Как, интересно, взглянула бы на все она сама? Поддержала бы мнение деда о том, что Алесандро обязан отцу, или согласилась с тем, что он недостоин поста управляющего? Или вообще бы поддержала Гиакомо в том, что Сандро непредсказуем и не может стать главой семьи?
— У нас был праздник. Мне было двенадцать лет. Мы подрались с мальчишками. Глупый спор, не более того, бравада. Но тогда казалось: важнее не может быть ничего.
Эта часть истории расстраивала его больше всего.
— Я даже не знал этих мальчишек. Они сказали что-то про мою сестру, это меня задело. Я вступился за нее, началась потасовка. Ничего страшного бы не произошло, в худшем случае пара разбитых носов. Рядом стояли полицейские, один свистнул. Отец обернулся. Он стоял через дорогу с друзьями немного навеселе. Он пошел через дорогу ко мне, но не посмотрел по сторонам. Его сбила машина. Мгновенная смерть.
— О, Сандро!
Точно так же много лет назад была шокирована вся улица.
Сочувствие в ее глазах было невыносимо, лучше уж услышать упреки и обвинения. Алесандро не раз прошел по этой дороге с дедом и умел унимать чувство вины. Почти. Дрожа всем телом, он встал, чувствуя, что его вот-вот поглотит тьма.
Войдя в гостиную, он склонился над сыном.
Дав мужу пару минут, чтобы прийти в себя, Октавия поднялась. Кто бы мог подумать, что он такой храбрый. Оказывается, у него на душе такой камень. Она закрыла двери и занавески. Комната погрузилась в полумрак.
— Поэтому твой дядя до сих пор винит тебя? Думает, это из-за тебя он погиб?
— Да. Вот почему Примо полагал, что имеет право занять мое место.
— Но он…
«Не ты», — мысленно закончила Октавия, не решаясь произнести это вслух. Алесандро поднял голову, точно пытаясь угадать, что она хотела сказать.
— Они не такие, как ты. Примо эгоист, а у Гиакомо нет твоего терпения. Во всей семье нет никого, похожего на тебя.
Она с трудом подбирала слова, да и как иначе описать спокойствие, с которым муж принял на себя ответственность за многомиллионный холдинг. Октавия вглядывалась в него, пытаясь понять реакцию, уж не перегнула ли она палку. Алесандро задумался над ее словами, и горькая усмешка искривила его губы.
— Я бы за них вступился в любое другое время, но ты права, я никогда не хотел видеть правды, а ты ее усмотрела. Держа при себе собственное мнение, многое подмечаешь, не так ли? Ты очень проницательна. Но не думай, что я бескорыстен и терпелив, просто дед научил меня всему, что нужно, чтобы заботиться о семье, и я делал то, что делал бы отец, будь он жив. Но я поддался чувству вины, видел плохое лишь в себе, не замечая недостатков остальных. Потому и не осознавал опасность, исходящую от Примо. Лишь хотел, чтобы он стал преданным партнером. На деле же он оказался моим соперником.
— Он бы никогда не смог управлять компанией и заботиться о других, слишком уж большой эгоист. У него нет бремени твоей вины, Сандро. Как бы тебе ни было больно, это является одновременно и твоей силой.
Лицо Алесандро исказилось, на нем отразились боль, сожаление, нежелание признавать правду. Справившись с собой, он обнял жену.
— Помню, сразу после свадьбы я обнаружил в тебе способность необычно смотреть на вещи. Жаль, что я позабыл об этом, дорогая. Больше подобного не случится.
Казалось, невидимые нити между ними, порванные однажды, снова связывались воедино.
— Ты видишь, почему мне нужно с этим бороться? Почему я не могу отказаться от поста и позволить Гиакомо его занять? Будешь ли ты моей союзницей в этом?
— Жаль, что ты рассказал мне все только сейчас. — Октавия поняла наконец, почему муж был всегда так предан семье и эмоционально холоден. Должно быть, полагал, что отныне не должен позволять чувствам руководить поступками, поскольку когда-то это стало причиной смерти отца. Вот почему темперамент матери, ее способность открыто горевать и радоваться любви так смущали его. С одной стороны, это было отражением его собственного характера, с другой, если бы не его импульсивность, мать до сих пор бы жила с любимым мужем. Ей хотелось облегчить эту ношу. — Не знаю, чем я могу помочь.
— Будь сильной со мной вместе.
Никогда в жизни она не была ничьим союзником. Сейчас в ней нуждался сын. Однако Сандро хотел видеть в ней равноценного партнера. Октавия кивнула со слезами на глазах.
— Если ты хочешь.
Он выдохнул с облегчением и улыбнулся. Какие красивые у него губы!
Его улыбка слегка померкла. Он подошел вплотную к ней, наклонился.
— О, простите. — Вошедшая Бри поспешила обратно к двери.
— Останьтесь, — скомандовал Алесандро, задержав девушку, не отпуская от себя жену, которая вспыхнула и уткнулась лицом ему в грудь. — Останьтесь с ребенком, а я провожу Октавию к обеду.
Октавия издала странный звук.
— В чем дело?
«Мы же договаривались».
Она вздохнула:
— Мне нечего надеть.
