– Нет, не чистила.
– Чистила. В туалете на первом этаже есть паста, и я…
Пенни противно и заливисто хихикает, и мы все оборачиваемся к ней. Она так же противно покашливает и одаривает меня такой покровительственной улыбкой, какой я ни у кого не видела за всю свою жизнь.
А это что-нибудь да значит – уж я-то привыкла к снисходительным вопросам о моей несуществующей личной жизни.
– Ох, милая, – тянет она, кладя руку с наманикюренными пальчиками мне на плечо. – Это собачья зубная паста.
– Что… Простите, что?
– Это паста Энтони. Наверное, Иэн забыл ее убрать после того, как почистил ему зубы. Паста со вкусом печенки.
Гарри фыркает, пытаясь не заржать, и тут начинают смеяться все остальные. Ни капли жалости, ни намека на сочувствие.
Мне хочется то ли свирепо посмотреть на Гарри, то ли разрыдаться, но слишком уж удивительно то, что сказала Пенни.
– Простите, – говорю я чуть громче, чтобы перекричать смех гостей. – Вы сказали, что это паста Энтони? Собачья паста?
– Ну да. Само собой. Ты разве не видела этикетку?
Боже мой.
Боже ты мой.
Я оглядываюсь на баннер и на шарики, на странное печенье и странные же капкейки, которые пекли не для людей, на собак, скачущих по саду…
Боже. Ты. Мой.
Я еще не совсем оправилась от потрясения, когда Пенни, очевидно сжалившись надо мной, сказала:
– Поднимись на третий этаж. В конце коридора, справа, есть гостевая комната, в ванной ты найдешь пасту и новую зубную щетку.
– Спасибо, – отвечаю я, не приходя в сознание, и хватаю Гарри за рукав. – Простите. Мы выйдем на минуточку?
Позволения я не дожидаюсь – просто впиваюсь ногтями в рукав Гарри и тащу его за собой. Вслед нам раздаются шепотки и смех.
– Ты же не собираешься показать мне большие утягивающие трусы, правда? – спрашивает меня Гарри, когда мы подходим к двери и оказываемся вне пределов слышимости. Он смеется, а я набрасываюсь на него, тут же позабыв про пасту.
– Ты это серьезно?
– Я пошутил! Просто пошутил! Боже, Софи, за кого ты меня держишь? Не собираюсь я перепихнуться с тобой в гостевой ванной в доме моих друзей на…
– На дне рождения их собаки, – перебиваю я и сжимаю дрожащие от злости руки в кулаки. – Гарри, это день рождения долбаной собаки.
– Да ну, не может…
Но тут до него начинает доходить. Я смотрю, как у него меняется выражение лица: он явно вспоминает слова Пенни. Он оглядывается на сад в поисках хоть каких-то признаков наличия в доме десятилетнего ребенка, а потом, не сомневаюсь, у него в голове проносятся прежние рассказы Пенни и Иэна про Энтони.
Это их собака.
– О боже, – бормочет он. – Боже мой. У них долбаная собака.
– Да как ты мог этого не знать? – шиплю я. От злости у меня сводит плечи, и я стискиваю зубы.
– Ты же слышала, как они о нем говорят, Соф! – шипит он в ответ, жестикулируя так неистово, что пунш расплескивается на пол. – У него есть любимый фильм! Они покупают ему одежду! Галстучки! Башмачки!
– И он любит гулять, Гарри. Гулять! Потому что он – собака.
– Но…
– Как ты не догадался, что они говорят о собаке? Ты же их сто лет знаешь!
– Ну да, просто они, понимаешь… друзья по работе. Мы же с тобой это обсуждали. Я не знаю. Они всегда рассказывают, как ходят с ним гулять, как он играет с друзьями… И потом, ну кто называет собаку Энтони? Это человеческое имя. А собачьи клички… Фентон! Скаут, Булочка, Сэндвич… или там, не знаю, Бутербродик…
– Кто называет собаку «Бутербродик»?!
Я возмущаюсь чуть громче, чем рассчитывала. К нам поворачиваются несколько голов. Люди в открытую на нас таращатся, наблюдая, как мы препираемся. Не сомневаюсь, им кажется, что у нас куда более серьезная ссора, чем на самом деле. Я краснею, и только половина из любопытствующих отводят взгляд, когда понимают, что я заметила их интерес.
Гарри нет до них дела, он стоит к ним спиной. Он проводит рукой по волосам и делает глоток пунша: по его виду ясно, что лучше бы в бокале было что-нибудь более крепкое.
– Кто называет собаку Энтони? – повторяет он, на этот раз тише.
Я смотрю на него с полуоткрытым ртом. Мои руки безвольно висят вдоль тела. Я убита, мне ясно, что этот день – полный провал и назад ничего не отмотать. Я массирую лоб, закрываю глаза – и, вдруг вспомнив, закусываю губу и снова поднимаю взгляд.
– Гарри… – медленно говорю я. – Мы подарили их собаке караоке.
Он таращится на меня – так же растерянно и беспомощно, как и я на него, – а потом рот у него превращается в тонкую линию. На секунду мне кажется, что он злится (на себя, скорее всего, потому что за собой я никакой вины не вижу), но тут бровь у него взлетает, уголки губ подрагивают, а затем из него рвется хохот.
Я истерически хихикаю и прижимаю ладонь к губам, чтобы сдержаться, но уже слишком поздно: Гарри смеется во весь голос, улыбается во весь рот, и глаза у него серебристо искрятся. Это так заразительно, что я тоже продолжаю хихикать.
