Когда шахтёр услышал слова о таинственной женщине, ему показалось, что над его головой вспыхнула лампа, и своим лучом, подобно порыву ветра, унесла затхлость тёмной породы, залив её светом со всех сторон — слева, справа и сверху от него… и его самого тоже… и то, что было под ним… да так ярко, что он увидел себя самого, насквозь пронизанного этим светом, уверенно стоящего под сводом, между рельсами над зияющей пропастью.
Словно струйка маленьких пузырьков, которые в одно мгновение растворяются в хрустальной льющейся и светящейся прозрачности целого, в его сердце вливалось совершенно новое — уже осознанное — чувство обретения самого себя, которое вмещало в себя все предыдущие подсознательные ожидания счастья.
Фигура незнакомца, стоявшего перед ним, вдруг уменьшилась и потеряла отчётливость, словно тот стоял далеко внизу, на другой стороне пропасти.
Горняка подмывало что-то сказать незнакомцу.
— Я иду разыскивать её! Мою женщину под вуалью! — вдруг неожиданно для себя самого выкрикнул он и удивился. Его слова тут же воспарили в невероятно огромном пространстве, от которого у него закружилась голова.
В этот момент он услышал тяжёлые шаркающие шаги, которые приближались к нему, и услышал своё имя.
— Гиацинт!
И ещё раз:
— Гиацинт!
— Ты видишь его? — сказал другой голос.
— Мне кажется, он спит, — отвечал первый голос, — а может, уже переправился на другой берег…
Свет рудничной лампы качнулся вперёд, и в темном проходе Гиацинт увидел двух шахтёров, которые работали в соседних штольнях. Незнакомец бесследно исчез.
— У тебя что, лампа погасла? — спросил его один из шахтёров.
Гиацинт не ответил. Молча собрал свои вещи и пошёл следом за товарищами к подъёмному стволу, по которому они вместе поднялись наверх.
Ноги сами привычно понесли его домой…
Он шёл то по левой стороне улицы, то по правой, с трудом понимая, где он. Молодой мужчина чувствовал глубокую потребность отыскать женщину в вуалевом покрове, чьё далёкое и тайное существование его так покорило, что её бытие он чувствовал острее, чем своё собственное.
На другой стороне изогнувшегося моста он сделал неверный шаг и сильно ударился щиколоткой о камень. Когда он почувствовал боль, в нём прозвучало:
— Человек, только что прошедший здесь сейчас, и ударивший ногу о камень — это вовсе не ты. Ты — тот, кому место на том свете.
Он поднял голову высоко вверх и увидел над собой, в последнем, уже холодеющем свете неба, кружащегося ястреба-перепелятника, чьи резкие крики доносились сверху.
В одну секунду его охватило такое чувство, что он не смог разобраться, кто же он: то ли существо, стоящее внизу, у темнеющей отвесной скалы, то ли то — другое, что с распростёртыми крыльями скользит вверху по воздушным потокам.
Но он знал, что это были только видения, предвестники и знаки того, что его ждёт.
Когда он стоял перед своим домом и смотрел на освещённое решётчатое окошко кухни, у него возникло ощущение, что он долгие годы не был здесь, да и сейчас видит это не наяву, а в тяжёлом сне, который скоро должен кончится.
Он подошёл к освещённому окну, чтобы в него заглянуть. Тут он заметил, что решётки отбрасывают густую чёрную тень на светлую стену ограды в стороне, но тени от его головы на побелённой стене не было!
Гиацинт поднял руку так, чтобы она оказалась между светом из окна и стеной — рука тоже не давала тени.
Он вошёл в дом, снял шапку, повесил её на гвоздь и открыл дверь кухни. Когда он вошёл, его жена в страхе вскочила с маленького деревянной табуретки, а нож, которым она что-то резала, с металлическим дребезгом упал на пол.
— Ах, это ты… ты… — произнесла она с трудом… испуг на её лице сменился улыбкой. Она обняла его, а малышка испуганно заплакала, уткнувшись в материнские колени.
— Я сижу здесь и прислушиваюсь, — заговорила женщина, — я слышу каждую мышь, каждого жука во дворе, а тебя не услышала: ни когда ты шёл по саду, ни когда открывал дверь, ни когда входил в коридор, и даже в комнату. Поэтому мы обе очень испугались. Ты появился так внезапно, словно из воздуха.
Они перешли в другую комнату, жена быстро накрыла стол к ужину, ребёнок получил своё молоко и скоро успокоился.
Каждый раз, когда женщина шла с чашкой или с чистой ложкой к столу, или же подходила ближе к свету коптилки, ей казалось, что молодое, простодушное лицо Гиацинта менялось.
Он переставил лампу так, чтобы прямо на него свет не падал.
