Одна его ладонь по-прежнему ласкает грудь, другая – гладит между ног поверх простыни, заставляя моё сердце стучать всё чаще и громче, пока кровь по венам несётся всё быстрее и быстрее, обжигая разум незримым пламенем, сконцентрированном внизу живота.
– Потому что я хочу? Тебя хочу, – тихим околдовывающим шёпотом отзывается Глеб, а его рука смещается от груди выше, к горлу, аккуратно обхватывая. – Хочу твои длинные тёмные волосы, обернутые вокруг моего кулака, – вместе со словами выполняет озвученное, потянув за волосы назад, вынуждая прогибаться в спине ещё глубже. – Хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда мой член глубоко в тебе, а твои глаза горели от желания, – резкий рывок и простынь с жалобным треском соскальзывает с меня ещё ниже, оголяя бёдра. – Хочу касаться каждого изгиба твоего обнажённого тела, – и правда касается, выводит невидимые узоры кончиками пальцев в районе живота, поднимается выше, снова обхватывает грудь. – Хочу слышать то, как сладко и призывно ты стонешь, пока я ощущаю, какая же ты тесная и тугая. Хочу чтоб снова молила и извивалась. Хочу, чтоб опять и опять сжимала собой мой член, когда я кончаю в тебя.
Поцелуи в шею уже не едва осязаемые и нежные, быстро превращаются в настойчивые, жалящие, требовательные. Меня бьёт дрожью, простреливает огненной волной удовольствия. Я теряюсь в этих ощущениях, в его откровенных словах, в каждом новом прикосновении. И едва ли различаю, как разносятся по спальне слетающие с моих уст всхлипывающие стоны. Один… Другой… Особенно громкий – вместе с резким проникновением, фактическим насаживающим меня на мужчину.
– Ох…
А Глеб замирает. Ничего не делает больше. Ждёт.
Подозреваю:
– Не больно, – выдыхаю рвано. – Ещё. Пожалуйста.
Да, почти готова молить. Ощущение наполненности сводит с ума, кружит голову, пьянит, стирает все границы дозволенного. Я цепляюсь за подлокотники крепче прежнего, до судорог в пальцах, кусаю губы, запрокидываю голову, подставляя шею новым поцелуям, отдаюсь и покоряюсь каждому последующему толчку, сама подаюсь навстречу, растворяюсь в наступающей перед глазами тьме… Оргазм вспыхивает яркой феерией, пронзает сладкой истомой, вышвыривает в иную реальность. Меня выгибает до немыслимых пределов. Едва ли я способна контролировать себя. Да и зачем? Если именно так, здесь и сейчас – невообразимо правильно и необходимо. С ним. Одним-единственным. Моим.
– Даже не думай засыпать снова, Дюймовочка. Мы только начали, – доносится сквозь невесомую пелену лёгкости, которая опутывает сознание, подобно сетям.
Сколько проходит времени? Минута. Может больше. Неважно. Глеб так и не выходит из меня, ласково разбирает длинные спутанные прядки моих тёмных волос, пока я прихожу в себя, распластавшись на нём.
– Вообще-то я думаю, что мне нужно в ванную комнату, – отзываюсь с ленивой насмешкой. – Спать, так и быть, не буду.
Наследник «Галеон» ничего не говорит. Подхватывает за бёдра, перемещает меня на себе иначе, теперь я напоминаю себе обезьянку, повисшую на хозяине. Он поднимается на ноги, вместе со мной направляется в сторону уборной.
– Я в состоянии и сама управиться, – улыбаюсь, глядя в золотисто-карие глаза.
В них лучится тепло. Такое явное и по-настоящему согревающее, что не могу перестать смотреть, хотя знаю, что пора бы уже отлепиться от мужчины.
– Знаю. Но зачем? Меня и так всё вполне устраивает, – усмехается Филатов.
И всё бы ничего, но…
– Мне нужно в туалет, – качаю головой.