День затянулся. Обед, ужин. То и другое стало пыткой для Октавии. Она поговорила по телефону с матерью, однако это отнюдь не сняло тяжесть с души. Она вспомнила ее слова: «Мы не думали, что ты вернешься так быстро. Нас там, наверное, ожидали на праздновании дня рождения? Ну, извинись за нас».
По-видимому, рождение внука и возвращение домой дочери после восьмимесячного отсутствия — недостаточная причина, чтобы покинуть уютную виллу.
Кроме Эрманно, который и впрямь тревожился, никто в доме не был дружелюбен с Октавией. Если она входила в комнату, воцарялось молчание, когда проходила по коридору, закрывались двери. Словно время повернулось вспять, и она вновь очутилась в интернате. Сандро подолгу отсутствовал по делам, и ей приходилось самостоятельно справляться с проблемами. Это было мучительно, и вечером, ложась спать, Октавия всерьез думала, что совершает ошибку. Как можно все исправить, если семья враждебна к ней? Она забылась тревожным сном. Разбудил ее Сандро. Прижавшись к ней горячим телом, положил руку ей на бедро. Волнение током пробежало по телу, и Октавия повернулась к нему, слегка отодвигаясь в смущении.
— Что ты здесь делаешь?
— Ложусь спать.
В комнате было темно, и она не видела его лица, но вспомнила его слова о том, что по возвращении в Италию они будут спать вместе. Вот только сейчас не была уверена, что готова к этому. Однако, судя по сигналам тела, все же готова. Рука Алесандро обвила ее талию и притянула к себе. Словно вспоминая давний сон, она поддалась и прижалась к его груди, задрожав от удовольствия. Как давно она не ощущала его сильного тела так близко. Октавия не сумела сдержать удовлетворенного вздоха, вспоминая приятные ощущения его гладкой кожи и твердых мышц. Темная комната и мягкая постель заставили забыть все тревоги. Как хорошо, что можно просто наслаждаться.
— Дорогая, я стараюсь не… Слишком поздно.
Октавия чувствовала, что он возбужден. Твердый бугорок прижимался к ее животу, едва не вырываясь из шелковой ткани шортов.
— Ты никогда не надеваешь ничего в постель.
— Так я могу вставать к Лоренцо. Остановись, — прорычал он, хватая ее за запястье. Однако не отвел ее руку, позволяя обвести пальцем контур возбужденного члена.
Она потерла мягкий шелк, лаская чувствительный холмик. Алесандро дернулся.
— Это прекрасно, но ты должна остановиться.
Желание охватило ее. Хотелось вновь открыть для себя его тело, ощутить запах и вкус, доставить ему удовольствие. Лишь в постели Октавия чувствовала себя равноправным партнером мужа, поэтому мысли о других женщинах причиняли невыносимую боль. Ей хотелось быть единственной, особенной, поражать и радовать. Он был невероятно возбужден. Октавия поняла, что он не лгал, говоря, что у него не было других женщин.
— Милая, перестань, я сейчас кончу.
— Я этого и хочу.
Впервые за долгое время она была сама чувственность, наслаждаясь этим. Покрывая поцелуями его грудь, сунула руку под шорты, проводя ладонью по самому возбужденному мускулу его тела, твердому и напряженному. Он что-то пробормотал. Не слушая его, она продолжала исследовать его тело и нашла сосок.
— Ты хочешь, чтобы я прикоснулась здесь? Или здесь? — Она сжала рукой горячий твердый орган, проводя по нему вверх и вниз.
Грубое слово сорвалось с его губ. Сандро поймал ее руку и сжал сильнее. Шелк слегка сдвинулся, член дрогнул и напрягся сильнее. Горячий, он словно обжигал ее пальцы. Алесандро запустил руку ей в волосы и потерял контроль над собой. Удовлетворенные стоны срывались с его губ, мышцы живота напряглись, теплая жидкость оросила руки Октавии. Она улыбнулась, довольная собой, и прижалась губами к его груди, где колотилось сердце. Алесандро поглаживал ее руки, спину и плечи.
— Не могу поверить, что ты вот так просто мной овладела. — Перекатившись назад, он прижался к ней, не слишком тесно, но достаточно, чтобы она ощутила его силу и тяжесть. — Я не знал, как смогу заснуть рядом с тобой, но такого точно не ожидал, ты маленькая сексуальная ведьмочка. Я собирался вести себя как джентльмен.
И поцеловал ее. Сначала быстро и легко, потом страстно и жадно. Возбуждение охватило Октавию, тепло распространилось между ног.
— Сандро, не надо, — простонала она, стараясь отодвинуться. — Я не могу.
После родов прошел всего месяц, а врач поставил срок в шесть недель.
— Даже если тебе противопоказан полноценный секс, я могу доставить тебе удовольствие, как и ты мне. — Уверенным движением колена он раздвинул ей ноги и положил руку между ними. Другой рукой поднял ночную рубашку до талии. Октавия нервно втянула в себя воздух, разрываемая соблазном и ожиданием.
— Я не собиралась делать этого, все произошло само собой.
Он провел пальцем по кружеву ее трусиков, затем между ногами. Задержав дыхание, она почувствовала биение пульса, отчаянную жажду его прикосновений.
— Я же знаю, стоит тебя слегка раззадорить, достаточно одного лишь поцелуя, чтобы ты завелась. Так же ты поступила со мной, красавица.
Пока он ласкал ее, Октавия замерла, не смея дышать.