— У тебя деньги есть? — спросила я вышедшего из ванной Туполева с мокрыми, зачесанными назад волосами.
— Есть. А что?
— Дай полтинник. Этому хмырю на портвейн.
Кирилл прошел в комнату, вынул из кармана пальто бумажник и выудил оттуда сотню.
По пятьдесят нет, — сказал. — Только сотни и пятисотрублевые.
— Давай сотню, — вздохнула я. — Так даже лучше. Сбегает один раз и больше приставать не будет. Надеюсь, проспит до завтрашнего полдня.
Я взяла купюру, вышла в коридор и совершила, не знаю какую по счету глупость за этот вечер — отдала деньги троцкисту и строго-настрого попросила нас больше не беспокоить.
— Чо я, дурак что ли? Не понимаю? — Осклабился Гарик и как был в растянутых трениках и рубашке навыпуск, метнулся к порогу квартиры.
Матраса для ночевки неожиданных гостей у меня не было. Когда приезжала мама или кто-нибудь из девчонок оставался, мы раскладывали софу и спали вместе. Туполев помог мне разложить на полу подушки из спинки дивана, я укрыла их двойным слоем из чистых полотенец и махровой простыни и приспособила в изголовье две крошечные думочки и одну нормальную подушку. Шикарный пушистый плед из прошлой жизни (подарок свекрови на Восьмое Марта), всунула в пододеяльник и полюбовалась лежбищем — симпатично получилось, главное, что бы диванные подушки ночью по полу не разъехались. И выключила свет.
Кирилл лежал на спине и смотрел в высокий потолок комнаты-пенала. Сквозь тонкий тюль проникал свет фонаря у грузовой площадки магазина. Совсем скоро туда начнут подъезжать грузовики с молоком и свежим хлебом — «колабановский» магазин славился на всю округу ежеутренними горячими батонами и булками.
— Поговори со мной, — попросил Кирилл и повернулся на бок лицом ко мне.
— О чем?
— Все равно. Я так устал думать, что не могу уснуть.
— Хорошо. Что тебе рассказать?
— Какое у тебя было детство?
— До четырнадцати лет, нормальное. С днями рождения и новогодними елками.
— А потом?
— Потом родители разошлись, и я начала бунтовать.
— Как? — он немного привстал, согнул руку в локте и положил голову на ладонь.
— Наверное, как все. Связалась с компанией, к счастью не плохой, а только бесшабашной. Даже закурить пыталась…
— Не выпороли?
— Неа. Испугались. Боялись потерять контакт окончательно. У меня умные родители.
— Ну и?
— Ну и все. Покурила, побунтовала и успокоилась. Выросла наверно.
— А я всегда был пай мальчиком, — грустно сказал Кирилл. — В отутюженных костюмчиках и начищенных ботинках. Мама хотела что бы после Назара родилась девочка, а получился я. Она даже шила со мной платья для кукол.
— Иди ты! — удивилась я.
— Точно, точно, — Кирилл немного оживился и почти что сел. — Назару покупали железную дорогу и самосвалы, а мне плюшевых медведей и зайцев. Если бы не отец, мама вообще мне бантики подвязывала…
— Ну, это уж слишком, — буркнула я.
— Слишком, — согласился Кирилл. — Назар с самого детства был как-то сам по себе. Нелюдимый, оторванный. А я всегда с мамой, всегда стихи на детских утренниках. Дед Мороз, Снегурочка и я… представь — белая шапочка с длинными ушками, на белых шортиках сзади комочек из ваты… умора.
Ничего уморительно ностальгического в тоне Кирилла не прозвучало.
— Расскажи мне о Коумелле, — попросила я.
Кирилл откинулся на лежанку, посмотрел в потолок, словно увидел там свою планету, и начал:
— Я придумал музыкальные инструменты из водяных струй. Живая вода вытянута в струны… и когда к ним прикасаются пальцы музыканта, она начинает петь. Сама. В зависимости от настроения играющего на инструменте. Учить сольфеджио и гаммы не надо, надо только подумать и вода подхватит настроение и запоет.
— На все планете такая вода? — уже очень сонно, спросила я.
— Нет. Только в джунглях на экваторе есть несколько поющих водопадов. Они встречают музыкой рассвет и провожают день печальной симфонией. Лесные звери приходят их послушать, птицы слетаются со всех сторон…
Кирилл говорил плавно, монотонно и убаюкивающе. У меня редко случаются проблемы со сном, обычно я в него проваливаюсь едва прикоснувшись к подушке. Сегодняшний день утомил меня несказанно, и под печальные баллады о планете Коумелла, я незаметно уснула. Крепко, крепко. Я даже не слышала, как пришел из круглосуточного супермаркета Лопата, как, посидев один и соскучившись без общества, тихонько поскребся в дверь.
Утром я с трудом открыла один глаз, и первый взгляд был брошен на настенные часы. В сером сумраке серебристое табло показывало пятнадцать минут девятого. Ух, ты! А ведь я обещала Душману быть на работе ровно в восемь. Продавать пиво самым нетерпеливым и шоколадки школьникам.
Впрочем, ну их, шоколадки! До десяти утра все равно никакой нормальной торговли нет. Я натянула одеяло до подбородка и почему-то зябко поежилась.
Импровизированная постель Кирилла была пуста. Запрокинув голову назад, я посмотрела в сторону окна — мой гость, засунув руки в карманы брюк и сгорбившись, стоял там.
