– Я бы тебе заплатила, – обратилась Наят к Руку, – да вот бойцов у меня больше нет. – Она ткнула большим пальцем себе за плечо, в сторону уносивших светловолосого мужчин. – Не рассчитала, что ты так быстро раскрошишь Фиону челюсть. Может, завтра…
Она еще говорила, и люди в зале еще вслушивались, с алчной злостью ожидая, чем кончится, когда я, сама не знаю как, решилась.
Думаю, отчасти тому виной напиравшая сзади толпа. Свободное место осталось только в этом кругу, где стояла, обнимая Рука, Наят, и тихий голосок, молчавший с далекого детства, шепнул мне в ухо: «Там безопасней всего». Разумеется, это было безумие.
А может, и не в этом голосе было дело, а в том девичьем трепете, что еще в храме толкал меня к Руку, не давал оторвать глаз от его тела, выпуклости груди, гладкой кожи, расцвеченной синяками. Или мне просто захотелось испытать себя. В Рашшамбаре на каждом шагу испытываешь свои ум, тело и дух, и после него иная жизнь представляется бледной, однообразной, бессмысленной суетой. Да, возможно, мне просто-напросто захотелось понять, на что я гожусь.
– Я буду с ним драться.
Мои слова упали в яму светло и звонко, как монеты, но не знаю, что я надеялась на них купить.
Наят расслышала вызов, но, высматривая новоявленного бойца, скользнула округлившимися глазами мимо меня, и тогда я шагнула в верхний ряд скамей, повторив:
– Я буду с ним драться.
Теперь она меня разглядела, нахмурилась и покачала головой:
– Ты еще кто такая, во имя Хала?
– Это важно?
– Представь себе, – ответила женщина. – Люди приходят посмотреть бои. Я знаю всех бойцов в городе. Тебя не знаю.
Рук, до сих пор вполне безразличный к происходящему, услышав мой голос, вскинул острый взгляд и сощурил незаплывший глаз, словно яркий свет мешал ему меня увидеть. Рассмотрев, он отстранился от Наят – незаметно, как бы невзначай отшагнул в сторону, но при этом повел плечами, расслабляя шею и спину. И пошевелил пальцами той руки, которой ударил великана.
– Я буду с ней драться, – тихо сказал он, не отводя взгляда.
Только увидев его улыбку, я поняла, какую сделала глупость. За полгода в Сиа я отдала своему богу троих – по одному на каждые два месяца, – и при всей уверенности, что никто меня не видел, нелепо было выпячивать себя перед всеми. Не себя, а свои умения. Последняя мысль подсказала, что у моей глупости есть и вторая сторона: Рук Лан Лак вполне мог задать мне жару на ринге. Как бы мне не покинуть «Ярость Ришиниры» со сломанной ногой или выбитым глазом. Посмотрев на прямой удар Рука, я допускала, что могу и вовсе не уйти.
Меня тревожила не мысль о смерти, я и тогда доверяла справедливости и милости Ананшаэля. Но умереть так бессмысленно – ради зеленых глаз (одного глаза) незнакомца – было бы оскорблением всей истории моего ордена, всех трудов мужчин и женщин, терпеливо обучавших меня нашему искусству. Хуже того, и притом более вероятно, я могла остаться в живых, но калекой, неспособной служить богу.
Конечно, все это следовало обдумать прежде, чем открывать рот. К тому времени, как Рук ответил согласием, все остекленевшие пьяные глаза уставились на меня. Из гула голосов, переливавшегося от низких басовых нот до гневного и быстрого контрапункта споров, я выхватывала короткие обрывки.
– Она на голову ниже…
– …Женщина…
– Весь избит. Ей только…
– Четыре к одному. Восемь…
Наят еще не дала согласия, но ее люди уже пошли по рядам, усердно задирая ставки.
Рук ни на кого не смотрел. У него был особый дар никого не замечать. И даже когда к нему обратилась Наят, он не отвел от меня глаз.
– Не представишь ли свою милочку?
– Я бы рад, – ответил он, – да только сам ее не знаю.
– Это на тебя не похоже, – нахмурилась Наят.
Рук, к моему удивлению, ухмыльнулся:
– Что? Знакомиться с женщиной?
– Драться с человеком, который не может дать сдачи.
– О, она может.
Наят обратила ко мне острый оценивающий взгляд.
– Откуда ты знаешь?
– Ты должна помнить, как оно бывает, – ответил Рук. – Иногда просто знаешь.
Великанша еще раз смерила меня взглядом и кивнула; пробежала глазами по толпе, опять кивнула, приняв решение, и обратилась ко мне:
– Имя у тебя есть?
– Перра, – кивнула я.
– Ну хорошо, Перра. Твоя цена?
Об этом я не подумала. Для жрицы Ананшаэля насилие – форма богослужения. Правда, наш орден работает и по найму – за хорошую цену берется за тихое и тщательное устранение важных особ. Но я, делая первый шаг к рингу, думала о чем угодно, только не о деньгах. Однако странно было бы ничего не вытребовать – а я и без того удивила народ.
– Десять солнц, – ответила я. – В случае моей победы.
– А в том исчезающе маловероятном случае, если проиграешь? – осведомился Рук.
Лицо его не дрогнуло, оставалось серьезным, но в голосе я расслышала усмешку.
– Там, где я росла, за проигрыш не платят.
Оглядываясь в прошлое, я вижу, что пятидесятилетнюю женщину отделяет от девятнадцатилетней девчонки всего полмгновения. Или, если быть точной, тысячи и миллионы полумгновений холодного рассудка, вклинившихся между пылким побуждением и действием. На хладнокровное обдумывание выпадает лишь кратчайший миг. И это немалый срок, хотя я припоминаю годы, когда мне никак не давался этот промежуток, отданный размышлению и переоценке. Вот и в тот раз я допустила большую-большую глупость на глазах у сотни зевак.
