— Да, милорд, все сделаю для вас и ваших, хоть бы пришлось сложить мою голову.
— Поймите, прежде всего, Брефф, что в этой услуге есть некоторое вероломство по отношению к вашему теперешнему господину в замке.
— Что же делать? — было ответом старого вассала. — А что касается до того, что он мой господин, я надеюсь, что у меня не будет другого господина, милорд, кроме вас, пока вы живы.
— Хорошо. Я сам не люблю вероломства, но, может быть, простительно платить вероломством за вероломство. Он довольно долго использовал его. Вы не спрашиваете, кто столкнул меня с утеса?
Брефф не спросил даже теперь; туманное подозрение овладело им.
— Герберт Дэн. Но не из вероломства. Вероломство заключается в том, что он впоследствии обманул всех, выдавая себя за невинного и ничего не знающего. Это все кончилось и прошло, но остается нечто другое. Где шкатулка, Брефф?
— Пропавшая шкатулка? — сказал Брефф, качая головой. — Милорд, я этого не знаю и я никогда не знал. — Это моя шкатулка, Брефф; она прежде принадлежала моей матери. У меня есть причины полагать, что Герберт Дэн спрятал эту шкатулку в замке. Мистер Блэр — этот господин — думает, что вы можете вынести ее из замка, пока ваш господин на обеде. Его мнения стоит послушаться, Брефф, потому что он полицейский сыщик.
Лицо бедного Бреффа вспыхнуло. Любезный лондонский банкир, который подружился с ним и поощрял его к разговору, оказался сыщиком! Чего не говорил он в своем неведении? А что касается шкатулки… Брефф готов был утверждать, что ее не было в замке.
Ему стали растолковывать все, особенно Эпперли, рассказали о тайниках в замке, находившихся в комнате смерти. Брефф беспрестанно отирал лицо, пока слушал и никак не мог опомниться от удивления. Он, однако, вступил в заговор всем сердцем и душой, и времени терять было нельзя. Он и Эпперли отправились в замок, Рэвенсберд шел за ними издали с ручной тележкой. Лучше было не брать никого постороннего в этом деле.
Брефф взял ключи и повел Эпперли по заднему коридору замка в комнату смерти. Никто не видал и не подозревал, как они вошли, и Рэвенсберд, сидя на своей тележке, спокойно ждал в темном углу. Пружина в чулане, показанная Эпперли покойным лордом Дэном, была найдена без затруднения, и одна сторона чулана медленно отворилась и обнаружила небольшую комнатку в семь квадратных футов. Она была пуста, кроме одной вещи, стоявшей в середине — пропавшей шкатулки.
— А! — воскликнул Эпперли.
Брефф, вдоволь насмотревшись на шкатулку — потому что он не совсем верил этой возможности — мысленно обещал себе, что он никогда более не будет уверен ни в чем.
— Я скажу вам вот что, — обратился он к стряпчему. — Он, должно быть, сам спрятал ее здесь в то время, как я выпускал работников мельника. Как у него достало сил поднять ее, я не могу понять.
— Хотел бы я узнать, куда она ведет? — вскричал стряпчий, указывая на небольшую темную дверь в углу. — В подвал замка, я полагаю.
Блэр находился близ Рэвенсберда и его тележки, на всякий случай. Ничего, однако, не случилось. Шкатулку положили на тележку, закрыв от глаз прохожих, и Рэвенсберд повез ее, а Блэр и стряпчий не теряли тележку из вида. Брефф остался в замке; служба его еще пока не кончилась у теперешнего лорда.
Когда шкатулку, привезенную в «Отдых Моряков», отнесли наверх, к ее хозяину, настоящий лорд, увидев, что она цела и невредима, посмотрел на сына, и признательность к небу наполнила его сердце. Он должен быть объявлен теперь настоящим наследником Дэнов. Всякая необходимость скрываться теперь кончилась.
— Но пойми, Уильям, что ты не должен говорить, кто ты; я сам хочу это сделать и выберу для этого время, — сказал лорд Дэн. — На сегодняшний вечер, по крайней мере, ты остаешься Уильямом Лидни.
— Очень хорошо, — смеясь, отвечал молодой человек. — Хоть еще на неделю, если вы хотите; мне нравится эта шутка.
Молодой человек взял свою шляпу и пошел отыскивать Уильфреда Лестера. Он не видал его целый день и не мог освободиться от неопределенного чувства беспокойства относительно его.
Он выбрал дорогу мимо Дэншельдского замка не для удобства — это была самая дальняя дорога — но для Уильяма Лидни не было другой, столь привлекательной. Дойдя до леса, он услыхал голоса, как будто спорившие, и узнал Уильфреда и его сестру. Он воротился домой из Грит-Кросса, и Мария в страшном беспокойстве опять вышла из дома, чтобы повидаться с ним. Она принесла ему денег, все, что могла собрать, и просила уехать из Дэншельда, пока не пройдет опасность. Уильфред стоял в угрюмом гневе. Он любил Марию и ужасно сердился, что она подозревает его. На ее просьбы он отвечал гневным отказом; слово за слово, и наконец Мария зарыдала и прошептала, что Уильфред был бы добрее к ней, если бы знал, что, может быть, ей придется пожертвовать собою для него и выйти замуж за лорда Дэна.
— О! В самом деле? — сказал Уильфред, и именно в эту минуту подошел Лидни.
