— Захотелось перемен.
— Тебе идет. — Улыбка Дениса угасла, и комплимент вдруг показался адресованным не внешности, а более серьезным метаморфозам в моей жизни: — Слышал, ты все-таки решилась дать бой отцу.
Захотелось обнять себя за плечи — защититься, но я сдержала этот порыв.
— Я с ним больше не воюю, — без ложной бравады. — Больше не зацикливаюсь на прошлом, двигаюсь вперед.
Денис запустил руку в карман брюк и вновь достал цепочку. Вблизи я наконец узнала ее: та самая безделица, что снял с моей шеи Денис, играя со мной в кошки-мышки. Неожиданно это казалось таким далеким, словно в другой жизни. Денис все еще хранил воспоминания о ней… обо мне…
— Несколько дней назад я сидел на берегу океана и любовался закатом, — заговорил, рассматривал подвеску. — Тишина, покой, забвение. Так продолжалось месяцами. Вернуться к прежней жизни было невозможно (да я и не хотел), а как жить по-другому не знал. Поэтому я предпочел сбежать. — Он поднял голову, заставляя мое сердце сжаться от проникновенного взгляда, полного тоски и сожаления. — И вот несколько дней назад я увидел пару, — продолжил, будто спохватившись, что увел историю в другое русло. — Они смеялись, держались за руки и нескончаемо целовались — все говорило о том, что они влюбленные. Когда они приблизились настолько, чтобы различить лица, на миг, на бесконечно долгий миг, мне показалось, что девушка это ты. Но потом я присмотрелся и понял, что обознался. Тогда я почувствовал невероятное облегчение.
— Струсил? — с горечью. — Боялся встречи со мной?
— Нет, — с усмешкой, словно смеялся сам над собой. — До меня дошло, что в то время, пока я просиживаю на пляже в поисках нирваны, поставив жизнь на паузу, твоя может стремительно нестись вперед. Ты могла встретить другого… И я бы навсегда потерял тебя. Вот чего я испугался.
Я часто представляла этот момент — момент встречи после долгой разлуки. Думала, как поступлю, что испытаю и как справлюсь с чувствами. Но ожидания и реальность в большинстве случаев не совпадают. И все заготовленные слова просто улетучились из головы, уступая одной лишь обиде — непрожитому расставанию. Дениса так стремительно исчез, что не оставил мне возможности выплеснуть всю злость.
— Хочешь сказать, что вернулся из-за меня?
В ответ он тепло улыбнулся, склоняя голову на бок:
— Из-за тебя, моя прекрасная Рин.
— Без объяснений ты исчез почти на шесть месяцев, — даже не пыталась скрыть выступившие на глазах слезы. — Не звонил, не писал — ни одной весточки. Словно тебя и не было, словно нас не было. И ты думал, вот так просто вернешься и я приму тебя с распростертыми объятиями?
— Надеялся, — обезоруживающее.
Я рассмеялась и смахнула слезы.
— Расстаться было правильным решением, — без тени обвинений. — Наши отношения были обречены: измучили бы другу друга и оставили на сердце еще по одной незаживающей ране. Мы искали утешения и спасения друг в друге. Отношения не должны быть спасательным кругом. Люди просто любят друг друга, и вместе идут по жизни.
Денис потемнел — его надеждам не суждено сбыться. Он сжал губы и посмотрел в сторону, будто собираясь с духом, чтобы примириться с судьбой.
— Тогда я должен вернуть это, — и протянул на раскрытой ладони мою подвеску.
31 глава. Денис
Рин нерешительно протянула руку, касаясь теплыми пальцами моей ладони:
— Ты так прощаешься со мной?
На расстоянии вытянутой руки — и уже не моя. Я совершил слишком много ошибок, и слишком долго заставил ее ждать. Одной лишь надежды оказалось мало.
Видел перед собой знакомую Рин: гордую, с волевым взглядом и стержнем внутри. Но чувствовал в ней незримые перемены. Слышал от Макса и Лили о ее жизни без меня: об успехах и достижениях. Она отлично справлялась одна.
Меня охватило необъяснимое отчаяние: вот-вот из рук ускользнет мое безбрежное будущее, мое счастье. Твердо знал, что именно с Рин оно ждет меня.
— Нет, пытаюсь начать все с чистого листа, — терять нечего, и я пошел во банк: точно почувствовав добычу, рывком притянул Рин к себе и поцеловал. Приготовился получить жесткий отпор и более того — звонкую оплеуху, но Рин податливо распахнула губы. Ее объятия — возвращение домой, поцелуи — утешение от обид и потерь. Как я мог добровольно отказаться от этого?
Тогда поступить так казалось правильным. К тридцати четырем годам жизнь превратилась в замкнутый круг: гонка за очередной юбкой, стремительный побег и тотальное одиночество. Я отшучивался и говорил, что доволен всем, что моей жизни можно только позавидовать. Но на самом деле боялся любить, боялся быть уязвимым и зависимым — потерять здравый смысл и закончить, как родители. Для меня они и их нездоровые отношения закрепились в сознании как любовь — такой жизни я не хотел.
Даже пример лучшего друга не стал для меня откровением — только злился, не хотел признавать, что вот они нормальные отношения. Это означало признать и другое: что сознательную часть жизни я заблуждался и потратил впустую. Вдруг оказался в королевстве кривых зеркал, где все не то, чем кажется, где уродливое красиво, ошибочное — истина.