– Ох, Софи, – все еще смеясь, говорит он и берет меня под локоть, резко притягивает к себе и запечатлевает на моих губах смелый, крепкий поцелуй.
Я так удивлена, что даже не помышляю о продолжении. Смеяться я перестаю, но все еще слегка улыбаюсь – и чувствую, как краснею.
– Иди почисти зубы человеческой пастой, – просит Гарри. – От тебя реально несет.
– Можно подумать, от тебя пахнет лучше, печенька-вонючка, – бурчу я, легонько толкая его в грудь.
Он отшатывается, хватает меня за запястье и притягивает к себе, а потом проводит губами по моей щеке, останавливаясь у самого уха.
– А я могу последовать за тобой наверх…
– Но как же твои друзья?
– Какие друзья?
Его рука скользит по моей талии, а губы – по моему подбородку, и каждый нерв во мне похож на провод под напряжением.
Во дворе лает собака. Я собираю остатки здравого смысла и заставляю себя оттолкнуть Гарри. Он посмеивается, явно не удивившись моему отказу, но, судя по его лицу, все же немного жалеет о нем. Он снова целует меня в губы и направляет меня к дверям легким игривым шлепком.
– Иди. Как вернешься, я найду для тебя человеческую еду.
Я изображаю, что падаю в обморок.
– Ты мой рыцарь в сверкающем костюме. И в крошках от собачьего печенья.
ОКТЯБРЬМой день рождения
Глава 28
Научитесь придавать себе больше значения.
Если женщине исполняется двадцать шесть и она настоятельно нуждается в парне, то ее день рождения пройдет адски хреново, такова общепризнанная истина (или как там у Джейн Остин).
«Какие планы на день рождения? – вечно спрашиваю я друзей. – Будет что-нибудь особенное?»
И, боже мой, у них всегда есть планы.
«Мой парень пригласил меня на ужин».
«Моя девушка организовала для нас поездку на уик-энд».
«В выходные мы поедем проведать моих родственников».
«Он хочет познакомить меня со своей семьей, и наверняка мы все вместе съедим именинный тортик!»
И даже план «спокойно провести этот день» всегда что-нибудь особенное да означает. Без исключений. Потому что именинник проведет его с другим человеком, и по одной лишь этой причине праздник будет праздником: «другой человек» хоть чуть-чуть да подсуетится, чтобы сделать эту дату особенной.
Ну а я, когда коллеги или друзья ближе к празднику спрашивают, какие у меня планы, даже не знаю, что им ответить. Вернее, знаю: «Думаю, ничего особенного не предвидится».
Не могу же я сказать правду: «Собираюсь провести день в одиночестве. Наверное, займусь стиркой. Возможно, закажу какую-нибудь еду. Полистаю соцсети и поблагодарю тех, кто напишет мне поздравления с днем рождения». Как-то грустно это звучит, правда?
Есть распространенное мнение, что для тех, у кого нет пары, самый трудный праздник – это День святого Валентина. Но я не согласна. Рождество, пожалуй, занимает второе место в этом списке, но и с этим я не согласна. День святого Валентина – отличный день, когда тебе есть с кем его провести: можно, например, устроить особенное романтическое свидание или что-то в этом роде. Но все же 14 февраля всего лишь дата в календаре, и даже мои друзья, которые уже долго состоят в отношениях, не слишком заморачиваются на этот счет. Что же касается Рождества… ну, у каждого есть семья, с которой можно его отпраздновать, так что нет причин для беспокойства.
А вот день рождения…
Я еще никогда не чувствовала себя такой одинокой.
С моими друзьями и без того трудно договориться о встрече: живут они далеко, у каждого из нас работа и планы на выходные, которые и так надо увязывать между собой, – а у них еще больше обязанностей, чем у меня, потому что они вынуждены считаться с интересами своих партнеров и остальной семьи.
И, конечно, в этом году я слишком поздно спохватилась и уже не успею запланировать что-нибудь вместе с ними на свой день рождения.
Предыдущий месяц пролетел незаметно. Я была занята работой (и, слава богу, больше ни в чем не облажалась), потом мы с Леной ездили выбирать свадебное платье, а потом я снова навестила тетю Доун и ее малышку… К тому же мы с Гарри сходили на несколько «не свиданий», так что я была очень занята.
Октябрь подошел к концу незаметно, и… и у меня не получается отпраздновать свой день рождения.
Надо было раньше пытаться вербовать семью и друзей. В этом году мой день рождения выпадает на четверг, а посреди рабочей недели глупо что-то планировать, – но можно же было придумать какой-нибудь интересный движ на ближайшие выходные, чтобы ждать их с нетерпением. Но у Талли с Сэмом свои дела, Лена снова занята приготовлениями к свадьбе, а я после вечеринки по случаю новоселья слишком боюсь Франческу, чтобы звать Фрэнки потусить. Джессика и Конор все еще хотят, как они выражаются, «насладиться послесвадебным уединением» (не слишком ли долго оно длится?), а Надин, которой скоро рожать, в больнице. Я даже не могу рассчитывать на остальных членов своей семьи: тетя Доун и Джанин на выходные везут малышку Поппи к родственникам Джанин, мама опять улетела из страны, даже у папы и у Камиллы свои планы. Камиллу еще можно понять – она присматривает за Надин, но папа… У него, мать его за ногу, свидание! Мне двадцать шесть, я одна в свой день рождения, и даже папа ко мне не придет, потому что у него долбаное рандеву. А Дункан кого-то наконец подцепил, так что даже он отпадает.