– Заберём. Найду новую работу. Я не овощ. Ты – тоже найдёшь. Раньше же справлялись как-то. Почему сейчас не сможем? – отпихиваю бумаги в сторону.
Близняшка молчит. Я замечаю сожаление в её взоре. И бескрайнюю тоску.
– Ты губишь себя, Варя, – произносит с грустью. – И зря надеешься на то, что Глеб изменит своё решение.
– Я не надеюсь.
Если только совсем чуть-чуть. Где-то очень-очень глубоко, в самых потаённых закромах моего сердца…
– Надеешься, – с нажимом повторяет Ариша. – Да, не отрицаю, он хорош собой, иначе бы бабы по нему так не сохли. Жених из него тоже завидный. С таким-то количеством бабла. Но ты зря надеешься. Он сделал тебе несколько подарков, проявил щедрость, вы провели вместе некоторое время, и это время было, возможно, самым лучшим за всю твою жизнь. Ты влюбилась в него. Даже не отрицай. Я тебя хорошо знаю. Вижу это в тебе. Но ты должна понять: такие, как он просто так своё состояние не наживают. Они безжалостные. Ты посмотри, – хмыкает с горечью, махнув на неподписанные соглашение. – Он курьером отправил. Сам не позвонил даже. Вычеркнул тебя из своей жизни. Раз и навсегда. Без всяческих раздумий. Сколько времени прошло, как он узнал? Всего день! Он даже не сомневался, понимаешь? Дурочка ты моя влюблённая, если бы ты ему нравилась хоть на половину из того, как он нравится тебе, он бы никогда так не поступил с тобой. Очнись, Варя. Не делай себе ещё больнее. Подпиши. Забудь про него. Если не хочешь деньги брать из гордости, отдай их потом в детский дом какой-нибудь. Но забудь про Глеба Филатова. Не для тебя он. Пойми уже. Не любит он тебя.
А я вдруг вспомнила, как он вчера кулаком, об стену… Тогда, как сейчас было больно. Да так, хоть вой, хоть плачь, хоть ори, хоть молись. Не избавишься. Ни от боли. Ни от слёз, обжигающих щёки.
– А меня и не за что любить, – роняю тихо. – За что? Ни образования, ни хорошей работы, ни денег, не модельной внешности, ни здоровья. Ничего из себя не представляю. Сплошной изъян, – отворачиваюсь.
На большее банально не способна. Ком в горле мешает говорить. Да и пекло в моей груди лишь расходится и расходится.
– Я не это имела ввиду, – вздыхает виновато сестра, тянется к пиалке около меня. – На, попей, – придвигает чай ближе. – Станет легче.
Легче не становится. Хотя всё, до дна выпиваю, практически залпом. Даже вкуса не чувствую.
– Мне нужно на воздух.
– Хорошо, как скажешь.
– Нет, я сама. Одна, – отказываюсь, поднимаюсь на ноги, всё ещё не смотрю в её сторону. – Потом увидимся, Ариш. Мне нужно одной побыть.
Да, сбегаю. Ни разу не оборачиваюсь. Иду, смотрю строго перед собой. Хотя из-за слёз не вижу ничего толком. Ног тоже не чувствую. Как кукла – всё машинальное. Сжимаю, разжимаю ладони в кулаки. Пальцы тоже немеют. Холодный уличный воздух совсем не спасает. Даже спустя целую улицу, до ближайшего перекрёстка. Останавливаюсь у обочины не потому, что сигнал светофора красный. Головокружение. Слишком сильное, накрывает, как лавина. Забирает последние силы на то, чтобы удерживать себя в вертикальном положении. И преградивший путь внедорожник. На него опираюсь. Чтоб не упасть. Хотя к земле всё равно неумолимо клонит.
– А я предупреждала тебя, что ты не имеешь ни малейшего понятия, во что ввязываешься, – доносится откуда-то сбоку, с долей ядовитой насмешки. – Но теперь бежать уже поздно.
