Конечно, широкое плоскодонное судно совсем не походило на дворец, и вместо бокалов и шалей нам достались мечи, кровавые потроха, груды кишащей мухами мертвечины, но чувство было такое же: конец веселью. Мы очутились в пространстве, где произошло нечто исключительное, где люди выложили себя целиком и уже не вернутся. Пиршество во славу Ананшаэля завершилось. Остались одни объедки.
Кто-то из зеленых рубашек травил за борт. Другой тихо плакал, уставившись на тела, и даже не утирал слез. Эти люди, в отличие от моих сестер и братьев, не привыкли видеть следы нашего бога. Я постаралась изобразить на лице приличествующую кеттрал суровую жалость с легчайшей примесью ярости. Трудно сказать, насколько мне это удалось, да и значения не имело, потому что Рук отвернулся от меня, чтобы встряхнуть своих перепуганных солдат.
– Трук! – гаркнул он. – По дюжине человек на каждый борт, наблюдать за берегами. Ха, найди мне лоцмана и рулевого, но тела не сдвигай. Мах, остальных разбей по четверо. Прежде всего пусть ищут выживших. У каждого проверять пульс, каким бы мертвым бедняга ни выглядел. Если остались живые, они нам расскажут… ВОК ТАН!
Названный стражник – зеленый, как его рубашка, – обернулся, взглянул круглыми стеклянными глазами. Он успел наполовину вытянуть меч.
– Клинок в ножны, – спокойно приказал Рук. – Следующий, кого увижу с обнаженным оружием, будет добираться обратно вплавь.
– Но ведь… – Не найдя слов, молодой солдат указал ему на заваленную трупами палубу.
Рук шагнул к юноше, потрепал по плечу:
– Их уже нет. Те, кто это сделал, ушли. Оставь меч и берись за работу.
Он повернулся ко мне не раньше, чем зеленые рубашки разошлись по палубе.
– Все эти разговоры про ловушку, – заметила я. – Удивляюсь, что ты не приказал мечи наголо.
– Они не кеттрал, – тихо ответил Рук, качая головой.
– Тем больше причин быть наготове.
– Оружие наголо – это не «наготове». Они так дергаются, что скорее своего проткнут мечом, чем врага, которого нет.
– Кстати, о врагах, – сказала я, еще раз оглядев палубу. – Ты по-прежнему считаешь, что это работа мятежников?
Здесь, даже по меркам Рашшамбара, было грязно. Широкое двухпалубное судно приличных размеров – практически баржа – едва выгребало против течения дельты. Аннурский легион состоит из ста солдат, и не менее двух третей были разбросаны по верхней палубе и уже подтухали на жаре. И не одни аннурцы. Среди трупов насчитывалось столько же, если не больше, других – уроженцев Домбанга, судя по волосам и коже, да и в руках они до сих пор сжимали легкие копья, какими пользовались в дельте. Тысячи сумеречных жучков ползали по телам, отливая радужными надкрыльями на вечернем солнце, – среди тусклых красок смерти они выглядели ослепительно живыми.
Я опустилась на колени перед первым попавшимся трупом. Смахнула жучков – они сердито зажужжали, зависли искристым облачком и быстро рассеялись. Солдат был молод, на вид только-только за двадцать. Бледная кожа и пламенно-рыжие волосы выдавали уроженца Бреаты, до которой от нас было больше тысячи миль. Я задумалась, сколько миль и сколько лет следовал за ним Ананшаэль, чтобы выбрать этот день для своего быстрого и неповторимого деяния. Юноша успел выхватить меч – пальцы и сейчас сжимали рукоять, – но клинка не окровавил, зато у него самого было вскрыто горло, обрывки гортани и пищевода свисали из открытой раны.
– Не знаю, на кого он замахивался, – заметил Рук, – но не попал.
– Странно, – проговорила я, склоняясь поближе, чтобы отскрести кровь.
– Ему… сколько? Лет двадцать? Кто-то лучше него владел мечом…
– Его не мечом убили. – Я указала на четыре дыры по краям раны, вложила в них кончики пальцев. – Ему порвали горло руками.
Рук присел рядом, тронул пальцем неровный обрывок гортани и тихо присвистнул.
– Да, не клинком резали.
– Часто ты видел такое в городе?
Он задумчиво изучал рану, словно математическую задачу или фразу на незнакомом языке. Наконец поднял глаза на меня и покачал головой:
– Нет. – Он снова оглядел убитого. – Я даже не думал, что такое возможно.
– Для большинства людей невозможно.
Я выпрямилась, размышляя, как ему объяснить. Среди моих братьев и сестер многим хватило бы скорости и силы вырвать человеку глотку. Еще ребенком я видела, как старый слепой Ронг Лап запустил узловатые деревянные пальцы в тело овцы и вытащил ее бьющееся сердце. Но за все годы в Рашшамбаре я не помню, чтобы кто-нибудь такое проделывал, а Ронг Лап лет десять как умер.
– Вот! – Один из людей Рука махал нам, утирая рвоту с подбородка. – Рулевой!
Пока мы виляли между трупами, над нами пролетела стая виноклювов – распростертые темные крылья отбросили бегучую тень на палубу. Когда птицы скрылись из виду, небо вдруг показалось совсем неподвижным, как накрывшая дельту свинцовая плита.
– У этого горло цело, – заметил Рук, подходя к рулевому.
– Много ли ему с того проку? – возразила я.
