– А знаешь, кажется я поняла, почему ты так настаивал на том, чтобы я носила оригинал, а не… кхм… – запинаюсь, опасаясь, что нас может кто-либо услышать, и оглядываюсь по сторонам, – дубликат кольца.
Моя пытка со знакомством всех-всех-всех, кому только не лень, завершена, и мы выходим на улицу, подышать свежим воздухом, хотя вечеринка всё ещё в самом разгаре. Сбегаю я оттуда, в общем.
– Да? – вопросительно приподнимает бровь Филатов. – И почему же? – окидывает меня заинтересованным взглядом.
– Ещё парочка таких вечеров, и камешек сотрётся, – хмыкаю в ответ, разглядывая, как блики лазеров с крыши павильона падают на розовые грани полупрозрачного камня. – И тогда, если попадётся кто понимающий, быстро просечёт, – добавляю задумчиво.
Вполне разумное оправдание…
Для меня.
Но не Глеба.
Он останавливается посреди вымощенной камнем аллеи. С минуту просто молчит, разглядывая меня с какой-то странно-глубокой задумчивостью.
– Не-а, не поэтому, – выдаёт в итоге, хватает меня за руку, тянет в сторону, а через два шага прижимает спиной к стволу раскидистой ивы, пряча нас обоих под её падающей кроной. – На этот случай я всегда могу сказать, что… Хм… – призадумывается. – Как там было? Потеряла, украли, сломалось… А потом ты не хотела меня расстраивать, поэтому и нацепила копию. Вот и всё. Делов-то, – заканчивает в полнейшей беззаботности.
Лукаво прищуривается, продолжая пристально разглядывать меня. Явно ждёт моих новых вариантов и версий того, для чего тогда кольцо.
А я…
Нет, не спрашиваю его о том же, хотя это самый лёгкий вариант узнать правду. Свои предположения тоже больше не строю. Вдыхаю прохладный воздух полной грудью и улыбаюсь. Просто потому, что где-то в глубине моей души давно существует та единственная из всех «правда», в которую я бы хотела поверить. И она мне нравится больше любой другой версии. Пусть даже если это и заблуждение. Я потом очнусь. Потом пожалею. Или прозрею. Не сегодня.
– Тогда я сдаюсь, – развожу руками.
– Это правильно, – хвалит Филатов. – Мне нравится, когда ты мне сдаёшься, Дюймовочка, – понижает тональность до шёпота, склоняется надо мной.
Моих губ касается его дыхание. Мурашки бегут по коже от одной только мысли, насколько мы близко, почти поцелуй. Правда, я не спешу восполнять все образы, заигравшие в моём воображении.
– А почему Дюймовочка?
– Ты хрупкая. Маленькая. Иногда кажется, можешь вся уместиться в моей ладони, – отзывается Глеб. – Не в буквальном смысле, конечно, а… – не договаривает.
Ему на телефон приходит сообщение. Он отвлекается на изучение. Прочитывает бегло. Снова крепко сжимает мою руку.
– Идём, – забывает о нашем предыдущем диалоге и тянет за собой в сторону припаркованной неподалёку машины.
– Куда?
– Скоро узнаешь.
И всё. Сколько не пытай его, больше ни слова не добьёшься по поводу того, куда мы едем. Впрочем, неизвестность тоже длится не столь уж и долго. Примерно минут через пятнадцать Bugatti Veyron паркуется перед… океанариумом.
– Но ведь уже поздно. Тут давно… – растерянно смотрю на здание с зеркальным фасадом.
– Закрыто? – заканчивает за меня Глеб, а мне на секунду кажется, что дальше меня разуверят в обратном, но нет. – Ага. Закрыто.
А сам всё равно выбирается из машины!
И с моей стороны дверцу открывает.
– И что мы тогда здесь делаем? – хмурюсь, уставившись на его протянутую в приглашающем жесте ладонь.
– Откроем? – с лёгкой усмешкой предлагает мужчина.
