— Мне нужно уехать, Анна Леопольдовна, — сказала я, хотела добавить «не поминайте лихом», но улыбнулась и приободрила. — Все в порядке. Возможно, к вам я уже не вернусь, так что спасибо за все, привет Виталию.
— Это почему ты уже не вернешься? — спросила свекровь, адресуя вопрос из-за моего плеча, огромному парнище.
Тот вопрос призрел. Сделал вид, что считает ворон на газоне.
— Все будет хорошо. Может быть, я и вернусь сегодня. Коньячком угостите? — И в поцелуе прижалась к ней щекой.
— Угощу, — кивнула свекровь, и мне почудилась в ее голосе слеза. Наверное, от моей горячей щеки, ледяная бабушка подтаяла.
Пока машина не исчезла за углом дома, Анна Леопольдовна стояла с Агафьей на руках и смотрела нам вслед.
— Включите, пожалуйста, музыку, — устав от сопения, идущего трио от шофера и двух охранников, вежливо попросила я.
Водитель нажал кнопку под приборным щитком, и из динамиков грянуло — «а я простой советский заключенный и мой братишка серый брянский волк». Слов нет, я бы предпочла Шаинского, но здесь репертуар выбирают другие.
Под рычащие стенания о непростой воровской доле, мы ехали по улицам Города. Почти не проверялись, не петляли переулками, к знакомому дому, оказавшему действительно в Московском районе. Ворота снова распахнулись на мгновение и тут же закрылись, пропустив машину во двор.
На крыльце никого не было. «Голуби летят над нашей крышей», пропел певец, и мне помогли выбраться из машины, проводили до гостиной с камином и оставили одну.
Дрова только-только разгорались в камине, комната опять казалась промерзшей и, от нечего делать, я придумала особняку название — Дом Свиданий. Скорее всего, данную резиденцию Туполев использовал под штаб — собирал полки, допрашивал свидетелей и раздавал приказы. Жил он, что вероятно, в другом месте. Не исключено в землянке, обустроенной под бункер с годовым запасом провианта и автономным электроснабжением.
Слегка озябнув, я подошла к окну, выглянула во двор и увидела царский выезд. Точнее, въезд — три автомобиля накатом скользили к крыльцу. Из средней машины, не дожидаясь помощи в открытии дверцы, почти на ходу, выпрыгнул Туполев и бегом взбежал по крыльцу. Напор и натиск проглядывали в каждом шаге хозяина и не предвещали его гостье ничего хорошего.
«Та-а-ак, сейчас начнется, — уныло подумала я и заклинанием пробормотала несколько раз. — А пошли вы к черту, я вам не ручная обезьяна, трюки выделывать».
Если можно объединить в одно выражение два слова «обескураженность» и «ярость», то именно оно наиболее точно определило бы выражение лица Назара Савельевича. Обескураженная ярость играла на лице магната и искажала его черты. Он ворвался в комнату, провел зачем-то пальцем по заново вставленному дверному стеклу, и только после этого, обратился ко мне:
— Нам надо поговорить.
— Слушаю вас, Назар Савельевич, — церемонно ответила я и уселась в ледяное кресло.
— Всем добрый день, — пророкотал от порога бас, и в комнату вошел широкоплечий, квадратный дядька с седоватым ежиком волос на квадратной голове. — Софья Николаевна, как я понимаю?
— Да, — буркнул Туполев и махнул рукой в сторону нового лица. — Наша милиция, Иван Артемьевич.
«Совсем как наш купец Колабанов, — подумала я, — Иван Артемьевич». Но этого тезку я несколько раз видела по телевизору, он несколько раз обещал горожанам искоренить преступность и изничтожить коррупцию. Выглядел при этом крайне убедительным. «Генерал или полковник?» — постаралась припомнить я, а вслух пискнула:
— Очень приятно.
— Приятного мало, уважаемая Софья Николаевна, — сурово произнес генерал-полковник и уселся в кресле напротив меня. Седалище его мгновенно обожгло холодом, он, было, дернулся встать, но проявил выдержку старого дзержинца и уставился на меня, лицо в лицо. — Когда вы собираетесь встречаться с подозреваемым?
Напор и натиск, с которыми Туполев взбегал по крыльцу, оказались ничем в сравнении с агрессивным прессингом, идущим от милицейского начальника. Казалось, еще мгновение, и от «уважаемой Софьи Николаевны», только мокрое место на кожаном сиденье останется.
Я проглотила в горле сухой ершик и слабо пискнула:
— Никогда.
Начальник сел на краешек кресла (толи за охладившуюся простату переживал, толи для пущей убедительности), приблизил лицо вплотную к моим глазам и, вроде бы печально, а на самом деле угрожающе, растягивая слова, произнес:
— Что-то я вас не понимаю, Софья. Такую кашу заварили. И в кусты? Не годиться.
— Кому это не годиться? — я откинулась на спинку, подальше от сверлящих глаз, собрала в тугой комок всю отпущенную мне природой храбрость и наглость, и швырнула его в полковника: — Мне так очень даже годиться.
— А вы не думаете, уважаемая, — не меняя позы и тона, продолжил генерал, — что продолжение вашего участия в операции в ваших же интересах? С вас еще не сняты подозрения в убийстве Кирилла Туполева.
— Иван! — одернул гостя Назар. — Прекрати. Извините, Софья. Иван Артемьевич очень переживает за смерть моего брата.
