Считал очка была такая в детстве: «На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной — кто ты такой?» Глупая считалочка. Но после нее начинали играть в прятки. А у него наоборот. Сначала прячутся, потом считаются, а он водит. Долго уже водит, очень долго. В восемнадцатом он ловил банду Сережи Барина, в двадцатом — Дегунина, в тридцать четвертом — Лосинского, перед войной — Цыгана. Потом Широкова, Гоппе. Это только крупные банды, а сколько он взял налетчиков и грабителей! Водит, все время водит. Такая уж у него судьба. Он водит, а где-то по улицам носится машина милосердия и сеет смерть.
Утром его с начальником вызывали в наркомат. Разговор состоялся неприятный, но, слава богу, короткий.
Начальник ГУББ, глядя куда-то поверх его головы, сказал:
— Когда я работал в Чите, мне все уши прожужжали: Данилов, Данилов. Где ваша хватка, подполковник, где хваленое оперативное мастерство? Медленно работаете, преступно медленно.
На обратном пути в машине начальник МУРа посмотрел на застывшее, каменное лицо Данилова и сказал сочувственно:
— Иван, я такое удовольствие имею ежедневно в пяти инстанциях. Ты успокойся. Но помни: с тебя спрос большой.
Три дня он сам допрашивал задержанных. Баранов не знал ничего, Виктор Розанов тоже.
Ночью Данилов вызвал Никитина и попросил привести Андрея.
— Ты уж извини, что поднял тебя, — сказал Иван Александрович, — но дела так складываются.
Он посмотрел на задержанного, на его горящие сухим светом глаза, на лицо, на котором сразу выступили скулы, и понял, что парень не спит. Не до сна ему нынче.
— Кури, правда, не «Казбек», но все же.
Задержанный взял папиросу, прикурил медленно, посмотрел на Данилова:
— Как паренек этот, в которого я стрелял?
— Повезло, бок ты ему прострелил. Врач сказал, на сантиметр левее, и пуля в живот вошла бы.
— Значит, и мне повезло. Может, поживу еще, начальник?
— Может быть. А хочется?
— А как ты думаешь? Тварь бессмысленная и то жить хочет, а я же человек.
— Поздно ты вспомнил об этом. Очень поздно.
Андрей молчал, крутя папиросу в пальцах.
— Ты мне вот скажи без протокола, для чего тебя Слон из Ярославля высватал?
— Он мне сказал, что человек есть, вроде барыга. Они у него с Матросом пока в шестерках бегают, но до поры. Ждут, когда он большое дело слепит, тогда порешат его и заберут товар и деньги.
Данилов внутренне усмехнулся, он вспомнил, как Виктор Розанов, захлебываясь, говорил, что среди блатных он наконец нашел верную дружбу и настоящую мужскую честность. Нет. В этом мире вместо дружбы предательство. А вместо честности — вероломство.
— Ты что-нибудь о банде слышал?
— Мало. Знаю только, что у них машина и они под Москвой шуруют. Знаю, что есть еще один человек. У него с Питером связь. Вот он и связан с бандой.
Данилов отправил задержанного в камеру и долго думал о том, что у него нет никаких подходов к банде.
Оставалась единственная надежда, что санитарная машина нарвется на заградительные посты. Спецсообщение было разослано всем подразделениям милиции, подвижным КПП, в штаб войск по охране тыла действующей Красной армии, в НКГБ. Шли дни, но машина не появлялась. Банда, как говорят подводники, «легла на грунт». Но это не меняло дела. Весь январь сотни людей в Москве и области искали любые следы.
25 января комендантский патруль проверял документы в дачном поезде, идущем в Загорск, пытался задержать человека в форме капитана медицинской службы, тот, отстреливаясь, выпрыгнул на ходу из вагона и скрылся. На месте перестрелки остались гильзы от пистолета «радом».
Значит, банда не ушла, а только затаилась. До времени. Возможно, до весны. Теперь любое происшествие в городе Данилов «примерял» к этой банде, старался найти любую зацепку. Время шло, а следов пока не было.
Глава 2МОСКВА — ЯРОСЛАВЛЬ — ВОЛХОВСТРОЙ — ЛЕНИНГРАД — МОСКВА. ФЕВРАЛЬ
Утром Данилову позвонил Серебровский. Он выполнял обязанности начальника МУРа. Начальник лежал в госпитале после операции аппендицита. Данилов два дня назад вырвался к нему. Начальник читал «Три мушкетера» издания Академии.
— Слушай, — печально сказал он Данилову, — веришь, нет, после гимназии впервые перечитываю. Книга-то великая. Нужная книга, она людей мужеству и верности учит.
Начальник в белой казенной рубахе, схваченной пуговичкой на горле, казался совсем молодым. А может быть, книга их юности наложила свою печать на его лицо? Данилов хитрыми путями достал яблоки и принес ему. Тот взял одно, понюхал и сказал печально:
— Детством пахнет.
Данилов потом шел по улице и вспоминал печальные глаза начальника, потрепанный томик «Трех мушкетеров» и яблоко в его руке.
Серебровский позвонил и сказал зло:
— Собирайся, Иван, начальник главка вызывает. Сейчас он с нами поговорит кое о чем и о пряниках.
