Он, одного за другим, оглядывал своих людей. К вечеру поднялся ветер, трепал его одежду, полы безрукавки. Рук встретился со мной глазами и отвернулся.
– Вот кто здесь побывал, – тихо заключил он. – Изменники и убийцы. А не какие-то там невидимые боги.
Звучало все это, конечно, резонно. Мир огромен и почитает великое множество богов. В каждом захудалом городишке и в горной деревеньке рассказывают свои сказки и легенды, и иные из них древнее Аннура. И не все правдивы. Если Кем Анх со своими супругами действительно властвовала над дельтой, где они теперь? Где они были, когда Аннур двести лет правил городом? С какой стати мы должны верить, будто они затаились среди ила и тростников, будто два века терпят завоевателей только потому, что люди Домбанга недостаточно ревностно им служили? Если взглянуть на эту историю глазами Рука, она выглядела смехотворной, ребячески нелепой.
Однако не приходилось забывать и о телах на палубе. Я снова обежала глазами убитых: вырванные из сустава руки, свернутые дикой силой шеи. Я не так уж много знала о богах моей родины, зато достаточно знала о смерти, а этих людей убило нечто, несравненно превосходившее мощью и быстротой каких-нибудь алчных недовольных жрецов.
Мертвецов мы сожгли. Люди Рука залили палубу смолой, отвели наше судно на безопасное расстояние, а барку подпалили. Ленивый знойный ветер размазывал дым по низкому небу. На нас, точно снег, сыпался пепел. Зеленые рубашки отмахивались от его хлопьев, будто боялись загореться, и прикрывали рты, будто пепел мог их удушить.
– Напрасный расход, – заметила я. – Люди погибли, но барка могла бы еще послужить.
– Тогда пришлось бы сбросить тела за борт на потребу крокодилам и квирнам, – покачал головой Рук.
– Ну и отдал бы крокодилам и квирнам, – пожала плечами я. – Им тоже надо что-то есть.
Никогда я не понимала пристрастия людей к похоронным обрядам. Сама смерть, конечно, великое таинство, прикосновение перста моего бога. Но когда Ананшаэль сделал свое дело, остается не человек, а куча костей, хрящей и мяса. Конечно, мне понятно почтение к умершим, просто у меня не укладывается в голове, что общего между человеком и грудой падали. Например, в Сиа разлагающийся труп обряжают в лучшие одежды, а потом зарывают эту нелепую куклу в глубокой яме. Посмотрели бы вы, как скорбящие вглядываются в темный колодец, будто еще могут увидеть любимого человека; будто этот мешок костей можно назвать отцом, матерью, братом. У нас в Рашшамбаре, когда человек уходит к богу, то, что осталось, просто сбрасывают с обрыва, и делу конец.
– Так-то кеттрал чтят своих погибших? – спросил, щурясь на меня сквозь дым, Рук.
Его слова отозвались во мне жаркой вспышкой абсолютной собранности; так всегда бывает, когда видишь, что противник пробил твою защиту.
– Нас больше занимает вопрос, как бы не погибнуть, – бросила я со скучающим видом, в то же время пытаясь нашарить в памяти обряды погребения кеттрал.
– Даже кеттрал не бессмертны, – настаивал Рук.
– Если тела удается вернуть на Острова, мы их сжигаем, – ответила я.
– А я слышал про гробовое древо, – покачал он головой. – Вроде бы огромный черный дуб, весь в летучих мышах.
Он больше меня знал о кеттрал и их мертвецах, да еще в подробностях; мне стало неспокойно. Но с Руком никогда нельзя давать задний ход. Он сразу улавливал заминку.
– Тебе наврали, – заявила я и отвернулась.
Крокодилы и квирны все же голодными не ушли. Барка горела неравномерно, завалилась на левый борт, когда правый еще пылал, а потом опрокинулась, сбросив мертвый груз в протоку. Раздувшиеся на жаре тела плавали на поверхности – одни обугленные, другие чудом уцелевшие и имевшие почти мирный вид. На суше крокодилы кажутся тяжеловесными и неуклюжими, но в воде они метались тенями: беззвучно разевали пасти, смыкали челюсти на руке или ноге и уволакивали покорное тело в глубину. Им досталось три или четыре трупа, а потом подоспели квирны, и вода вскипела радугой чешуек; зубы стремительно разбирали тела на составные части, с полной ясностью доказывая, что людей больше нет, есть только кровь, чтобы подкрасить воду красным, клочья мокрого мяса да изредка – яркий проблеск кости.
– Свет доброй Интарры! – вырвалось у кого-то из завороженных зрелищем зеленых рубашек.
Стоявший рядом товарищ мрачно покачал головой:
– Кого-кого, а Интарры здесь и близко не было.
К тому времени, как мы вернулись в Домбанг, в городе уже зажгли фонари. Мы беззвучно пропыли Крысиный остров, прошли в Водяные ворота, под Лысым мостом и свернули по каналу Као к Кораблекрушению. Глядя на возвышающиеся по сторонам стены из тиковых бревен, я снова почувствовала себя чужой в городе. Из окон, из переулков долетали сплетающиеся и распадающиеся обрывки песен. Мы отсутствовали неполный день и не покидали дельту, но протока, где сгорела аннурская барка, казалось, была из иного мира или иного времени. Жаркая светлая тишина той затерянной заводи не имела ничего общего с человеческим порядком вещей и городскими ритмами. Мне вдруг показалось чудом, что можно было побывать там и свободно вернуться.