Не дожидаясь моей реакции, сам же крепко сжимает мою руку и вытаскивает наружу.
– Как это, откроем? – послушно иду за ним.
– Обыкновенно, – пожимает плечами Глеб. – Я арендовал здание. До утра.
У меня отвисает челюсть.
– Ты… Что сделал? – переспрашиваю удивлённо.
Хотя, чему я удивляюсь?
Давно стоит понять, что для наследника «Галеон» все границы дозволенного – понятие весьма размытое и относительное. Всегда добивается желаемого.
– Арендовал. Весь океанариум, – повторяет беззаботно мой сопровождающий, притягивая к себе, обнимая за талию. – Подумал, если будем целый день находиться среди гвалта толпы, разглядывая аквариумы, как ты хотела, то после таких экскурсий ты устанешь, так что на вечеринку у тебя сил не останется. А так… И к Стрелецкому сходили, и вроде как своеобразный отдых после шумной тусовки, в тишине и спокойствии. Разве нет? – останавливается перед широкими двустворчатыми дверями, склоняется ниже, прижимает к себе ещё крепче и касается губами моего виска в подобии поцелуя.
– Ты… Невероятный. Ты в курсе? – прикусываю нижнюю губу, чтобы не улыбаться широко-широко, как последняя дурочка.
Хотя улыбка всё равно так и напрашивается. Ведь Глеб тоже улыбается. По-особенному тепло и мягко. На меня больше не смотрит. Скорее, каким-то своим мыслям. Или же услышанному.
– Теперь в курсе, – отзывается неопределённо, глядя перед собой.
Там, с той стороны дверей появляется охранник в тёмно-зелёной униформе. Он-то и распахивает перед нами стеклянную преграду.
– Добрый вечер, – здоровается вежливо.
Не провожает, просто указывает жестом нужное направление. Дальше мы идём одни. А я только и делаю, что оглядываюсь по сторонам, едва сдерживая себя и свой быстрый шаг, настолько любопытно разглядеть как можно больше и поскорее.
Здание океанариума построено таким образом, что главный вход расположен на самом верхнем этаже, поэтому, вместе со спуском среди внушительных стеклянных бассейнов, создается иллюзия о постепенном погружении в подводную жизнь. Коралловые рифы, разноцветные рыбки – только начало захватывающей дух красоты. Я замедляю дыхание, иду медленнее, веду пальцами, повторяя очертания длинных листовых пластин ярко-зелёных водорослей, что одновременно поддаются течению, напоминают вольного воздушного змея с длинным хвостом, унизанным флажками, и вместе с тем намертво прикреплены к грунту. Всё им нипочём. Не отдадут никому свой дом. Их стойкость не может не восхищать.
– Потрясающе, – выдыхаю восторженно, а взгляд пленяют другие морские обитатели.
Хищные звёзды. Розовые. Синие, с жёлтой каймой. Ярко-оранжевые, красные и совсем-совсем блеклые. Пятнистые, с причудливым рисунком на лучах. Малюсенькие. И пугающе громадные. Гладкие или покрытые шипами, с виду шелковистые или шероховатые. Как же их много! Не сосчитать. Я и не считаю. Останавливаюсь с приоткрытым ртом, едва замечаю то, что находится чуть дальше. Гигантский, куда больше предыдущих, размером во всю стену высотой сразу в несколько этажей. Как открытый океан – встань напротив, ощути себя тем самым Посейдоном, который в силах по мановению трезубца разводить морские глубины.
А там…
Крабы. Пираньи. Мурены. Скаты. Крабы-пауки. Медузы. Столько экзотических рыб, что можно рассматривать их вечно. А ещё касатки! Самая крупная, метров пять в длину, не меньше! И я почти согласна остаться здесь навечно, снова и снова, как под гипнозом, вглядываясь в очертания столь же умного и прекрасного, сколь и жестокого опасного хищника. Противоречивое создание, с чёрной спиной и боками, белыми пятнами в районе горла и над глазами, такой же белой продольной полосой вдоль брюха – кажется…
– Я влюбилась, – заканчиваю мысль уже вслух, на тихом выдохе почти касаясь кончиками ногтей приглушённо подсвеченного стекла.