Оборачиваюсь на голос. Мир плывёт. Все очертания окружающей реальности размываются. Но голос я всё равно узнаю.
Вера…
Она.
Какой-то мерзкий запах.
Противный вязкий привкус во рту.
И забвение…
Глава 28
Кажется, приходить в себя в непонятных местах становится моей пагубной привычкой. Вязкий привкус во рту никуда не девается. Но беспокоит совсем не это ощущение. А игла в моей вене…
– Тихо! – стоит дёрнуться, как меня тут же хватают за плечи, фиксируют и возвращают в прежнее положение, укладывая на подушку. – Тихо, – повторяет уже мягче незнакомый женский голос. – Спокойно, – добавляет, отпуская, как только я перестаю сопротивляться. – Так ведь и навредить себе недолго, – укоряет в довершение.
Невысокая рыжая девушка с веснушками в самых обычных джинсах и спортивной майке регулирует капельницу, не сводя с меня проницательного взгляда. В моей вене и правда игла. Капельница, если уж на то пошло. Но никаких белых стен на этот раз. Тёмные обои в блекло-жёлтый цветочек, деревянные панели, покрытый лаком паркет и винтажный спальный гарнитур – вот, что меня окружает.
– Где я?
– Отель «Савиньон», – отвечает, но не та, что занята капельницей. – Уж прости, апартаменты не люксовые, не до того было, – дополняет с небрежной усмешкой… Вера.
Не замечаю её присутствие сразу, потому что она стоит над моей головой, чуть позади, прижимаясь плечом к стене.
– Что происходит? – закономерно напрягаюсь.
– Ничего особенного. У тебя отравление. Если быть более точной, ты выпила отвар, провоцирующий выкидыш. А это, – кивает в сторону незнакомки, – Лида. Она спасла тебе жизнь. Не подбери я тебя на той улице, ты бы там и осталась.
Снова дёргаюсь. На этот раз достаточно быстро и верно, чтобы вытащить из руки иглу с сомнительным раствором. Проступившую кровь просто накрываю пальцами и усаживаюсь. Вовсе встала бы, но сперва надо перебороть приступ головокружения.
– Это всего лишь магнезия и физраствор, – закатывает глаза на такую мою реакцию Вера. – Всем беременным ставят. И тебе сейчас это тоже необходимо.
– С чего бы мне тебе верить? – отзываюсь враждебно. – Как ты вообще так «вовремя» оказалась там? Тебя же даже в стране быть не должно. Какое-то слишком странное удачное совпадение, – констатирую факт.
Да, я прекрасно помню тот резкий пакостный запах, после которого я окончательно потеряла связь с реальностью. Вместе с появление моей якобы спасительницы.
– Намного проще верить в то, что среди всех, именно я – враг, правда же? – тоскливо вздыхает Вера, переводит внимание на Лиду, взмахом руки указывает ей покинуть комнату. – Но ты права. Моё появление – совсем не какое-нибудь удачное совпадение, – умолкает, но всего на несколько секунд, ровно до момента, пока Лида идёт к двери, которую распахивает. – Юра! – зовёт, едва отворяется проём между спальней и смежной комнатой.
Тот, к кому она обращается, возникает на пороге почти сразу. А я смотрю на него и глазам своим не верю.
Зато теперь понятно, откуда такая осведомлённость у любовницы Филатова-старшего!
– Ах, да. Ты, конечно же, не знаешь. Наверное, надо нам всем заново познакомиться, – комментирует дальше Вера. – Юра – начальник службы безопасности Глеба Филатова. И мой сводный старший брат. Он позвал меня.
– Ого, – слетает с моих губ ошалелое.
Низ живота подло тянет. Ноющая боль простреливает короткой, но ощутимой судорогой. На секунду мелькает отвратительная мысль: «Вдруг я больше не беременна, раз она упоминает о специальном отваре, провоцирующем выкидыш?!». Но потом я вспоминаю остальные её слова, как и то, что никакого кровотечения у меня нет, а значит зря думаю о плохом. И всё-таки поднимаюсь на ноги, недовольно покосившись на блондинку, которая преграждает мне дорогу на выход из комнаты.
