники пишутся, воспоминания тоже. Была здесь на Володиной выставке и огорчилась. Сама виновата — надо было следить.
Избранного Маяковского от Вас не получила — купила в магазине. Опечатки есть, но как будто не очень много, зато какой ужасный портрет!
Искали здесь собрание сочинений — нет ничего.
Через выставку думают пропустить 40 000 человек в одном Свердловске — тем более обидно, что она тикая убогая и непонятная. Заявки экскурсий принимаются за неделю! Впрочем, когда я была, на следующий день после открытия, — было совершенно пусто.
То, что Кушнер до сих пор не дал статью, настраивает меня на очень пессимистический лад. Некоторую долю жизнерадостности дают мне полученные деньги.
6-го выезжаю в Москву.
Здесь очереди в трамвай, в кино, в кооператив и на почте. Но я хожу пешком или сижу дома. Очень по Вас соскучилась. Вы непременно должны приехать к нам в гости. Целую Галю и Ваську маленького.
Виталий[127] очень кланяется.
30.12.1930. Купила Избранного Маяковского — какой ужасный портрет. Вместо одного месяца печатали восемь, а так торопились, что не успели дать мне корректуру и в результате такая гадость.
1.1.1931. Очень трудно писать. Пишу машинально, а мысли отползают в сторону и я их ежеминутно подтягиваю. Но писать все-таки буду. Это не хуже, чем вышивать крестиком, нельзя же сидеть сложа руки.
4.1.1931. Приснился Володя: он поселился вместе с Норой и стал говорить мне «Вы» оттого, что считает это более уместным. Потом где-то не то в фойе театра, не то за кулисами, рыдала Норина мать, что Нора покончила с собой и я страшно плакала, а Володя улыбаясь говорил мне, что ничего подобного, что Нора просто вырезала два кусочка зеленоватого шелка из рубашки и привязала веревочку к тлеющей головне, но сделать с собой ничего не успела. Я проснулась, опять заснула и сон этот продолжался до утра.