Кто знает, не сам ли он утащил ее из телеги и делает это для того, чтоб сбить с толку полицию? Бесконечное множество неприятных подозрений представляется мне.
И Бенту они тоже представлялись.
— Молодец! Еще хочет, милорд, сделать обыск в замке!
— Я скорее увижу его повешенным на мачте самого большого парохода в пристани, прежде чем он добьется этого, — надменно сказал лорд Дэн.
Бент одобрительно кивнул головой.
— Но, — продолжал лорд Дэн, — я вовсе не желаю предписывать это ограничение полиции. Если вы, Бент, желаете пройти по всем комнатам и рассмотреть каждый уголок в замке, вы можете это сделать. Брефф проводит вас, или вы можете идти один, как хотите. Вот чулан, где стоит катафалк, можете начать с него.
— Зачем, милорд, сделаю я это? Разве только, чтобы сделать удовольствие вашему сиятельству, — прибавил Бент, пораженный какой-то мыслью. — Ваше сиятельство не подозреваете никого из слуг? — прибавил он тихим тоном. — Полисмены наши думают, что американец метит на это.
— Нет, я не подозреваю моих слуг, — холодно возразил лорд Дэн. — Но вам лучше бы обойти замок, — заключил он, — это окончило бы дело.
Инспектор Бент обошел замок, но нигде не нашел следов пропавшей шкатулки. Поведение лорда Дэна стало холодным и надменным, когда полицейский офицер воротился к нему.
— Послушайте, инспектор, когда этот человек — Лидни, или как там его зовут — осмелится опять заговорить с вами об обыске Дэнского замка, расспросите его, кто он сам и что он делает здесь.
— Непременно спрошу, ваше сиятельство.
— Поймите меня, Бент, — сказал лорд Дэн, несколько смягчившись, — это вам от меня секретное приказание. Я желаю знать, кто этот человек.
Когда Бент возвращался в Дэншельд, он взвесил, в уме все это дело и дошел до того заключения, что мнение лорда Дэна относительно того, что в поведении этого молодого человека было много подозрительного, было верно.
Глава XXIIПРОСЬБА К ИНСПЕКТОРУ БЕНТУ
Вечерние тени собирались в дэншельдском лесу, когда Мария Лестер шла через него. Еще раз ослушалась она домашних приказаний и пошла навестить жену Уильфреда. Это посещение вызвало только огорчение, которое Мария не хотела скрывать. Дела шли еще хуже у них в коттедже; положение Уильфреда не улучшалось.
— Неужели ты ничего не можешь сделать? — вдруг спросила она, когда чувства ее дошли до такой степени страха и отчаяния, что молчание сделалось нестерпимым. — Постарайся занять какое-нибудь место, все равно, какое бы то ни было, где ты мог бы зарабатывать хоть что-нибудь. Брось гордость.
— Гордость? — повторил он вопросительным тоном, как будто гордость и он давно уже перестали быть знакомы друг другу. — Какое место посоветуешь ты? — прибавил он с сарказмом. — Я уже думал о нескольких, но ничего из этого не выходит. Я не могу открыть лавку, потому что у меня нет капитала; я не могу наняться лесничим к лорду Дэну — вакансии нет; не думаю, чтоб меня наняли, если бы я стал искать место лакея у моего отца, вместо того, который, как я слышал, уходит.
— Как ты можешь обращать в насмешку то, что я говорю? — возразила Мария. — Я говорила не о таких местах.
— Ты говорила, без сомнения, о местах более приличных для джентльмена, — возразил он. — Я на них не гожусь, мне не во что одеться.
— О, Уильфред! Не во что одеться?
— Кроме этого бархатного сюртучка, все продано; может быть придется продать и его и оскандалить Дэншельд, расхаживая в одной рубашке.
Щеки Марии пылали, слезы выступили на глаза. Она подозревала все это и даже более, но неприятно было слышать об этом, а насмешливый тон брата тревожил ее более всего.
— Мне шепнула птичка, Мария, что ты выходишь за лорда Дэна, — продолжал он, и тон его сделался ласков и серьезен. — Правда ли это?
Лицо ее вспыхнуло.
— Птички суются не в свои дела.
— Я не имею права вмешиваться. Но, Мария, я желал бы, чтобы ты подумала хорошенько, прежде чем свяжешь себя с лордом Дэном. Он почти вдвое тебя старше. Ты любишь его?
— Нет, я не люблю его, Уильфред, в этом смысле. Я люблю лорда Дэна, как знакомого, но не желаю быть его женой. Он еще не делал мне предложения.
Они дошли до конца дороги. Мария простилась с братом и поспешила домой, потому что настала обеденная пора. Волнение, которому она не хотела поддаваться при брате, вырвалось наружу теперь, и слезы заструились по ее щекам весьма некстати, потому что, повернув к Дэншельдскому замку, она встретилась лицом к лицу с Уильямом Лидни. Мария утерла слезы и заговорила таким веселым тоном, каким только могла:
— Вы нашли вашу шкатулку, мистер Лидни?
— Нет, — отвечал он, повернувшись и идя возле нее. — Я целый день бегал в полицию и еще не видал инспектора Бента — кажется, так его зовут. Теперь мне сказали, что его можно видеть через полчаса, и я стараюсь ходьбой умерить мое нетерпение, пока пройдут эти полчаса.
— Какой это странный случай, что только шкатулка потерялась по дороге к замку. То, что в ней лежало, очень для вас ценно?
— Это очень ценно для того, кому принадлежит эта шкатулка. Она не моя, но я отдал бы все до последнего шиллинга, только чтоб найти ее.