На большее не решаюсь. И замираю вновь. Едва шеи касаются мужские пальцы. Ведут вдоль линии бьющегося пульса столь же медленно и плавно, осторожно, едва касаясь, как я сама совсем недавно в воздухе напротив разделяющего нас от толщи десятков тонн морской воды. Другая его ладонь собирает мои волосы, отводит в сторону, перекидывает через плечо. Кожу обжигает шумный выдох. И вдох. Резкий. Глубокий. Застывающий.
– Не ты одна. И я. Тоже.
Хриплый шёпот проникает в разум, остаётся где-то на самом дне. Моего сердца. Наверное, потому-то оно и стучит всё чаще и громче, отражаясь гулким эхом в моей голове.
Смешиваются…
Удары в грудной клетке, дающие жизнь. И шёпот, позволяющий чувствовать эту жизнь, как никогда ярко.
– Правда? – оборачиваюсь.
Глеб совсем близко. Даже руку протягивать не надо. Миг – и моя ладонь без того сжата его сильной ладонью. Всего полшага. И я спиной чувствую прохладу преграды, сдерживающей целый мир позади. Да, я ещё пока помню о нём. Секунды две. А может и меньше. Золотисто-карий взор пылает, будто в нём живой огонь горит. Скорее всего, всё дело в освещении. Но вряд ли оно виновато в том, как от этого жара меня бросает в дрожь.
– Сомневаешься? – всё так же тихо и хрипло отзывается наследник «Галеон».
Не знаю, что происходит. Почему становится так сложно и дальше поддерживать разговор, с каких пор кислорода вдруг резко не хватает. Моя рука прижата к стеклу, на уровне лица, его рукой. Пальцы переплетены. И я почти ненавижу это ощущение неопределённости. Когда он вот так вот смотрит, будто в душу мне влезть пытается. Пристально. Неотрывно. Словно и нет больше в этом мире ничего, что он в силах видеть.
– А должна? – произношу едва ли громче него самого.
Вопрос. На вопрос. Ни одного ответа. Нет никакой логики. Искать её бессмысленно. Да и не ищет никто. Кому она сдалась, когда внутри зреет лишь одно-единственное желание? Быть ещё ближе. Чтоб было ещё жарче. Чтоб весь мир сгорел. Исчез. Ничего другого не надо. И мы сами. В пепел. Ничто. Спасительную пустоту, которая накроет нас обоих потом, намного позже. Чтоб губы обжигало от поцелуев. Спалило ко всем чертям здравомыслие, мораль и рассудок. Пальцы чтоб сводило судорогой. И тогда я снова постараюсь запомнить каждый миллиметр его тела, пока буду прикасаться, ласкать, исследовать, дарить не меньшее наслаждение, чем он дарит мне каждый раз… Да, я поддаюсь этой своей слабости. Уступаю. Проигрываю. Отдаю последние крохи воздуха вместе с алчным, сводящим с ума поцелуем. Разум вышвыривает куда-то в бездну, адово пекло. Сгорю, сгину в них – совсем не пожалею. Сама прижмусь теснее, обниму мужчину, когда он приподнимет меня выше, вклинится между ног, задирая подол платья. Бельё не имеет значения. Сдвинуто. Не мешает. Проникновение – болезненно неспешное. Отчаянно необходимо сильнее, резче, безжалостнее. Я хнычу от этой несправедливости, как какая-нибудь капризная жадная девчонка, кусаю губы, впиваюсь ногтями в сильное плечо, сжимаю переплетённые пальцы у стекла крепче, сама подаюсь навстречу толчкам внутри меня. Заново схожу с ума. Окончательно теряю связь с окружающим. И распадаюсь в то самое желанное ничто, едва оргазм накрывает очередной яркой феерией, поглощая сознание, сковывая слитые воедино тела.