– Держать не стану. Но давай сперва поговорим, – выставляет ладони в примирящем жесте.
– И о чём же нам с тобой разговаривать? Выставишь счёт за спасение? – выгибаю бровь, подхватывая мою валяющуюся у ножки кровати обувь.
Возможно, слишком резко. А мне действительно стоило бы быть благодарной за помощь. Однако в альтруизм и самоотверженность Веры совсем не верится.
– Например о том, что если вы, Варвара Андреевна, хотите жить, то лучше продолжать оставаться для всех «мёртвой», – подаёт голос молчавший до сего момента Юрий. – Не успей мы вовремя, всё закончилось бы далеко не радужно.
Остаюсь на месте. Сперва, потому что размышляю, удастся ли пройти мимо до сих пор находящегося на границе порога мужчины. Потом…
– Особенно, если хочешь, чтобы живой оставалась не только ты сама, но и твой малыш, – хмуро добавляет Вера.
– Это что, угроза? – возвращаю внимание к ней.
– Нет, – качает головой блондинка. – Угроза – это ты. В глазах всех Филатовых. В свете грядущего судебного разбирательства, если станет известно о твоей беременности, а потом что-то пойдёт не так с твоим здоровьем, учитывая диагноз, не дай боже, ты умрёшь, тогда Филатовы не отмоются. И куда легче устранить эту проблему сейчас, чем расхлёбывать потом.
Должно быть, за последние сутки на мою бедовую голову слишком много всего наваливается, потому что с усвоением ещё и этой информации у меня знатная напряжёнка.
Вообще никак не усваивается…
– Ты ведь не подписала бумаги? – спрашивает Вера, сама же своему вопросу кивает, не дожидаясь моей реакции: – Не подписала. Вот к тебе и применили другой метод. И это только верхушка айсберга из всего арсенала, который можно применить. В одиночку тебе не справиться, – отходит от меня, усаживает в кресло, складывая ногу на ногу. – Ты ведь помнишь Оливию? Знаешь, в чём её истинная проблема? Почему она оказалась в такой ситуации? Девчонка бесплодна. Но при этом имела глупость заявить Глебу, что беременна от него, когда он решил с ней расстаться. Решила удержать его таким нетривиальным способом. За что и поплатилась, когда обман раскрылся.
– М-мм…
Да, всё ещё не усваивается.
– А вы, значит, вместе с братом, – кидаю на него условно насмешливый взгляд, – типа самые хорошие ребята во всей этой истории? И поможете мне? Просто потому, что я тут такая вся жертва и нуждаюсь в помощи? Я ещё не забыла, как ты пыталась шантажировать Глеба историей со снятыми без ведома его отца деньгами, – заканчиваю всё так же насмешливо.
Притворяюсь, конечно же.
На самом деле я в откровенном ужасе!
– Я всего лишь хотела получить рычаг воздействия на него. Я тоже жить хочу, знаешь ли, – нисколько не смущена моими словами Вера. – Или думаешь, мне тупо везёт иметь отношения с Мишей и содержание от него, а у его жены память короткая? – протягивает ехидно. – И да, ты права, я помогаю тебе не потому, что мне тебя жаль, не потому, что вижу в тебе жертву. Потому, что вижу в тебе равную себе. Партнёра, если хочешь. Не прямо сейчас, конечно. Не в твоём этом состоянии, – поправляет себя, скривившись. – Сперва тебе родить надо, – взмахивает рукой в мою сторону. – Вот потом, когда ты будешь матерью последнего наследника всего их благосостояния, тогда – да-а… – протягивает уже довольным тоном. – Я помогу тебе, а ты – мне. Выгодно обеим. Особенно – тебе. Кроме меня тебе помочь всё равно некому,