— Искренне желаю, чтобы вы нашли, — сказала Мария, когда Лидни позвонил в колокольчик, а она протянула руку на прощанье. — Право, искренне желаю вам успеха.
— Благодарю. Да, я верю, что вы этого желаете. Что огорчает вас теперь? — продолжал он тихим тоном все держа руку Марии и смотря прямо ей в глаза.
Яркий румянец вспыхнул опять на ее щеках, но она не отвечала.
— Не могу ли я разделить или смягчить?
— Нет, нет! Не спрашивайте меня, — торопливо отвечала она, когда дверь отворили. — Это не мое горе, я не могу об этом говорить. Очень благодарна вам, мистер Лидни.
Он знал так же хорошо, как и Мария, что это касалось Уильфреда. Дэншельдские сплетни дошли и до его ушей. Мария прямо пошла в кабинет отца.
— Папа, — сказала она, запирая дверь и развязывая ленты шляпки, и оттого, что торопилась не опоздать к обеду и отчасти от внутреннего волнения, — на меня был наложен запрет ходить к Уильфреду в дом.
— Конечно, было, — отвечал Лестер.
— Я пришла сказать вам, папа, что я нарушила этот запрет. Два раза. В первый раз я пошла скорее случайно, чем с умыслом, и хотя мне хотелось сказать вам тогда, у меня недостало мужества. Сегодня я опять была.
Лестер молча посмотрел на дочь.
— Позволь спросить, зачем ты туда ходила?
— Я ходила навестить Эдифь. Папа, я боюсь, что она умирает.
Золотые очки — Лестер читал письмо, когда его прервала Мария — свалились с его носа. Он не отвечал.
— Она умирает от голода, — продолжала Мария, готовая зарыдать.
— Не говори пустяков, — сердито возразил Лестер.
— Это правда, папа. Эдифь не может есть грубой пищи — хлеб и овощи — и чахнет от недостатка лучшей пищи. Сэлли сказала мне, что она умирает, медленно умирает. О, папа! Не поможете ли вы им? Позвольте мне отнести ей что-нибудь; у нас так много остается лишнего.
Очевидно, Лестеру пришел в голову вопрос, может ли он осмелиться — он думал о жене — исполнить просьбу дочери, потому что он колебался. Но только на минуту.
— Нет, Мария. Уильфред и его жена сами виновны в таком положении дела, оттого что пошли мне наперекор, и они должны покориться последствиям.
Слезы струились по щекам Марии.
— Если бы вы мне дали немного денег для них, папа… если бы вы…
— Молчи, — сердито перебил Лестер.
Наличные деньги были теперь у него очень редки, и дочь заставила его испытать весьма неприятное чувство. А «голод» он считал выдумкой воображения.
— Это не твое дело, Мария; они сами навлекли это на себя. Я требую, чтобы ты не подходила к дому Уильфреда.
— Пожалуйста, не приказывайте этого мне, — перебила она, рыдая. — Я не уверена… милый папа, извините, что я говорю вам это — я не уверена, исполню ли я ваше приказание. Он мой брат, он брошен всеми, и я боюсь, что долг предписывает мне поддержать его, даже если вы не приказываете мне. Не запрещайте мне иметь отношения с ним. Я обещаю ходить редко — даже никогда, если не встретится особенного случая, и если вам угодно, я всегда вам скажу, что я была там. Мать наша умерла, у вас есть другие связи, но я и Уильфред на свете одни.
Лестер не сказал ни слова. Может быть, он был удивлен. Никогда его дочь не показывала подобного волнения. После минутного молчания Мария медленно повернула к двери и отворяла ее, когда Лестер заговорил с ней:
— Если ты решилась поступить по-своему в этом деле, зачем ты спрашиваешь меня?
— Я не могла ослушаться вас, не сказав вам, папа.
Я хотела, чтобы вы знали, почему я вынуждена лгать.
Он не сказал ничего более, и Мария вышла из комнаты. Ах! Она не сказала ему всего, что надеялась сказать. Она хотела намекнуть на неприятные слухи о поступках Уильфреда, как на еще одну причину того, почему ему следовало помочь, но мужество изменило ей.
Послышался звонок к обеду, и когда Мария шла наверх, надвинув шляпку на лоб, чтоб закрыть лицо, она встретила леди Аделаиду в вечернем наряде, с веером и букетом в руках.
— Разве вы не намерены выйти к обеду сегодня, мисс Лестер? — холодно спросила она. — Кажется, уже был звонок.
— О, благодарю вас, леди Аделаида, не ждите меня сегодня, — отвечала Мария, задыхаясь от душивших ее слез. — У меня головная боль; я не думаю, чтобы я могла есть.
Миледи сошла вниз, а Мария поднялась наверх. Тифль вышла из уголка возле кабинета и украдкой посмотрела вслед Марии.
— Уж хотелось бы мне отделать эту молодую девицу! Дала бы я ей знать, что ей не след соваться со своим Уильфредом и голодом! Миледи надо предупредить об этом заговоре.
По этому можно заключить, что Тифль тайно слышала разговор, происходивший в кабинете Лестера.
Между тем, Лидни пошел в полицию и застал там инспектора Бента, который его ждал. Как и прежде, его пригласили сесть за перила в передней комнате, где горел газ, а не провели в другую. Полицейскую контору осветили рано в этот вечер. Инспектор стоял в тени, облокотясь на письменный стол самым небрежным образом, слушая небрежно (как казалось) то, что говорил проситель. А на самом деле он действовал внимательно и осторожно, раскрыв уши и глаза, чтоб разузнать, что он мог, о мистере Лидни и его принадлежностях.