То ли генерал, то ли полковник продолжал исследовать мое лицо. Я могла бы уничтожить этого квадратного хама одним вопросом. Но видимо ненависти, которая почти затуманила мне голову, не хватило для вопроса: «А скажите-ка, дорогой Иван Артемьевич, почему покойный брат Назара, чью смерть вы так „переживаете“, не искал помощи у вас?»
Очень бы хотелось посмотреть, как будет изворачиваться высокий милицейский чин, когда я стану добивать его вопросами: «Почему Кирилл сказал, что он один? Почему он был уверен, что в этом городе ему негде искать помощи, кроме как у продавщицы из ларька? Почему?! Почему?!»
Видимо, ненависть все же выплеснулась из глаз, и полковник, откинувшись в кресле, взял другой тон. Разулыбался и выдал:
— А вы молодец, Софья, держите удар. Можно я буду так вас называть?
— Да бога ради, — я пожала плечами и немного расслабилась.
Полковник (я посчитала, что с этого хама и полкана достаточно) тряхнул квадратной головой, поправил пиджак и повел беседу по существу.
— Поговорим о делах наших скорбных. Скорее всего, вы точно определили трех фигурантов, и если бы у нас было хоть чуть-чуть больше времени, хотя бы сутки, нам не пришлось снова прибегать к вашей помощи…
Я посмотрела на Назара, он встретился со мной глазами и тут же отвел взгляд.
Нормально получается. Это значит, меня уговаривать сюда привезли. Я, по простоте душевной, думала, что от меня потребуется уточнение некоторых деталей, интеллектуальная помощь, так сказать, а эти два лба здоровых, собираются привязать бедную овечку к колышку и оставить приманкой для тигра?! Соня будет блеять и трясти колокольчиком перед норой, а эти… «охотнички» с ружьями на номерах стоять?!
Нет уж господа, увольте, подумала овца и проблеяла весьма сурово:
— Вам мало того, что я уже сделала? Вы не можете проверить прошлое трех мужиков, один из которых, скорее всего и есть Самоед?!
— Во-первых, можем, — сухо согласился милиционере, — но мы не всемогущи, и проверка займет какое-то время. А его, как вы понимаете, категорически нет. Во-вторых…
— Подождите, — перебила я. — Объясните, почему вы не можете найти бывшую жену Коновалова, мифическую тетку Гарика, то есть Игоря Лопатина, и побеседовать с директором завода инженера Сидорчука? Вы меня за идиотку принимаете?!
— Нет, — честно ответил мент, — не принимаем. Но Коновалов приехал из Питера, его жену ищут, но пока безрезультатно, тетка Лопатина гостит где-то за городом у родственников, инженер… с инженером, вообще, все не так просто.
— Так думайте! Анализируйте!!
— Софья Николаевна, — строго сказал полковник, — если в течение ближайшего времени, думаю часов двух, максимум трех, вы не появитесь дома, Самоед уйдет. А вы можете дать гарантию, что именно Самоед, а не его связной, живет в вашей квартире? Что как только мы возьмем любого из этой троицы, — да пусть даже всех! — за жабры, он не исчезнет?
«И продолжит убивать», — мысленно добавила я и взмолилась:
— Иван Артемьевич, дорогой, ну неужели все так безнадежно?! Неужели нельзя обойтись без меня?!
— Нельзя, Софья, — грустно и, как мне показалось почти искренне, сказал генерал-полковник. — Мы и так делаем все возможное. Вы ведь читали досье на Самоеда? — Я кивнула, и он продолжил: — Этот парень профессиональный диверсант. Его учили, и, поверьте, даже комиссованный по здоровью, он все еще лучший. И если он до сих пор не исчез, значит, подготовил пути отхода. Такие ребята промашек не допускают, у них все просчитано посекундно.
— Господи-и-и-и!! — взвыла я. — Ну, проверьте сотовый, по которому он со мной связывался, проверьте, откуда он у него взялся, делайте же что-нибудь!!
— Мы делаем, — вздохнул Иван Артемьевич, которому я сызнова присвоила звание генерал-полковника. Это была маленькая, невидная лесть, я всеми силами старалась задобрить небеса, и быть приятной окружающим. Я так не хотела совершать подвиги, что была готова присвоить тезке купца Колабанова и маршальское звание. Пусть мысленно, пусть даже у ментов нет маршалов. — Сотовый телефон, по которому вам поступил звонок, был украден вчера вечером на дискотеке.
— Вот! — воскликнула я. — Проверьте всех, предъявите охранника и барменам фотографии фигурантов, пусть опознают!
— Дискотека называется «Парадиз», — уныло буркнул Туполев за моей спиной.
Нда, веселенькое местечко. Человек двести полупьяных юнцов и возрастных товарищей туда-сюда всю ночь шныряют. В таком бедламе не то что Самоеда, Бен Ладена в чалме проглядишь.
— А звонок? — продолжала настаивать я. — Оператор сотовой связи может примерно назвать место, с которого проходил звонок.
— Вы хотите поучить нас работать? — грустно усмехнулся генерал. — Если бы Самоед звонил вам ночью, мы бы смогли опросить соседей, узнать, кто из подозреваемых где находился, примерно очертить радиус… Но, Самоед дождался утра, все фигуранты разошлись по своим делам и установить место их нахождения в обозначенное время, не представляется возможным. — Закончил Иван Артемьевич совсем