Малышка была освещёна вся, и когда женщина последний раз наклонилась, чтобы вытереть ей рот, мужу привиделось, что он видит беззубую старуху с увядшими щеками и ввалившимися висками, и что та, жадная до живого тепла, медленно гладит детскую головку по мягким волосам, излучающим свет.
Он встал и сказал:
— Я очень устал, и хочу поскорей лечь.
При этом он взял лампу и поспешно ушёл в спальню. Женщина зажгла лучину, и дала держать её ребёнку, а сама быстро убирала со стола.
Когда Гиацинт затворил за собой дверь, свет лампы в его руке на мгновение погас, но потом снова вспыхнул. Там, куда теперь падал его неустойчивый бледно-жёлтый луч, он видел свой дом совсем чужим: старые стены с жуткими трещинами, словно в каменном заборе обветшалого церковного двора. Коридоры изменились странно и печально: ручки дверей были в запустении, словно их много лет не касалась ни одна рука.
Он разделся и сложил одежду на стул, рядом с кроватью. Чуть повыше, на выступ в стене он поставил лампу, она осветила лежащую одежду.
Картина заставила его содрогнуться: перед ним лежал узел — из тех узлов с платьем умерших неизвестных, которые выставляются в покойницких, рядом с покрытым телом безымянного мертвеца, на столе.
Между тем, жена и ребёнок возились у двери — их лучина погасла, и они в темноте никак не могли отыскать ручку двери… Отыскав, наконец, вошли.
Гиацинт пытался вспомнить, кто эта женщина и чей это ребёнок… и как случилось, что они спят с ним в одной комнате.
Та, которая укладывала ребёнка в постель и укрывала его, которая расплетала волосы и бесшумно ходила по комнате в чулках, казалась ему покойницей, вставшей в белом саване из гроба, чтобы сыграть в странную, бессловесную игру.
Когда она повернула к нему своё лицо, чтобы посмотреть, спит ли он, выдохнув воздух через молодой полуоткрытый рот, он разглядел под её кожей безгубые кости черепа…
Под внутренний стон, который он попытался заглушить, мужчина, впадая в глубокое оцепенение, успел дотянуться рукой и убрать в лампе огонь.
Близкое ему, милое создание стояло в темноте: от плеч до груди поверх белой рубахи струились тёмные волосы.
Сдерживая дыхание, женщина какое-то время смотрела на мужа, потом, подумав, что он заснул, удовлетворённо, по-матерински, кивнула головой.
Муж, действительно, погружался в бездонно-глубокий освобождающий сон, но его сознание на какой-то миг уловило этот кивок, задержавшись на нём, словно на благоухающей ветке. Молодой человек почувствовал, что улыбается… и ещё — что рядом на постели кто-то слегка шевельнулся… Потом он заснул.
Пробудился Гиацинт от того, что какой-то голос произнёс его имя.
Он выпрямился на постели, уже зная, что это начало.
Он услышал спокойное, размеренное дыхание жены и более учащённое дыхание ребёнка.
Мужчина встал, — кровать при этом не издала ни одного вздоха — оделся, и также беззвучно прошёл по коридорам. До него донеслось журчание ручья в ночи.
Его позвали — так вот откуда доносился голос!
Он перемахнул через окно во двор и вышел по росистой траве на улицу. Пустынная дорога, освещённая луной, сначала поднималась вверх, к лесу, а потом опускалась вниз, в угадываемую в темноте широкую долину.
Через некоторое время сверху донёсся шум: это было что-то среднее между журчаньем ручья и лёгким громыханием, совсем не похожим на звук воды, которая низвергается сверху и разбивается о подножие скалы.
Странный звук быстро приближался… вот он прорвался между елями, гигантскими в ночи, оглушил мощным топотом копыт, диким фырканьем и тяжёлым грохотом колёс.
Гиацинт увидел карету, ещё большую, чем у княжеского епископа в Бриксене. Упряжка поравнялась с ним.
Громадный кучер с мрачным, отливающим краснотой лицом, удержал четырёх тяжело всхрапывающих лошадей и рванул дверцу экипажа.
Шахтёр поднялся в карету и откинулся на спинку сиденья.
Четвёрка рванула с места — карета с грохотом покатилась дальше.
Заметки.
Его возвращение домой: через колодец, в спальню, с изменившимися глазами, перед рассветом, при первом крике петуха.
Цветы, покачивающиеся в утреннем воздухе.
В последнее время он чувствовал, что очень близок к мадонне в вуали, несущей в себе новую жизнь.
Воздух раннего утра, беременные звёзды.
Его возвращение к себе: в зеркале он видит лежащую женщину, озарённую первыми лучами солнца, но не узнаёт её.
На груди её шевелится живое сокровище.
— Я знала это — говорит женщина — гвоздики пламенели. И было ещё два знака: старшенькая читала по звёздам… и лебедя она видела.
Его губы произнесли одно лишь слово: «ТЫ…»