Я не хочу сейчас думать о том, что все это значит. Не хочу думать, значит ли это хоть что-нибудь.
Но я точно знаю: мне хорошо оттого, что я с кем-то рядом вот так. Не только физически, но и…
Приятно, что не надо притворяться или выделываться. Приятно быть честной. Быть собой. Даже если мы категорически не подходим друг другу и совершенно не отвечаем представлениям друг друга об идеальном партнере, все же между нами происходит нечто, и мне нравится эта близость. Мне нравится, что я не должна ее выискивать, придумывать, врать себе в надежде, что я наконец-то стала как все.
Гарри решил остаться на ночь: мы проболтали весь вечер, но он, кажется, еще не наговорился. Он сплетает свои пальцы с моими и легонько целует мои костяшки, прежде чем задать вопрос.
– Так что ты там печатала так нервно? Кому ты отвечала, если не тому парню?
Я испытываю укол вины, и от его слов в моей памяти возникает лицо улыбающегося Джейксона. Стараясь отвлечься от этого образа, я со стоном кладу голову на грудь Гарри.
– Ты заставил меня об этом забыть.
Он выжидает, ему интересно – вот любопытный сукин сын! – и я чувствую, как ослабевает напряжение у меня в груди. Я тянусь за телефоном, чтобы показать ему текст сообщения, на которое собиралась ответить.
Доун Ригби
Привет, малышка! Жду не дождусь тебя в следующую субботу на вечеринке! Не забудь, начало в час дня, но будут подавать только легкие закуски, так что, возможно, стоит плотно позавтракать! Все должно пройти отлично. Твоя мама сказала, что ты останешься у нее после вечеринки, так что мы, получается, сможем все вместе поехать к бабушке на воскресное барбекю. Очень на это надеюсь! Ты так давно не проводила с нами выходные, но ведь так оно и бывает, когда девушка скрывает от семьи своего парня, ха-ха! <3 Увидимся! Тетя Доун. Целую.
Хорошее послание. Доброе такое.
Но я не хочу ей отвечать. Знаю, она ничего такого не имела в виду, но получается, что отношения с парнем – единственный приемлемый предлог не навещать родственников каждые выходные. Или, скажем, чаще одного раза в пару месяцев.
Приходится рассказать Гарри предысторию, чтобы ему все стало понятно. Мама родила меня рано, ей было двадцать два года. Она сама была единственным ребенком в семье до пятнадцати лет, так что тетя Доун по возрасту ближе ко мне, чем к ней, и маме это категорически не нравится: люди иногда спрашивают, не дочка ли ей Доун, и она клянется, что от этих вопросов седеет и покрывается морщинами, и это действительно делает ее все более и более похожей на мать Доун.
А если добавить к этому два развода моего отца и принять во внимание двух моих сводных сестер, то мое родовое древо достойно какой-нибудь телевизионной семейной саги, – но Гарри внимательно слушает, и я почти вижу, как он мысленно делает заметки, выстраивая в голове сложную схему моих семейных отношений. Я вдруг понимаю, как мало знаю о его семье, кроме того, что у него есть брат, который переспал с его женой, – и, похоже, Гарри из кожи вон лезет, чтобы вообще не заговаривать о родственниках.
Может, я расспрошу его, но в другой раз.
Я объясняю ему, что люблю Доун и ее подругу, которую называю тетя Джанин, а вот мать Джанин, Лору, я ненавижу, потому что она лицемерная надутая корова.
Если не считать Лору, вечеринка по случаю скорого рождения малыша должна пройти хорошо. Мы поиграем в глупые игры, как это водится на таких мероприятиях, откроем подарки, кто-нибудь из друзей или родственников Доун и Джанин начнет сопливо умиляться крохотным ботиночкам, гости обсудят разницу между детскими колясками, а потом примутся рассказывать о своих детях. В эти разговоры я лезть не буду, но постараюсь быть милой и ворковать при упоминании младенцев так же, как и все остальные.
Проблема скорее в другом… во всем остальном. Там меня будут уверять: «Скоро и твоя очередь!» – притом что рождение ребенка совершенно не входит в мои ближайшие планы. Я даже не решила, хочу ли детей. Гарри меня понимает: когда он был женат, то привык к вопросам наподобие «А вы уже пытаетесь завести ребенка?». Он походя замечает, что с удовольствием стал бы отцом, – но по его тону я чувствую, что за этими словами скрывается другой, гораздо более серьезный вопрос, который он не хочет обсуждать, а я не настаиваю.
К тому же, объясняю я, там будет и моя мама, а она… ну, как выражается папа, «в лучшем случае – непогода, в худшем – стихийное бедствие». По словам мамы, ее отношения с папой были полны огня и страсти (фу, какая пошлость). А это означает, что все было в общем-то неплохо, но они оказались никудышными партнерами в бытовом плане.
Папа в принципе не опровергает ее слова, но их брак, на который мама смотрит как на очередную главу в своей жизни, он видит иначе – лишь вздыхает и говорит:
– Если честно, Софи, твоя мама… В общем, удачи тому, кто ее укротит.