Уильфред не слыхал об его аресте, а Мария полагала, что его выпустили на поруки. Ей было очень стыдно, что Лидни застал ее в слезах, а молодой человек онемел от удивления.
— Да, можете удивляться, — сказал ему Уильфред в сердцах. — Ей приказали выйти за лорда Дэна, и таким образом в замке освободятся от обоих нас.
— О, Уильфред! — остановила его Мария с пылающими щеками.
— Я шел к вам, Лестер, — перебил Лидни, надеясь отвлечь их от этого разговора. — Мне нужно с вами поговорить.
— Прекрасно; можете идти со мной, — отвечал Уильфред, обрадовавшись, что может освободиться от Марии и ее подозрений. — Проводите, пожалуйста, мою сестру до поворота, Лидни, — продолжал он: — я не хочу идти дальше сам. Я буду ждать вас здесь.
Отосланной таким бесцеремонным образом Марии оставалось только поспешить уйти. Лидни пошел за ней.
— Позвольте мне разделить ваши огорчения, — начал он тихим, задушевным тоном. — Может быть, я буду в состоянии облегчить эти огорчения, каковы бы они ни были.
Это опять пробудило весь ее страх и сильное волнение — она не плакала, но дыхание ее стало тяжелым, и руки дрожали.
— Вы больны или взволнованы, — продолжал Лидни, заметив, что она действительно не может говорить.
— И то, и другое, — отвечала она, повернув к нему лицо, на котором изображались и волнение и страх. — О, скажите мне правду о прошлой ночи! Неизвестность убивает меня.
— Вы хотите знать правду обо мне?
— Нет, нет! Я никогда в вас не сомневалась. Я знаю, что вы один из самых надежных друзей, каких только может иметь человек; я знаю, что вы публично взяли на себя проступок другого с великодушным молчанием, чтобы его нельзя было подозревать. Это Уильфред приходил в прошлую ночь в замок, и Тифль приняла его за вас.
— Нет, зоркие глаза Тифль обмануться не могут, она видела меня.
— Если бы вы только знали, как ужасны мои опасения и неизвестность, я думаю, вы не стали бы обманывать меня, мистер Лидни, — сказала она слабым голосом, как бы утомившись от спора. — Вы просили меня когда-то положиться на вас, и я полагаюсь на вас вполне и совершенно, как на моего брата. Не заплатите ли вы мне доверием за это? Я узнала, что Уильфред был в числе тех, которые входили в замок. Какой была его цель?
Увидев, что она уже столько знает, он рассказал ей все, как было. Она слушала с замиранием сердца.
— Какой была его цель? — допрашивала она. — Невозможно, чтобы он хотел унести серебро, если только не совсем сошел с ума.
— Конечно, не серебро. Напротив, все открылось, когда он стал защищать это серебро от людей, которые были с ним. Вы забыли кое-что другое, чем желал завладеть Уильфред.
Внезапный свет промелькнул в голове Марии.
— Дарственная запись! Вот что! Достал он ее?
— Достал. Мистер Лестер не подозревает потери, и хорошо, потому что это могло бы помочь ему угадать настоящего виновника.
— Все понимаю, — прошептала Мария, — а вы переносите обвинение, чтобы защитить его! Чем мы сможем вознаградить вас?
Странная улыбка пробежала по его губам.
— Может быть, я попрошу об этом когда-нибудь, сказал он, — а пока позвольте мне просить вас успокоиться. Есть человек, столь же могущественный, как ваш друг, лорд Дэн, который принял интересы Уильфреда к сердцу. Он намерен избавить его от всех неприятностей вообще, включая и это, и, я уверен, что он это исполнит.
— Вы говорите о себе?
— Нет, я только посланник. Верьте мне, все поправится. Мария, я не стану уверять вас в этом легкомысленно.
— Но как же вы оправдаетесь? Нельзя же вас судить за него. Ведь вы только отпущены на поруки.
Уильям Лидни засмеялся.
— Мои дела совершенно в порядке; меня освободили совсем, а не на время. Помните, Мария, одно: до сих пор Уильфреда не подозревают в Дэншельде; будьте осторожны, чтобы не проговориться. Лучше всего забыть об этом вам самим. Как вы думаете, сможете ли? — прибавил он, обернувшись к ней.
— Я хотела бы.
— Но неужели это так трудно, когда вы можете положиться на меня? — тихо шепнул он. — Я надеюсь, что вам придется полагаться на меня в более важных вещах, чем это, когда мы пойдем вместе по жизненному пути.
Эти слова вызвали живой румянец, чувство болезненной грусти. Даже теперь, идя с ним рядом таким образом, она знала очень хорошо о презрительных упреках, которые бросил бы ей Дэншельд, если бы видел. Она не знала, кто он, ею руководило только ее собственное убеждение в его достоинствах и чести. Но Мария Лестер не принадлежала к числу тех, которые открыто пренебрегают мнением света.
— Очень скоро, может быть, через несколько часов, я буду в состоянии говорить с мистером Лестером. Вы позволяете мне?
— Говорить с ним? — спросила Мария, не понимая.
— О вас. Я слышал, что лорд Дэн хочет повторить свое предложение, я должен поспешить и просить, чтобы вам позволили выбирать между нами.
Он взял Марию за руку. Ее сердце, несмотря на сомнение и горесть, забилось от безумного счастья; может быть, это и заставило ее не заметить шаги, раздавшиеся позади них.