– Хм… – всё-таки отпускает, аккуратно ставит на ноги перед нужной дверью. – Об этом я не подумал, да. Забыл. Извини.
Такому, как Глеб понятие стеснения совершенно не свойственно. Но я замечаю смятение в тоне его голоса.
Ну, как тут устоять и не добавить?
– Ничего, если верить большинству беременных, то совсем скоро я буду хотеть в туалет почти круглосуточно, так что не забудешь больше, – выдаю ему с нахальной улыбочкой.
– Так уж и скоро? – выгибает он бровь.
– Если учесть, что цикл у меня начался примерно полторы недели назад, – прикидываю задумчиво, – а мы с тобой тут… ммм… – запинаюсь. – В общем, точно скоро!
Не дожидаюсь, пока он осмыслит всю полноту моего обещания. Сбегаю за дверь уборной. Бестолковая улыбка так и не сходит с моих губ, но я не поддаюсь этому легкомысленному состоянию, первым делом закрываю замок на дверной ручке, а после уделяю ещё полминутки своему зову природы, уже потом включаю горячую воду, льющуюся в ванну, куда добавляю немного пены. Отражение в зеркале оставляет желать лучшего, на шее добавляется ещё несколько синяков, волосы действительно спутаны, а расчёски под рукой нет. Спасибо, в наличии имеется пара больших полотенец и халат, в который я планирую облачиться, после того, как завершу все свои водные процедуры и вернусь к… ага, как же. Щелчок вскрытого замка обрывает последнюю мою мысль.
– Тебе же больше не нужно в туалет, – с флегматичным видом заявляет вошедший Глеб, заранее предугадав возмущение по поводу незваного вторжения.
Совсем не медлит, проходит дальше, через голову стаскивает с себя футболку, после чего избавляется и от остальной одежды.
– И почему я даже не удивлена? – закатываю глаза со страдальческим стоном и отворачиваюсь.
Если прежде собственный вид не особо смущает, то теперь, когда разум не обманут пеленой страсти, стоять перед ним совсем голой становится неловко. Прячу себя в воде, сдобренной обильной пеной. Хотя это не особо спасает. Филатов, оказавшись рядом, без зазрения совести вытаскивает меня из воды, переступает бортик ванны, сам умещается в овальной широкой нише из мрамора с комфортом, а меня укладывает уже на себя.
– Как с куклой какой-нибудь, ей-богу… – ворчу себе под нос, пока щёки обдаёт жаром.
Он слышит. Слишком явная судорога, задевающая его пальцы, покоящиеся на моём животе. Но никак не комментирует. Прикрывает глаза. Замечаю это спустя минуту наступившей тишины, когда слегка поворачиваю голову. Тоже молчу. Ещё минутки две.
– Глеб, – нарушаю затянувшуюся паузу первой. – Ты вчера сказал, что кольцо – фальшивое. Что сделал это из-за Веры. Чтоб отстала.
– И?
Нет, я не жду оправданий. Да и сам факт подделки меня совершенно не задевает. Вчера язвила скорее на нервах. Но во всём этом всё же есть то, что царапает разум.
– То место, где я тебя нашла. Там, где был тот самый ювелир, который сделал кольцо… – продолжаю задумчиво. – Ты же кольцо получил до того, как начался раут. Там подарил мне его при всех. Не понимаю, зачем тогда ты ездил в то место – после… – прикусываю нижнюю губу в нерешительности.
Стоило ли спрашивать?
Не моё же дело, куда он ходит, с кем общается. В нашем договоре не было ничего о том, что он обязан отчитываться передо мной. Как и хранить верность.
Но всё равно уже спросила…
Не удержалась, да.
Наверное, именно поэтому задерживаю дыхание, напряжённо ожидая ответа. Не столько самого ответа, сколько реакции на такое проявление моего любопытства.
А реакция…
Мой шумный выдох. Наравне со скольжением мужских пальцев вдоль живота.