Данилов пошел в отдел, где стоял большой платяной шкаф, оставшийся с тех пор, когда они официально жили на казарменном положении, вынул новый китель, снял гимнастерку и пошел чистить сапоги. В туалете он посмотрел на себя в зеркало. Вроде все нормально, щеки глянцево блестели.
Много лет назад в коридоре МЧК его встретил Дзержинский.
— У вас мало времени, Данилов? — спросил он.
— Есть время, Феликс Эдмундович.
— Тогда не забывайте бриться по утрам.
Данилов мучительно и жарко покраснел. С тех пор его никто не видел небритым.
Серебровский ждал его внизу. Он нервно ходил по тротуару, забросив руки за спину.
— Готов? — спросил он.
— Как видишь.
— Тогда поехали.
— Зачем вызывают?
— Из-за «докторов».
Так в МУРе называли ту самую банду.
— Значит, ордена нам сегодня не дадут. — Данилов открыл дверь машины.
Коридоры наркомата были пустынны и строги. Вся жизнь проходила за дверями кабинетов с эмалированными овалами номеров.
Приемная начальника главка, огромная и сумрачная, была обита темными дубовыми панелями. Навстречу им поднялся капитан. Левая рука, затянутая в черную перчатку, беспомощно висела вдоль кителя.
— Полковник Серебровский и подполковник Данилов? — спросил он.
— Так точно, — ответил Серебровский.
— Подождите. — Адъютант скрылся за дверью, выполненной под шкаф.
— Порядок у вас тут, — мрачно сказал Данилов, — ни тебе здравствуйте, ни тебе…
Дверь распахнулась, на пороге стоял капитан.
— Прошу.
Начальник Главного управления, комиссар милиции второго ранга сидел за огромным полированным столом. Ничего не было на этом столе, только пепельница и календарь.
— Товарищ комиссар, по вашему приказанию полковник Серебровский прибыл.
— Товарищ комиссар, по вашему приказанию подполковник…
Комиссар махнул рукой:
— Садитесь.
Они сели. Начальник главка достал пачку «Казбека», толкнул ее через стол:
— Курите.
Они закурили, и синий ароматный дым поплыл по комнате.
— Ну что же, товарищи, я прочитал вашу справку по делу о банде «докторов». Кое-что, безусловно, вами сделано, но этого мало. Вы взяли второстепенных персонажей этой драмы. А главные герои еще на свободе.
Начальник главка был женат на актрисе, постоянно общался с деятелями театра, поэтому любил щегольнуть искусствоведческой эрудицией.
— Да, — продолжал он, — мало этого, у нас сегодня практически нет подходов к банде. Как ваше мнение, Данилов?
— Я изложил свое мнение в рапорте, но могу повторить: пока подходов нет.
— А вы смелый человек, Данилов.
— Какой есть, товарищ комиссар.
— Вы сказали, пока нет подходов, как понимать это «пока»?
— Работаем, ищем.
— Долго. Преступно долго. Я прочитал ваш рапорт. Наконец нам товарищи из Наркомата торговли дали заключение по поводу изъятой вами бумаги для отрывных талонов и шрифта. Таким типом карточек пользуются в Ленинграде. Мы дали команду нашим товарищам в ЛУР, они кое-что нашли. Поэтому я принимаю решение. Вы, Данилов, берете двоих своих и едете в Ленинград. Блокада уже частично снята, и с 4 февраля туда на поезде доехать можно. Правда, с пересадками, но можно. Помните, выход на банду там. У меня все.
Данилов и Серебровский встали и пошли к дверям.
— Данилов, — сказал комиссар, — задержитесь.
Он подошел к Данилову:
— Дело взял под контроль первый замнаркома. А вы знаете, что он человек крутой. Вы должны сделать все возможное. Поняли?
— Так точно.
— Нет, вы не поняли. Последствия провала операции будут оцениваться по суровым обстоятельствам войны.
Данилов помолчал, глядя на комиссара, потом ответил:
— Товарищ комиссар, я готов нести любую ответственность в любое время.
— Ну что ж, я предупредил вас. Смотрите.
— Я могу идти?
— Да. Впрочем, постойте. Вы пишете в рапорте, что ни у одного из задержанных не обнаружены вещи артиста Минина?
— Так точно.
— Ваши соображения?
— Мне думается, что есть еще кто-то, видимо тот самый Брат, о котором говорится в письме. Наверное, он. С какой стати брать именно квартиру Минина? Мы сейчас отрабатываем все связи Артиста. Возможно, и выйдем на Брата.
— Желаю удачи. — Комиссар протянул руку.
В машине Серебровский спросил:
— Пугал?
— Немного.
— Он мужик неплохой. Из сыщиков, все понимает, но над ним начальство. — Серебровский присвистнул.
Шофер недовольно посмотрел на него.
— Ты чего? — хитро прищурился Серебровский.
— Нельзя свистеть, примета плохая, — мрачно изрек водитель, — полковник, а бесчинствуете, как извозчик.
Серебровский захохотал:
— Вот, Иван, кто у нас главнее всех. Тебе хоть начальник главка фитиль вставлял, а мне шофер.
В кабинете Данилов, не снимая шинели, сел за стол и долго смотрел на карту на стене. Черным широким пятном на ней расползся Ленинград.
В августе сорокового его премировали поездкой в этот город, он уже собрал чемодан, как начались грабежи дач. Объявился в Москве бежавший из лагеря Цыган. В Ленинград уехала одна Наташа.