Среди усеявших палубу тел – разорванных на тысячу разных ладов, без глотки или без рук, в путанице вывалившихся потрохов – рулевой выглядел совсем невредимым. Он лежал на спине, легко опираясь лопатками на доски борта и глядя в небо стеклянными глазами. Блестящие сумеречные жучки, кишевшие по всему судну, его труп почему-то обошли.
– Может, живой? – пробормотал кто-то из зеленых рубашек.
– Мертвый, – уверенно ответил Рук и прищурился. – А это что?
Присев на корточки, он взял в ладони подбородок мертвеца и силой открыл ему рот. Между зубами свесилось что-то черное, скользкое. Я сперва решила – язык. Так бывает у удавленников, но у этого на теле не было следов удушения: ни синяков на горле, ни синевы на губах. К тому же черный мясной клин для человеческого языка был слишком узким и остроконечным.
И он дернулся.
Солдат рядом со мной отпрянул, захлебнувшись криком. А Рук просто опустил руку на поясной нож, буркнул своим, чтобы подошли поближе, всмотрелся в это странное черное подобие языка и потянул нож из ножен. Ложный язык снова дернулся, когда в него воткнулось блестящее стальное острие.
– Душезмейка, – угрюмо вымолвил Рук.
Я заморгала. Рядом со мной ахнули стражники. Рук еще чуть помедлил и одним точным движением насквозь проткнул змеиный хвост, подцепил его, как на вилку. Горло рулевого задергалось, как у живого, когда он давится, не в силах что-то проглотить. Это змейка пыталась пролезть глубже, в легкие.
Но Рук не отпускал и медленно, дюйм за дюймом извлек ее наружу. Змейка оказалась неожиданно длинной, почти два фута. Должно быть, она кольцами свернулась в груди рулевого, выедая содержимое. Когда наконец показалась голова, змейка выгнулась, угрожая Руку разинутой клыкастой пастью и сверкая желтыми глазами на черной, как ночь, чешуйчатой морде.
Солдаты шарахнулись, вскрикивая, но Рук просто дождался броска и свободной рукой поймал змеиную шею чуть ниже головы. Он так всматривался в свою добычу, будто надеялся что-то прочесть в ее алчном нездешнем взгляде, а потом выдернул нож из змеиного хвоста и отрубил ей голову.
На палубе стало тихо, только вода плескалась о борт и в камышах чирикали синешейки. Потом один из зеленых рубашек, помертвев, упал на колени.
– «Я видела, как аспиды всплывают из вод на…» – как во сне, забормотал он. – «Видела, как они пожирают сердца иноземцев».
Рук обернулся к нему. За слова пророчества Чонг Ми людей отправляли на виселицу, и вешать их входило в обязанности Рука, но тот не стал угрожать солдату и даже не отчитал его. Он просто нагнулся, поднял парня на ноги и протянул ему отрубленную змеиную голову. Солдат подался назад, но Рук его удержал.
– Смотри, – сказал он, вертя на ладони жутковатый трофей. – Это просто змея.
– Душезмейка, – возразил солдат.
– В дельте их полным-полно, – кивнул Рук. – Знаешь, чем они живут, когда рядом нет людей?
Парень молча замотал головой.
– Забираются в кишки больным и умирающим животным – тем, кто так близок к смерти, что уже не может шевельнуться.
– Они – месть дельты, – выдавил солдат.
– Они просто выживают, как вся здешняя фауна, – покачал головой Рук. – Как и мы. Трупы, пока не сгниют, – это их пища и укрытие.
Зеленая рубашка робко посмотрел ему в глаза. Рук выдержал взгляд.
– Никакая это не божья кара, – тихо сказал он. – Просто змея.
И Рук, словно ставя точку, швырнул голову за борт. От места падения пошли круги, потом под поверхностью воды мелькнул серебристый проблеск – какая-то рыба рискнула ради добычи подставиться под острые как бритва клювы местных птиц.
– Будь здесь боги, – Рук указывал на лениво расходящиеся круги, – разве они выбрали бы в посланцы такую жалкую тварь?
Зеленая рубашка, не отрывая глаз от воды, неуверенно покачал головой.
– Ступай, – махнул ему Рук. – Помоги людям Трука.
Солдат вздрогнул, будто стряхнул сон, и, помедлив, отошел.
– Просто змея? – спросила я, оставшись на корме вдвоем с Руком.
– Чешуйчатая, безногая, с треугольной головой… описание соответствует.
Я вздохнула:
– Понимаю, ты не допустишь паники среди своих людей. И не хочешь, чтобы по городу пошли слухи. – Я легонько похлопала его по плечу. – Но я не из твоих людей. И слухи распускать не стану. Ты взял меня сюда в расчете на мою помощь, а как я могу помочь, пока ты не желаешь видеть во мне взрослую женщину со зрячей парой глаз и работающими мозгами?
Рук покосился на мою руку на своем плече. Мне мое движение поначалу представлялось естественным и непринужденным, но под взглядом его бездонных зеленых глаз, в затянувшемся молчании я почувствовала себя глупо и неловко – снова стала девчонкой, не знающей, куда себя девать. И я уронила руку.
– Кто-то запустил эту змею в горло рулевому, – сказала я, забрасывая пространство между нами словами, как бревнами для гати. – Ты не хуже меня это понимаешь.
– Душезмейки всегда заползают в горло. Они тем и живут.
– Они заползают в горло спящим. Сомневаюсь, чтобы тот рулевой уснул в разгар сражения.