– Помнишь про аукцион «Christie’s» две тысячи тринадцатого, о котором говорил отец? – лениво проговаривает Глеб и приподнимается выше, вместе с тем смещая меня саму ниже. – Покупатель был анонимом. После аукциона кольцо больше никто не видел, – напоминает о том, что я уже знаю, выдерживает небольшую паузу, продолжая поглаживать мою разгорячённую кожу. – Как считаешь, сможет ли сделать качественную подделку тот, кто действительно никогда не видел, как оно должно выглядеть в реальности? – спрашивает, но ответа не ждёт. – Мне достанут оригинал.
В любой другой ситуации я бы удивилась.
К чему такие непомерные траты?
Всё ведь уже, цель достигнута…
Но здесь и сейчас, когда его руки ласкают внутреннюю сторону бёдер, плавно разводя их в стороны, позволяя прочувствовать твёрдость его плоти, упирающейся мне между ног, я вряд ли способна на дальнейшие рассуждения. Единственное, что ещё остаётся в моей голове – сосредотачивается на соприкосновении наших тел. На грани. Мучительно-медленным скольжением. Не проникая. Будоража кровь, воображение, заставляя вспоминать, представлять… А поцелуи… Нежные. Манящие. Обещающие. Задевающие плечи, ключицы, шею, подбородок, уголок губ, висок и снова губы, шею, плечо…
– Глеб, – срывается с моих уст тихим стоном, пока я выгибаюсь и заново схожу с ума в его умелых ласках.
Снова и снова. Превращая каждый миг в череду чувственного наслаждения. Я тону в нём. Захлёбываюсь. Погибаю. И возвращаюсь в реальность вновь совершенно без сил. Оргазм прошивает судорожной сладкой дрожью, оставляет пустоту в голове. Но Глеб не оставляет возможности насладиться наступившей безмятежностью. Поднимает, переворачивает, ставит на колени.
– Держись крепче, Дюймовочка.
Мои пальцы едва касаются мраморного бортика, не успеваю ухватиться, как следует, но он вторгается. Жёстко фиксируя за бёдра. Резко. Грубо. Глубоко. Вышибая воздух из груди. Выбивая пронзительный стон наслаждения из моего горла. Толчки – быстрые. Толкается в меня так рьяно и жадно, словно, как я сама, тоже с ума сходит. Среди стен ванной разносятся бесстыжие, распутные шлепки. Одно осознание этого возбуждает за жалкую секунду. И я подхватываю заданный ритм. Сама подаюсь навстречу. А Глеб оборачивает мои волосы вокруг своей руки, притягивает меня к себе со спины ближе, хрипло дышит в затылок. Другая ладонь смещается к низу живота, давит, позволяя чувствовать каждое новое проникновение его члена ещё острее, ярче, интенсивнее.
Вот оно, поработившее рассудок безумие…
Одно на двоих.
Как тот же кислород, который я сперва урывками хватаю ртом, а потом отдаю ему вместе с алчными поцелуями.
– Давай, девочка моя, ну же, кончай! – почти рычит мне на ухо.
Я и без того совсем близко. А его голос – мой личный спусковой крючок. Приказ, которому нельзя не подчиниться. Оргазм сковывает каждую мышцу, пробирается в голову, укрывая моё восприятие мира особенной в своём удовольствии тьмой. Раскалывает сознание. Всё. Нет меня. Я даже больше не чувствую собственные пальцы. Ничего не чувствую. Кроме того, насколько же умопомрачительно хорошо. Даже нисколько не волнует, как по внутренней стороне бёдер стекает его сперма… Я утыкаюсь лбом в холодный мрамор. Едва ли дышу. И совсем не сопротивляюсь, когда меня вытаскивают из воды, несут в душевую кабину, где бьёт упругий прохладный напор. Протестую лишь тогда, когда Филатов решает воспользоваться моим состоянием и дальше, собираясь ко всему прочему ещё и помыть полубеспомощную меня.