Встреча с отцом не принесла ни облегчения, ни понимания, как быть дальше. Я так устал от всего, что отправился в путешествие. Как бродяга, как изгой. Прибился к каким-то индонезийским хиппи, слушал философские лекции местных гуру, наблюдал за аскетами. Жил практически под открытым небом, но в душе был мир и покой: никаких забот и хлопот. Наверное, так бы и провел остаток жизни, если бы не тот случай на пляже. Меня как молнией пронзило — я должен вернуться. Безвозвратно теряю драгоценное время, которое мог бы провести с Рин.
— Дай мне еще один шанса, — шептал, покрывая нежными поцелуями ее лицо, — дай нам шанс.
Игнорируя мои мольбы, она произнесла:
— Ужасно тосковала по тебе, — и точно кошка, что ластиться к хозяину, уткнулась носом в мою шею. — Но время, что мы провели врозь, пошло мне на пользу, — как смертельный приговор, и хладнокровный отказ, — думаю, и тебе.
— С этим бы поспорил: я превратился в голодранца с пляжа, а ты — в неземную богиню. — Кожей почувствовал, как ее губы растянулись в улыбке, и еще крепче обнял. — Богиня, которая смеется над моими глупыми шутками.
— Они не всегда глупые, — вскинула подбородок, заглядывая в глаза. — Иногда идиотские, — язвительно поддела.
Наверное, в этот момент я осознал, насколько сильно сам тосковал по ней.
— Я готов на все, чтобы заслужить твое прощение.
Выражение ее лица стало серьезным:
— Мне не за что тебя прощать. Знаю, ты не хотел причинять мне боль. Ты, как израненное животное, что кидается и пытается укусить тех, кто пытается помочь и вылечить.
— Скорее я бешеный пес, которого следовало пристрелить, — не вовремя пошутил, не совладав с внезапным внутренним порывом.
— Как и твой бесконечный юмор — это лишь защита, — игнорируя неуместность моего комментария, заключила она.
— От тебя я не хочу защищаться. — Коснулся ее непривычно темных волос и поправил шелковистую прядь, упавшую на лицо: — Я далеко не подарок, и со мной никогда не будет легко и просто, но с тобой в мою жизнь пришли свет и тепло, а без тебя один лишь мрак и одиночество.
— С тобой мне всегда было легко и просто, — перевернула всю мою вселенную коротким признанием. — Поэтому мне так нравилось проводить время у тебя — никаких рамок и ограничений. Рядом с тобой я могла быть собой.
Тщеславно радовался, что со мной она была счастлива, до тех пор, пока не осознал к чему она вела:
— Но теперь я не нужен рядом, чтобы быть собой. — Она покачала головой. Казалось мир обрушился на голову, а солнце померкло. Случилось то, чего я так боялся. — Позволишь остаться хотя бы твоим другом? — все, о чем мог теперь просить.
— Нет, — очередной выстрел в сердце. — Совсем недавно на сессии у психолога мы обсуждали твое возвращение: как я поступлю? У меня не было сомнений. Я четко знала, чего хочу. — И когда я думал, что все потеряно, и готов был принять смерть от ее рук, она подарила свет надежды: — Хочу быть твоей девушкой. Официально. С настоящими свиданиями и прочими плюшками. И никаких других женщин, — выдвинула главное требование.
— Только ты, — с воодушевлением согласился, — никто другой не нужен, — и поцелуй за поцелуем доказывал это.
Устроил бы свидание ей прямо сейчас, и пылкое ночное продолжение, но внезапно окруживший нас переполох напомнил, что мы находимся в больнице и ожидаем появления на свет детей Макса.
Источником нескончаемого гомона стало семейство Орловых. Они ввалились в зал ожидания и наперебой стали галдеть. Пришлось отпустить Рин.
— Дениска! — мать Макса-Людмила Петровна- начала щипать меня за щеки. — Вернулся! — душа меня в объятиях, приговаривала: — Наш мальчик. Ну наконец. Похудел-то как. Непременно должен зайти в гости — я тебя хоть накормлю. Бедняжка.
Тут вмешался Орлов-старший:
— Не приставай к нему! Видишь, о нем есть, кому позаботиться, — и с улыбкой бросил короткий взгляд на Рин. Оттесняя жену, он похлопал меня по плечам: — Ну с возвращением, — и по-отцовски обнял. — Но в чем-то Людочка права: не забывай стариков, хоть иногда навещай, а то пропал и не ответа, ни привета. Мы же переживаем.
— Простите, — повинился, точно пристыженный школьник, — больше так не буду.
— Какие же вы душные, — раздался за спиной обреченный стон. Я обернулся и увидел Егора — младшего брата Максима. Все такой же все недовольный подросток. — Ну привет, что ли, — лениво поприветствовал. — Если твоя поездка не похожа не “Мальчишник в Вегасе”, я даже не собираюсь слушать о ней.
— У меня для тебя есть пара пикантных историй из Таиланда, — многозначительно намекнул. Лицо Егора застыло, видимо он припомнил все слухи о местных “женщинах”.
— Братуха! — дал пять, изображая любящего брата. — Расскажешь о всех грязных деталях? — прошептал, чтобы никто не услышал и не отвесил ему подзатыльник.
— Само собой, — заверил, потрепав его за плечо.