Интересно, он хотя бы на минутку заснул сегодня, подумала и тихо поздоровалась:
— Доброе утро.
Вчерашние игры в «ты будешь писать мне письма на зону?», показались затейливым бредом, я почувствовала себя неловко и, стыдливо прикрываясь одеялом, потянулась к халату. Ночью все было по-другому. Теснота и темнота придавали форс-мажору достоверность и скрывали острые углы. Серый рассвет выступил вместе со светом фонарей, вполз в окно и нарушил уютное гнездо вчерашней фантазии.
— Она жива, — не оборачиваясь, и не желая мне доброго утра, мрачно проговорил Кирилл. — Я видел в окно.
— Кто? — на всякий случай уточнила я, впихивая руки в рукава халата.
— Белла, — сухо отозвался Туполев.
— Ты уверен? — я с трудом удерживала приятельское обращение на «ты». Если сейчас я начну ему уважительно выкать, ничего и никогда уже не поправить. — Точно? Белла, а не горничная, ходит по квартире?
— Наша горничная весит центнер с гаком, — буркнул Кирилл. — Это Белла, живая и здоровая.
Он развернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза. Его взгляд не отдохнул за ночь, не отвык от меня, он был прежним и как бы это точнее выразить… родным и узнаваемым что ли?
Я почувствовала себя лучше, быстро завязала поясок на халате и подошла к окну. В гостиной Туполевых, как и вчера ночью горел свет.
— Поздравляю, — пробормотала я, — ты свободен.
— От чего? — буркнул он. — От Беллы? Или он жизни?
— У тебя по-прежнему на нее аллергия? Я имею в виду жизнь…
— Да. Черт! — Кирилл отошел от окна, сел на стул и устало потер лицо руками. — Я знаешь, как-то растерян, я привык и даже… не рад, что ли? Точнее, рад, конечно, ужас закончился, Белла жива. Но… я так привык к мысли, что уеду…
— Доить козу, — попробовала пошутить я.
— Нет, вообще уеду. Мне осточертели все эти дела, деньги, переговоры, заморочки! Я устал, Софья, смертельно устал! Я из другой жизни! Я хочу в нее…
— Ты просто не выспался, — разумно вставила я. — Ляг, отдохни. Все закончено, ты свободен…
— От чего свободен?! — вдруг взъярился он. — Что закончено?! Что?! Ты не помнишь машину милиции и скорую помощь у подъезда?!
— Помню, — сказала я. — Помню, были две машины.
— Были! — выкрикнул он. — Ты что, не понимаешь — меня обкладывают! Они меня обкладывают!
— Чем? Вернее зачем? — я помотала растрепанной головой.
Туполев встал и начал мерить комнату шагами.
— У нас с Беллой брачный контракт. В случае неверности одного из супругов, другой получает преимущество… Черт! — Кирилл горестно опустился на стул. — Они даже в постели не были! Они вызвали милицию, скорую и зафиксировали факт побоев. Теперь, понимаешь?!
— Ну, в общем-то, да.
— Молодец, — ернически похвалил Туполев. — Теперь видишь, как грамотно меня разводят?
— Кирилл, я помогу тебе доказать факт измены жены, — умоляюще произнесла я и подошла к нему вплотную. Кирилл горячился, буйствовал и в этом состоянии мог принимать не верные, скоропалительные решения. — Они ничего тебе не сделают.
— Иди сюда, — вскочил он, и стул с грохотом упал на пол. Подойдя к окну, Кирилл приобнял меня за плечи и прижал лбом к стеклу. — Смотри. Вон на стоянке у дома черная машина. Видишь?
— Ну.
— Это охранники Борисова. Твоей синей бороды или как ты там его называешь.
— Генрихом Восьмым, — пискнула я. Туполев больно нажимал мне на шею, нос почти расплющился о стекло. — Отпусти, задавишь.
«Мальчик из хорошей семьи» впал в такое буйство, что даже не стал извиняться перед придавленной хозяйкой квартиры. Отдернул руку и, обойдя уроненный стул, отправился бродить по пятачку у вешалки.
Я подняла стул. Демонстративно спокойно и даже огладила спинку ладонями.
— Кирилл, ты должен отдохнуть. Я настаиваю.
— Я отдохну, — кивнул Туполев. — На том свете. Ты мне поможешь?
— На тот свет отправиться?
— Нет. Сходи за ноутбуком.
— Опять двадцать пять. Почему я-то?! Ты сам не можешь? Белла твоя жива здорова…
Он перебил меня взмахом руки.
— Я не могу пойти.
— Почему?
— Я не знаю, какую каверзу они замыслили.
— Интересно, чего такого они могут замыслить? Посадить в тюрьму за пощечину?
— С них станется, — буркнул Туполев. — Ты не знакома с Борисовым. Он бешеный индийский слон.
— Ну не убьют же они тебя, в самом деле!! Максимум ограбят по контракту!
— Ох, Софья, Софья, — вздохнул Туполев. — Ты не знаешь наших порядков.
— Убьют? — с сомнением произнесла я. — Они что, сумасшедшие отморозки?
Кирилл поймал меня за обе руки и притянул к себе, а так как в этот момент он сидел на диване, я чуть не упала, перешагивая постель на полу.
— Помоги мне, Софья, — Он смотрел на меня снизу вверх, широко раскрытыми печальными глазищами, и я тут же почувствовала себя мамой обиженного мальчика. — Я больше не могу, я не хочу туда возвращаться.
— Но… ты же не можешь теперь бросить все и вот так уехать…?