Когда наш лоцман спрыгнул на причал, стоявший у борта Рук повернулся к зеленым рубашкам, выстроившимся на палубе. У его людей был измученный вид – даже у тех, кому не пришлось грести; видно, ужас этого дня грузом лег им на плечи и подкосил колени. Все настороженно вглядывались в своего освещенного причальными фонарями командора.
– Всякого, кто станет болтать об увиденном, – тихо заговорил Рук, – ждет казнь. Если вам это покажется чрезмерно суровой карой, вспомните, что Домбанг на грани гражданской войны. В городе убит аннурский легат, кто-то заляпал стены кровавыми ладонями. Подкрепление, которое послали для поддержания порядка… его мы и видели сегодня в дельте. Многие командиры на моем месте постарались бы вас ободрить. Сказали бы, что наша власть крепка и бояться нечего. Я вам этого не скажу. Домбанг под угрозой. Под угрозой все, кого вы любите. Нам угрожает не мифическая тройка богов. Боги, если и существуют, не снисходят до наших дел. Нам угрожают те самые граждане, которых мы клялись защищать. В случае бунта погибнут люди. Если Домбанг вспыхнет, сгорят горожане.
Он скользнул взглядом по строю солдат.
– Ваш долг – позаботиться, чтобы бунтов и пожаров не случилось. Вы присягали защищать этот город и будете его защищать, держа при этом рты на замке. Если вас подмывает пошептаться об увиденном с друзьями или женами, помните: слухи убивают так же верно, как удар ножом в глаз. Соблюдайте обычный распорядок обходов. Охраняйте Домбанг, как делали это со дня вступления в орден. Исполняйте свой долг. Я знаю, что вы его исполните, ведь вы – зеленые рубашки. – Рук помолчал. – Вопросы есть?
Один солдат нерешительно поднял руку:
– Что же делать? С тем, что там осталось. С тем, что мы там видели.
– Это предоставьте мне, – улыбнулся Рук.
Когда его люди один за другим сошли на причал, я приблизилась к Руку. В темноте мне не видно было его глаз; лицо смутно маячило в свете покачивающихся фонарей.
– И что же именно ты намерен предпринять? – осведомилась я.
– Поговорю кое с кем.
– С кем это?
Рук покачал головой и хотел было отвернуться. Я придержала его за локоть и ощутила, как он напружинился в готовности отбросить меня или ударить. Но он овладел собой, и все прошло. Несбывшееся предвкушение оставило во мне сухое тусклое разочарование.
– Чего ты хочешь, Пирр? – негромко спросил он.
– Того, ради чего я здесь, – ответила я (моя ладонь ощущала тепло его кожи). – Хочу тебе помочь.
– Зачем, по-твоему, я взял тебя на барку?
– Барка – это начало, но далеко не конец.
– Началось все намного раньше, – покачал головой Рук. – Напавшие на барку словно разыгрывали сцены из кровавых баллад дельты – тех, что давно под запретом. Душезмейки, гребаные фиалки в глазницах…
Он опять покачал головой.
– С кем ты собираешься поговорить? – спросила я.
Рук устало потер лицо:
– Мы захватили несколько подстрекателей, раздувавших смуту.
– Одной из двух перебитых сторон были мятежники, – напомнила я.
Он отвернулся от причала с фонарями и от меня к бесшумно скользящей мимо черной воде и вцепился в перила так, что мышцы на предплечьях вздулись канатами.
– Очевидно, все сложнее, чем я думал. Тут много участников.
Перед моим внутренним взором всплыло лицо женщины со змеиными глазами и тут же пропало, оставив меня моргать в темноте.
– И ты уверен, что все они люди, – тихо пробормотала я.
– Кто же еще? – огрызнулся Рук. – Только не говори, что кеттрал прислали сюда откопать сгинувших божков.
Я не сводила глаз с человека, ради которого вернулась в Домбанг – чтобы полюбить его и убить. Рук потому и стал хорошим военачальником, что не разделял предрассудков и суеверий своих солдат. Получив удар в лицо, он не ссылался на несчастливый день, нарушение поста или пропущенное омовение, а искал свою ошибку и, найдя, больше ее не повторял. Сражение, драка, город на грани бунта – для Рука все это было задачами, которые надо решить, и сводились они в конечном счете к людям. Найди человека, отыщи его слабое место, и ты победишь.
А вот я не была так уверена, что легионеров перебили люди.
Слишком долго я жила в Рашшамбаре, где смертные что ни день беседуют с богом, где отдаются ему доброй волей, радостно бросаясь в его безграничные объятия. В древних богов, затаившихся в дельте у границ Домбанга, я не верила, но Рашшамбар подготовил меня к мысли, что может существовать нечто, непонятное мне, непостижимое для тленных.
По той же причине здесь оказался Коссал. Старый жрец отделывался ворчанием и намеками, но его подозрения об укрывшихся в дельте кшештрим могли оказаться правдой.
– Эти вуо-тоны… – выговорил наконец Рук.
Оторвавшись от своих размышлений, я взглянула на него:
– Что – вуо-тоны?
– Вдруг это их работа.