– Он самый, – согласно кивает Глеб.
Не могу не отметить, что смотрит он при всём при этом исключительно на Веру. С нескрываемым превосходством и капелькой заинтересованности.
– А мне казалось, что покупатель был анонимом. Как ты его нашёл? – откликает блондинка. – Должно быть, заплатил ещё больше.
Её радушие тает с каждой уходящей секундой. И пусть не сразу, но до меня начинает доходить, по какой именно причине так происходит.
– Захотел и нашёл, – безразлично пожимает плечами Глеб. – Моя невеста и не такого достойна, – вместе со словами обнимает меня крепче.
Я же стискиваю зубы сильней, делая вид, словно не замечаю завуалированное «И пошла ты со своим шантажом и знанием того, что я делаю у отца за спиной». Тоже цепляю фальшивую улыбку, как и Вера, которая заметно уязвлена.
– Но вообще мог бы хотя бы меня предупредить, что собираешься на такой… кхм… решительный шаг, – совсем не замечает истину происходящего Филатов-старший, добродушно усмехается, подходит ближе и хлопает сына по плечу, отсыпает скупые поздравления. – Мы даже толком не познакомились, не пообщались, – обращается уже ко мне.
– Ничего. Ни тебе с ней жить. А мне, – довольно грубо отчеканивает Глеб, не позволяя мне присоединиться к разговору. – Достаточно и того, что я с ней прекрасно знаком.
Три дня, угу.
– В отличие от меня. Я её вообще впервые вижу, – прибавляет ещё один женский голос, от ледяного тона которого в миг ползут морозные мурашки.
А прежде мне казалось, будто кондиционеры тут не справляются.
– Мама?
Глеб оборачивается к миниатюрной шатенке в платье, расшитом золотистыми камнями, а у меня в голове это его вопросительное «Мама» отражается громогласным набатом, наряду с тысячекратным эхом. Я едва справляюсь с собой, чтобы не застонать в голос, пока инстинктивно вжимаю плечи перед ещё одной представительницей рода Филатовых.
– Не знал, что и ты здесь будешь, – продолжает Филатов-младший.
– Решила в последний момент, – отмахивается от его замечания она, нахмурив свои идеально подведённые графитовым карандашом брови. – И я рада видеть тебя, сын, – произносит с нажимом, поворачиваясь ко мне.
Не просто разглядывает, сканирует, почти препарирует, как хирург под микроскопом. По крайней мере, никак не могу отделаться от ощущения, будто она ментально вскрывает мне череп, так пристально смотрит. Молчит с полминуты. И мне уже заранее страшно, что она скажет по итогу. Правда, так и не доводится узнать, какой именно приговор меня ждёт. Едва женщина открывает рот, как нас окружает целая толпа. Я их не знаю, но все остальные прекрасно с ними знакомы. Поздравления сыплются, как из рога изобилия, представители семейства Филатовых с видимым достоинством принимают каждое, реагируя на сопутствующие шуточки. Мне же только и необходимо, что изредка улыбаться, помалкивая. Я и помалкиваю. Только киваю ещё иногда. Так выдерживаю час с лишним – не меньше. Выдержала бы столько же, а может и больше, но в какой-то момент ловлю очередной оценивающий взгляд. Всё бы ничего, я и так, как рыбка в аквариуме, выставлена на всеобщее обозрение, почти как на выставке. Но этот взгляд – не такой, как все. Пронзительный, как небо. С толикой высокомерия. Затаённой тоской. И его обладательница, облачённая в шифоновое платье с внушительным шлейфом, смотрит в упор, не на меня. На Глеба. Моё существование она вовсе не замечает. Уголки её губ изредка подрагивают, кривляя скупые улыбки каждый раз, когда к ней обращается рядом стоящая девушка в схожем наряде.
Я помню её безупречное лицо. Её саму я тоже превосходно помню. Невозможно забыть. Ведь в моей памяти до сих пор хранятся десятки образов фотографий с её изображением, совместно с наследником «Галеон».
Оливия Флорез.
Та, что в настоящий момент на территории Соединённых Штатов судится с Глебом, обвиняя его в жестоком обращении.
Она-то здесь какого чёрта забывает?!
Вопрос в моей голове, как вспыхивает, так и не находит ответ. Да и это тревожит не настолько сильно, как тот факт, что, в отличие от меня Филатов-младший продолжает благосклонно принимать всеобщие поздравления с будущим браком, совершенно не замечая прикованного к нему внимания своей бывшей. И что-то глубоко внутри меня подсказывает – не просто так, нарочно. Слишком уж знакома эта маска полнейшей непробиваемости на его лице. Чем дольше смотрю, тем больше удостоверяюсь в последнем. Как и во многом другом.
Её присутствие тут – не случайно.
Как и матери Глеба.
И отца.
Да, чёрт возьми, он тут всех собрал, чтобы…
Разыграть чёртов спектакль с кольцом и предложением.
А до меня это только сейчас доходит.
Уровень тупости – Я.
И почему вдруг становится невыносимо обидно?
Тоже вопрос не из лёгких. Быть может я действительно не знаю ответ, но скорее всего – просто не желаю признавать… горькую очевидность. Мы же заключили сделку. Вот оно – её воплощение в реальность.
А ещё…
– Мне нужно на воздух, – произношу намного громче, нежели собираюсь.
Да и плевать, что обо мне подумают. И так всё, что только возможно себе представить, уже напредставляли.