Назвать ее легкомысленной было бы слишком, но моя мама совершенно точно любит приключения – ну, во всяком случае, старается в них влипнуть. Она работала над исследовательскими проектами на Большом Барьерном рифе в Австралии, в парке Йеллоустон, в заповедниках Африки и Таиланда… Я жила с отцом, когда он снова женился, а мама в то время месяцами пропадала в своих рабочих поездках. Мне это даже нравилось. Я чувствовала себя героиней подросткового сериала и всем твердила о своей невероятной, потрясающей матери, которая занята невероятно, потрясающе важными делами: каждый раз после того, как она звонила мне по видеосвязи из какого-нибудь нового экзотического места, я пересказывала истории о ее приключениях.
У меня отличные отношения с обоими родителями, но порой с мамой… трудновато.
Я негромко говорю, убаюканная темнотой спальни.
– Не знаю, то ли я ей завидую, то ли обижаюсь на нее, но почему-то ее приключения заставляют меня думать о себе хуже.
Гарри кивает, словно ему все понятно. Сомневаюсь в этом, но я рада, что он не переспрашивает, пытаясь разобраться, – я бы чувствовала себя по-дурацки, если бы начала объяснять, что имела в виду.
– Тупо, – продолжаю я, – потому что она моя мама и это ее жизнь, а я никогда и не хотела заниматься тем же самым, но…
Тетя Доун домоседка и никогда не понимала свою сестру. Ей достаточно раз в год съездить на недельку в Испанию или Грецию, а в выходные выбираться в Озерный край или Западный Уэльс. Этих приключений ей вполне хватает. Она всегда любила слушать мамины истории, и они не заставляют ее чувствовать себя жалкой, как меня. Однажды я пыталась объяснить тете Доун, что чувствую, – а она просто предложила взять годовой отпуск и попутешествовать, хотя я имела в виду совсем не это. Словом, она и не подумала вникнуть в суть.
Если честно, я и сама не могу вникнуть.
Просто порой я чувствую себя дерьмово, вот и все.
Обычно я рассказываю о таких вещах Талли, но, помню, когда я предложила ей встретиться и выпить чашечку кофе или даже пообедать вместе, она сказала, что на этой неделе ей не очень удобно. Она была так занята, что даже не спросила меня, что стряслось.
Это не семейная драма, вот в чем дело. Это моя собственная драма, которую я придумала сама для себя – и себе же в ущерб.
Так странно говорить о чем-то подобном с малознакомым человеком, но в то же время – нисколечко не странно. Слова даются мне с легкостью, Гарри меня не осуждает, а его редкие ободряющие фразы только помогают говорить дальше.
Разительный контраст с тем, что я говорила о маме Джейксону: я развлекала его самыми занимательными историями из ее жизни – сначала пересказала случай, когда вомбат пробрался к ней в машину и она, не заметив его, уже проехала половину дороги до дома, а затем плавно перешла к рассказу о том, как она пошла завтракать с Кейт Бланшетт и в ресторане познакомилась с парнем, с которым потом встречалась четыре месяца.
Мама ведет такую жизнь, которая у меня даже не укладывается в голове – по понятным причинам.
– А у меня нет парня, проблемы на работе, о которых я не хочу рассказывать своей семье, но больше рассказывать не о чем. Я люблю своих родных, но каждый разговор с ними меня задалбывает. Они как будто вымотали меня до предела, и я все время чувствую себя какой-то жалкой и бесполезной. Со мной на вечеринку должна была пойти Талли, чтобы я там была не одна, но она не сможет, у нее какие-то проблемы с парнем, и…
– И…
Я сажусь, поворачиваюсь, чтобы посмотреть Гарри в глаза, которые светятся, как посеребренные, в темноте спальни.
– Ты пойдешь со мной на следующей неделе на вечеринку по случаю рождения малыша?
Его губы растягиваются в насмешливой улыбке, которую он пытается сдержать, но картинно-серьезное выражение лица ему удается сохранить на секунду-другую, не дольше.
– Ты хочешь извлечь выгоду из договоренности о наших фейковых отношениях?
– Ага.
– Тогда ладно.
– А еще пойдем на ужин к маме и на барбекю к бабушке и дедушке в воскресенье, – выпаливаю я, хотя тут же осознаю, что Гарри стал бы отличным предлогом не ходить ни к маме, ни на барбекю.
Но я хочу пойти. Хочу увидеться с родными и провести с ними время. Правда, я бы предпочла, чтобы при этом было поменьше разговоров о младенцах.
Гарри ненадолго замолкает, а лицо у него делается такое серьезное, что я вздрагиваю. Мало того, что я выставила его напоказ перед моей семьей на свадьбе, – а теперь еще и тащу беднягу на очередной уик-энд с другими родственниками. Теперь он начнет меня игнорить, как Джейксон, которого я попросила пойти со мной на свадьбу, и я опять все испортила, и…
– Софи, я буду не я, если пропущу барбекю, – говорит он все с тем же убийственно серьезным выражением лица.
Мне становится так легко, что я готова признаться ему в любви.
Глава 19
– Софи, милая! Привет! Боже, как ты поживаешь? Как доехала?
Мама стискивает меня в объятиях. Она сменила парфюм, и я чувствую цветочный запах. Этот мне нравится, он ей подходит. На ней черные джинсы-дудочки, а на мне – розовая юбка до колена, и мне кажется, что я слишком разоделась.