С Гарри я тоже не заморачиваюсь. Планировалось, что наше общение окажется недолгим – он был всего лишь средством достижения цели, – поэтому я никогда не придавала нашей разнице в возрасте особого значения, разве что иногда не упускала возможности его подколоть. И уж точно я не чувствовала ни малейшей неловкости из-за того, что он настолько старше, особенно с тех пор, как мы стали проводить больше времени вместе и лучше узнавать друг друга.
А здесь мне неловко. Черт возьми, одна гостья, похоже, ровесница моей мамы. Наверное, на таком сборище я должна чувствовать себя клевой молодой девчонкой и вызывать всеобщую зависть… но я ничего такого не чувствую.
Я допиваю пунш и отдираю бумажку от капкейка.
– Что такое? – заметив мое настроение, спрашивает Гарри.
– Ничего. Ну, или… Что еще я должна всем сказать? Просто расхвалить тебя как потрясающего бойфренда? Наврать, что развод тебе нипочем, и во всеуслышание объявить: «Гарри, ты лучшее, что есть в моей жизни»?
У Гарри по лицу пробегает тень, уголки губ дергаются, брови тоже, и на секунду он опускает взгляд, но еще до того, как я успела понять, что это было, он закатывает глаза:
– Так ведь я действительно лучшее, что есть в твоей жизни.
– В постели. Именно в постели. Я как раз об этом.
– Ну вот, – широко ухмыляется он, – так им и скажи.
Я закатываю глаза и надкусываю капкейк. Поедание огромного кекса не имеет ничего общего с изяществом и утонченностью, и в голове у меня мелькает ужасная мысль: все смотрят на меня и видят, как я раскрываю безразмерную, словно у удава, челюсть и пытаюсь заглотить капкейк целиком.
Нет, целиком он в рот не влез, ясное дело, но я откусила хороший кусок глазури и шоколадного бисквита.
Шоколадного? Нет, это не шоколад…
А что это, собственно?
Гарри откусывает половинку печенья, и лицо у него вытягивается.
– Фу, – говорит он, едва не подавившись. – Бе, какое оно сухое. Странно. И на вкус соленое. Кто же делает соленое печенье? Оно что, овощное? Так нынешним детям скармливают овощи?
О боже.
Я поняла, что за вкус у капкейка. Мясной.
Это что-то мясное, да еще и с подливой, да еще и…
Какая-то женщина возле нас, вежливо откашлявшись, говорит:
– Вы же понимаете, что это лакомства для собак?
У меня от лица отливает кровь. Гарри, зачем-то решивший еще раз надкусить «печенье», давится и, закашлявшись, старается не оплевать все вокруг. В итоге ему приходится проглотить свой кусок.
– Амелия! – наконец говорит он. – Привет. Что ж, это объясняет, почему оно такое сухое. А я-то думал, в чем дело…
Амелия звонко цокает языком.
– Согласись, – обращается она ко мне, – этот человек съест все, что перед ним положат, правда?
– М-м-м… – мычу я, плотно сжав губы. В одной руке у меня недоеденный собачий десерт, а другой я судорожно пытаюсь вытереть рот. С вежливой улыбкой Амелия берет у меня «кекс» и снимает с него остатки бумажной обертки.
– Герцогиня, ко мне! – зовет она и громко свистит.
Оглушительно тявкая, из ниоткуда возникает такса и тут же проглатывает лакомство, которое Амелия кладет на землю.
Распрямившись, она гладит меня по руке:
– Значит, это ты новое увлечение Гарри! Вы хорошо смотрелись вместе на тех фото со свадьбы. Он долго тебя от нас прятал. Как же мы мечтали с тобой познакомиться!
– Скорее вы мечтали ее допросить, – говорит Гарри, но это звучит как шутка, и Амелия заливается смехом, грозя ему пальцем. Интересно, она тоже дружит с его бывшей женой?
Но до того как начать это выяснять, я высвобождаю руку и делаю шаг назад.
– Не могли бы мы перенести допрос на другое время? Я бы хотела воспользоваться дамской комнатой.
– Ну конечно! Слева от лестницы.
Я поспешно удаляюсь, чуть не споткнувшись о спаниеля, гоняющегося за теннисным мячиком, и все же слышу, как она рассказывает Гарри о том, что его бывшая в августе скаталась в отпуск на юг Франции. Я оглядываюсь назад: Гарри неловко и неуютно, он смотрит на собачьи капкейки с таким видом, словно готов сожрать их все до единого, но не терпеть этот разговор.
Я беру себя в руки и напоминаю себе, зачем я здесь.
Если Гарри притворялся моим бойфрендом перед моей семьей, я смогу помочь ему доказать коллегам, что он перелистнул страницу и теперь стал еще счастливее.
Разве не для этого нужны фейковые партнеры? Не для того, чтобы помогать друг другу?
Глава 27
По счастливому стечению обстоятельств в туалете на первом этаже – он больше, чем вся ванная комната в моей квартире, – на раковине стоят щетка и паста.
Естественно, щетку я не беру, просто выдавливаю пасту на палец и оттираю зубы и язык, задыхаясь от неистребимого привкуса мясного собачьего лакомства, который почему-то становится еще сильнее. Не могу поверить, что я его съела.
Я на вечеринке в огромном роскошном доме в предместье Оксфорда (Лена и Джонни наверняка однажды купят себе такой же особняк), в окружении людей, на которых я едва ли смогу произвести впечатление, даже если вывернусь наизнанку и, выпив фруктового пунша, буду вести с ними – вне всякого сомнения – интеллигентные, занимательные беседы…
А еще я поедаю собачьи лакомства.