– Хорошо, – кивает Глеб, отпускает мою руку.
Но я не отхожу от него. Наоборот. Сдавливаю пальцы вокруг его ладони, цепляясь, как в последний раз, и тяну за собой в молчаливом требовании.
Мужчина прищуривается. Не сразу, но реагирует, нехотя идёт следом, предварительно извинившись перед тем, с кем разговаривал последним. Уходим мы не так уж и далеко. Я выбираю первый укромный уголок, за одной из обвитых лентами колонн. Не опасаюсь, что нас услышат, на сцене снова играет живая музыка, перекрывающая гул многочисленных голосов.
– Что она здесь делает? – требую сходу, едва мы скрываемся от общего обзора.
На мгновение кажется, что он не поймёт, о чём я. А потом, когда я поясню, вполне возможно – заверит, что ничего не знает о её присутствии.
И тогда станет чуточку легче.
Но всё не так.
– Ты об Оливии? – всего лишь уточняет, но моей реакции не ждёт. – Она – лицо фонда, связана с программой пятилетним контрактом, – выдаёт бесцветно. – Не может не присутствовать.
Предел моего негодования – бесконечность.
– То есть, ты знал, что она будет здесь в любом случае? – бросаю встречно, не скрывая обвинительных ноток в тоне. – Знал, – уже не спрашиваю, отвечаю вместо него. – Знал. И притащил меня сюда. Чтоб она увидела. Чтоб они все увидели… Это, – морщусь, выставив перед собой руку с подаренным кольцом.
И он, и я оба знаем, что я права. Он и не отрицает. А мне не нужны оправдания. Ведь между нами на самом деле нет ничего, только сделка, требующая определённых рамок поведения. Жаль, я забываюсь, вспоминаю о сделке только в последние моменты. От того и горько, противно.
Хоть волком вой.
Когда я успеваю напридумывать себе что-то иное?
Идиотка…
– Филатов, а ты всё-таки та ещё скотина, – произношу дрогнувшим голосом, прежде чем стянуть с пальца кольцо, вручая его истинному хозяину. – И знаешь, я передумала. В нашу сделку совсем не входит пункт о том, чтобы я притворялась ещё и твоей невестой, – заставляю себя беззаботно усмехнуться.
И если всё, что я говорю прежде, Глеб выслушивает всё с тем же каменным лицом, то, как только кольцо оказывается насильно всунуто ему в руку… отойти я не успеваю. Он перехватывает мои пальцы вместе с украшением. Дёргает на себя. Впечатывает болезненно, грубо. Прижимает меня спиной к колонне. Всё. Я в ловушке. Не сбежать.
– Ты уже согласилась. Поздно говорить мне «Нет», Дюмовочка, – отчеканивает, а в золотисто-карих глазах чуть ли не молнии сверкают.
Я знаю, он в бешенстве. Только не пойму никак, с чего бы. Из нас двоих тут меня обманули. Не его. Какой реакции он от меня ждёт? Что я снова изображу покорную овечку? Будто у меня совсем нет гордости.
– Но я говорю. Нет, Филатов. Я понимаю, что «обещать – ещё не значит жениться», но это не значит, что я буду терпеть это твоё дерьмо! – срываюсь в ответ. – Ты мог бы хотя бы меня предупредить! Какого чёрта ты выставляешь меня на всеобщее посмешище? Ещё и мама твоя тут! Нормально познакомить нас не мог?! Подружка твоя бывшая. Чёрт, тут вообще есть кто-нибудь, не из твоего окружения?! Или ты и воспиталку из своего детсада на всякий случай тоже притащил, чтоб уж наверняка на меня все-все-все посмотрели и заценили твой мега-положительный выбор?! Может я вообще ни разу не положительная! Об этом ты не подумал?! И отпусти ты меня уже, наконец, а то я такой скандал закачу, что ты сто пятьсот раз покаешься, что вообще на свет появился!
Всё. Кислород в лёгких заканчивает. А большую часть из того, что я выдаю, не запоминаю вовсе. Да здравствует истерика! Шальное сердце опять колотится, словно вот-вот выпрыгнет из груди. Мне плохо. Но не в физиологии дело. Я раздавлена. Словно весь мир рушится. А меня погребает под его обломками. Настолько тяжёло ощущаются прикосновения мужчины. Даже после того, как они исчезают. Даже после того, как уходит сам Глеб.
Он не произносит ни слова в своё оправдание. Только одаривает обжигающим злостью взглядом, выплюнув напоследок:
– Дура!
И уходит, да…
Совсем.
Глава 20
Золотые звёзды мерцают в полумраке зала, сплетаясь в хоровод, плывущий то туда, то сюда… С высоты балюстрады, на которую я поднимаюсь, чтобы сбежать ото всех, я могу отчётливо видеть только эти звёзды. Лица людей внизу – мелкие, едва разобрать. Возможно, если бы не слёзы, то я справлялась бы с этой задачей лучше. Но я и не хочу смотреть на них. Как и быть здесь тоже не хочу. Филатов уходит, оставив меня одну, в незнакомом городе, в окружении чужих людей, и я понятия не имею, что мне делать дальше. Никак не покидает ощущение, будто это такая форма наказания за мою провинность. За то, что позволяю себе лишнее, когда высказываю ему всё своё недовольство. При мысли о последнем я снова злюсь. На Глеба, на себя, на весь этот мир, в котором мы вынуждены вот так существовать.