– И где же ты росла? – фыркнула Наят.
Рук только шевельнул бровью, терпеливо ожидая моего ответа.
Я, хоть и понимала уже, что увязла, покачала головой. В лицо мне бросилась горячая кровь.
– Если всю ночь болтать, монет я не заработаю.
– Я бы сказала, что ты их и так не заработаешь, но раз уж ты готова драться, и он готов драться, а они… – Наят махнула на оживившуюся толпу, – хотят видеть драку, я не стану возражать.
Я не запомнила, как спускалась по ступеням. Казалось, только что стояла на покоробившихся половицах таверны, и вот уже ступаю на влажную землю в круг. Я словно очутилась в сердце огромного цветка, где вместо тысяч лепестков были осклабившиеся лица. Прямо над головой свисали с потолочных балок большие фонари. Они светили почти как солнце, только неровно, и подвижные тени, словно проступая из-под кожи, добавляли движения лицам.
Только лицо Рука, казалось, застыло.
– Так, значит, ты действительно за мной следила, – заметил он, когда я вышла на середину круга.
Я готова была возразить, снова объяснить, как это вышло, но прикусила язык. Правда – о том, как я случайно заметила его на концерте, отправилась за ним в таверну и сама не знаю зачем вызвалась с ним драться – была слишком нереальной. Так что я просто улыбнулась:
– Тебе ли меня упрекать?
– Не в упреках дело.
– А в чем? – Я склонила голову к плечу.
– А в том, чего ты добиваешься, и сильно ли придется тебя избить, чтобы ты этого не добилась.
– А ты точно не хотел бы, чтобы я добилась своего?
Я пыталась кокетничать, но прозвучало это скорее обиженно.
– Скажем, мне так сердце подсказывает, – фыркнул Рук.
– Я, – вмешалась Наят, – как всякая женщина, одобряю предварительные ласки, однако не пора ли перейти к главному?
Я еще раз оглядела толпу. Люди Наят трудились парами: один собирал монеты, другой условными значками записывал имена, ставки и суммы. Сделавшие свою ставку погружались, как всегда бывает, в шумные и задорные обсуждения шансов. Насколько я слышала, никто особо не рассчитывал на мою победу, да оно и понятно. Рук Лан Лак на добрую треть превосходил меня в весе, руки у него были на ладонь длиннее, и на ринге он явно был не новичком.
С другой стороны, он не прошел выучку у жриц и жрецов смерти.
Отвернувшись от зрителей, я встретила его спокойный взгляд.
– Я готова.
– Нет, не готова, – возразила, шагнув ко мне, Наят, указала на мои бедра и погрозила пальцем. – Судя по твоим движениям, у тебя в штанинах спрятано немало стали. Я ничего не имею против смерти на ринге, но если собралась убить – тем более такого приглядного бойца, как Рук, – изволь обойтись кулаками.
К тому времени я так увязла в собственной дури, что не задумываясь вытянула и отбросила оба ножа. Толпа сердито зашепталась, перебранки стали громче. Рук кинул взгляд на оружие и, взглянув мне в лицо, покачал головой:
– Как ни познакомлюсь с интересным человеком, он пытается меня убить. С чего бы это?
– Убить я могу и без ножей.
– Я тебя убивать не собираюсь.
– Еще поглядим, – пожала я плечами.
Наят подобрала ножи, засунула их за свой широкий ремень и повернулась к нам.
– Скажу я вам, – заговорила она голосом зазывалы, – лично мне очень любопытно, что будет дальше.
Поманив нас к себе, она взяла меня и Рука за запястья. Хватка у нее оказалась крепче, чем я думала. Хмуро оглядев меня, женщина покачала головой:
– Попробуй продержаться на ногах чуть дольше того засранца.
Не дожидаясь ответа, она отступила назад, и Рук начал бой.
Он застал меня врасплох, действуя совсем иначе, чем в прошлой схватке, и фактор неожиданности чуть меня не погубил. Рук не стал выжидать, соразмерять расстояние, готовясь встретить удар, а сразу сделал стремительный змеиный выпад. Меня спасли тысячи часов учебных схваток на широких мощеных площадях Рашшамбара. Я ушла влево, пропустив кулак у самой щеки, упала, перекатилась, чтобы выиграть дистанцию, вскочила и выставила перед собой кулаки.
– И правда можешь, – крякнул Рук. – Хотелось бы мне хоть изредка ошибаться.
Не подумайте, что я оправдываюсь – это чистая правда: в тот вечер бой за него выиграла толпа. Или, если точнее, толпа стала причиной моего проигрыша. Рук действовал быстро и умно. Бить умеют многие, а кое-кто даже умеет двигаться. Но очень немногим хватает опыта и присутствия духа, чтобы различить в круговерти боя порядок, вписаться в этот порядок и обратить его в свою пользу.
Почти сразу сделалось ясно, что в прямом столкновении он меня превосходит. С другой стороны, Наят, отобрав ножи, ни слова не сказала о запрещенных приемах, а приемов я знала куда больше Рука. Он был хорошим бойцом, но привык иметь дело с костоломами вроде того, которого свалил до меня, – такой лупит почем зря в лицо и по корпусу. Я заранее отказалась от подобного образа действий. Вместо этого я увертывалась, пригибалась, била не столько кулаками, сколько напряженными выпрямленными пальцами и целила в малоизвестные точки, если только могла до них дотянуться: в локтевой нерв, в сухожилие колена ведущей ноги… Он был быстр и умел перестроиться на ходу, но такой бой противоречил всем его привычкам, а на смену привычек нужны годы.