Вряд ли я стану рассказывать об этом друзьям. Во всяком случае, пока точно не стану.
Я сплевываю и полощу рот, вытираю руки о платье и спешу обратно в сад. Беру бокал и присоединяюсь к Гарри: он беседует с Пенни, Амелией и еще какими-то гостями, которых Пенни представляет мне такой скороговоркой, что я не успеваю запомнить их имена. Но я приветливо улыбаюсь, вежливо со всеми здороваюсь и прижимаюсь к Гарри, когда он снова кладет руку мне на талию.
– Не могу поверить, что ему уже десять! – Гость, чьего имени которого я не запомнила, очевидно, продолжает прерванный разговор. – Боже, мне кажется, ты только вчера принесла его домой…
– Точно! Утром мы смотрели старые фотографии – он был таким крошечным, буквально помещался на ладони… Сейчас, конечно, совсем другое дело, – говорит Пенни, посмеиваясь. – Но он все такой же озорник, во все сует свой нос и доставляет нам уйму хлопот!
– Как быстро они растут, – глубокомысленно кивает один из гостей.
– У моей тети как раз пополнение в семье, – выпаливаю я, чувствуя, что пора сгладить конфуз с собачьей едой. – Девочка.
– Ого! Как мило, – говорит Амелия. – Ее взяли из приюта?
Я с удивлением смотрю на нее, затем на Гарри. Вряд ли он так много рассказывал обо мне коллегам, чтобы упоминать еще и подробности личной жизни моей тети.
Хотя… Я даже представить себе не могла, что он общается с «такими людьми». Что я вообще о нем знаю?
– Нет, – говорю я. – Она…
– Сейчас это модно, кстати, – встревает очередной гость. – Наши соседи недавно нашли себе очаровательного малыша в Венгрии. Несколько недель обговаривали все детали.
Мы с Гарри в ужасе переглядываемся, не зная, что на это сказать.
Теперь я понимаю, почему он их не любит. Они что, серьезно?
Совершенно серьезно – и, что еще хуже, никто из них не видит в своих словах ничего ненормального. Я изо всех сил стараюсь не таращиться на них и не толкать Гарри локтем.
– И сколько ей? Ну, малышке твоей тети, – с милой улыбкой спрашивает Амелия. Она так искренне заинтересована, что я теряюсь в догадках, зачем ей это знать.
– Всего пара недель, но…
– О господи! Я помню, как это было у нас, – снова смеется Пенни и откидывает волосы назад. Вблизи заметно, что они выглядят сухими: ей бы хороший кондиционер или что-нибудь вроде того. Темные корни уже отрастают, а под светло-русой краской для волос прячется седина, которую уже видно. – Это такая морока – привыкать к новым обязанностям, подстраивать всех под новый распорядок…
– Да, – киваю я так, словно понимаю ее как никто, хотя просто слышала что-то подобное от Доун. Я здесь для того, чтобы помочь Гарри хорошо выглядеть перед этими людьми, а не чтобы ввязываться с ними в споры. – Все так и есть. Собираюсь навестить их через недельку-другую.
– Будь осторожна, – предупреждает меня один из мужчин. – А то своего захочешь!
Я выдавливаю кривую улыбку, и мне хочется поскорее прекратить этот разговор. Прижимаюсь к Гарри, переминаюсь с ноги на ногу. Держа бокал обеими руками, делаю глоток, чтобы потянуть время.
– Да, сама-то не задумывалась? – спрашивает Пенни, сверля меня немигающим взглядом, и губы ее растягиваются в вежливую неживую улыбку. В ожидании ответа она смотрит то на Гарри, то на меня.
Гарри нерешительно кашляет, уже готовясь сказать вместо меня, но я решаю – хоть раз в жизни – весело отшутиться, когда другие суют нос не в свое дело и лезут с расспросами о детях. Я старательно хихикаю (звук получается именно таким, как я и рассчитывала) и с самым собственническим видом кладу ладонь Гарри на грудь.
– Само собой, нам еще слишком рано об этом думать, – я повторяю то, что он сказал на вечеринке у тети Доун, когда меня начали доставать с тем же вопросом, – но мы с ним обсуждали саму возможность. И поняли, что мы в этом смысле на одной волне.
– Именно так, – подхватывает он. – Нам с самого начала нужна ясность, правда, малышка?
Меня слегка мутит, но не от привкуса собачьей еды во рту, а от обращения «малышка», как к какой-нибудь болонке.
– Совершенно верно, – снова хихикаю я.
Я встаю на цыпочки, чтобы поцеловать Гарри: у меня на ногах балетки, а он такой высокий, что мне приходится тянуться, чтобы достать до его губ. Гарри с улыбкой наклоняется, стараясь сдержать смех.
Мы почти соприкасаемся губами, но он отшатывается, закашлявшись, и неожиданно пихает меня в грудь ладонью:
– Боже, Соф, прости. Просто… у тебя изо рта воняет. Это, наверное, из-за собачьего кекса.
Я прикрываю рот ладонью и дышу в нее, чтобы принюхаться. Пахнет и правда странно, но, наверное, это потому, что палец не лучшая замена щетке.
– Я же чистила зубы, – оправдываюсь я, забыв, что мне должно быть стыдно. Из-за вонючего дыхания Гарри при всех отказался со мной целоваться.