Кортни.
За два года она прошла путь от ходячего сгустка эмоций до сдержанной и даже холодной леди. Та студентка колледжа магии, которая всем сердцем ненавидела Кордеро-холл, наше наследие и память об отце, сама превратилась в его подобие. А еще она ненавидела Герберта Уолдера – и об этом тоже забыла, получив состояние рода.
Герберт.
Друг отца. Поверенный семьи. Талантливый юрист с мертвой хваткой и отсутствием принципов. Когда-то я его любила. А потом – ненавидела. За то, как он насмешливо трепал крошку Кимми по голове и считал кем-то вроде домашней зверушки. За то, как смотрел словно сквозь меня, в любой толпе находя взглядом Кортни. За то, как защищал ее, оберегал, прятал от отца – и оставлял во тьме старого дома меня.
Он любил ее. С юности любил так сильно, как вообще может любить человек такого толка. И с тех пор, как Герберт ее полюбил, Кортни освободилась от папы.
Она, правда, этого совсем не ценила и сбежала – и за это я ненавидела ее еще сильнее.
От некогда могущественного колдовского рода Кордеро остались жалкие крохи. Две наследницы, их мужья и дочь, первые годы жизни проведшая в чужой семье. Достойный конец.
Но я смотрела и смотрела. Жадно ловя обрывки разговоров, всматриваясь в знакомые и в то же время новые лица. Чувствуя, как внутри разгорается то же пламя, что и раньше, толкает вновь стереть с их лиц улыбки, ощутить власть и заставить со мной считаться.
Они были счастливы. Эти две семьи, две сестры. Они были счастливы и беззаботны.
Им не нужна была третья.
В дверь позвонили, и Кортни поднялась. Наверняка это детектив Ренсом. Пришел сообщить, что я сбежала. Надо возвращаться, пока не стало поздно.
И тут Кортни, пододвигая стул, повернулась ко мне. Я тут же отпрянула, прижав руку к груди, где неистово билось сердце, но сестра даже не взглянула в мою сторону. А вот я смогла рассмотреть ее в полный рост.
Кортни была беременна.
Нет, Кортни, нет, ты не могла. Ты не могла забеременеть! О чем ты думала?! Неужели ты повелась на манипуляцию отца, неужели прогнулась под его завещание? Перестала быть той Кортни, в которую влюбился Герберт, потеряла силу и независимость?
Я почувствовала, как в висках пульсирует боль.
– Кайла! – раздался ее голос из холла. – Подойди!
Нельзя было медлить дальше. Бесшумно я выскользнула из кухни в коридор для прислуги, а через него оказалась у лестницы, ведущей в подвал. Кортни была совсем рядом, я слышала ее голос за тонкой стеной.
– Что вы сделали?!
– Мы расследуем убийство Эдмонда Белами.
– И для этого использовали нашу душевнобольную сестру?! Вы в своем уме?!
– Леди Кордеро, я вынужден просить…
Я не стала слушать дальше. Наверняка они пришли, чтобы обыскать дом.
Призраком спустилась вниз, спряталась за коробки. Если попытаться уйти сейчас, они могут услышать, как я сдвигаю шкаф. Только бы обыск не начался с подвала!
Сердце рвалось из груди, а перед глазами плясали разноцветные искры. Я прислонилась лбом к холодному пыльному полу, пытаясь прийти в себя, но мир опасно раскачивался. Только не приступ, только не сейчас!
– Как мило, наша Кортни беременна. Думаешь, у нее будет мальчик? – ехидно поинтересовалась Хейвен.
– Не-е-ет, – тихо простонала я. – Нет!
– Да, Кимми, да, у Кортни будет мальчик. Хорошенький сынок. Может, она даже назовет его в честь дальнего предка… Конрад Кордеро – как символично!
Она расхохоталась, а я зажала уши.
Это никогда не помогало. Хейвен была внутри моей головы.
– Давай, иди к ним! Расскажи, в какой они опасности! Посмотрим, поверит ли Кортни сумасшедшей сестре.
Я с трудом, подавив приступ тошноты, поднялась. Хейвен захлопала в ладоши.
Найдя острый угол какого-то старого стола, я, стиснув зубы, рассекла ладонь. Ярко-красная кровь закапала на пол, впитываясь в старые доски.
Он стоял напротив зеркала. Закрытый старой белой тканью, никому не нужный. Почти такой же, как коробки с напоминанием обо мне. Большой семейный портрет Кордеро. Отец в любимом кресле и три его дочери.
Сдернув пыльную ткань, я вздрогнула. Художник мастерски передал взгляд отца. Холодный, властный, абсолютно равнодушный. Чем дольше я всматривалась, тем сильнее казалось, что вот-вот его губы изогнутся в привычной жестокой усмешке.
Я прикоснулась пальцем к массивной и холодной овальной раме. Когда-то портрет висел в гостиной. Должно быть, после того как меня заперли в лечебнице, Кортни распорядилась убрать его вместе с другими напоминаниями о жизни с отцом в этом доме.
Ссадина на руке еще саднила, но стремительно затягивалась, и я не стала медлить. Окунула палец в свежую кровь и аккуратно – насколько вообще была на это способна – вывела послание прямо поверх холста.
«Романтические герои сжигают мосты. Отрицательные – дома. Однажды мы сгорим вместе. К.»
Серная головка спички вспыхнула. Масляные мазки на портрете, подсвеченные золотым пламенем, придали картине зловещий вид. Я в последний раз посмотрела отцу в глаза и усмехнулась.
Огонь охватил коробки, старый диван. О, в подвале было много того, на что радостно перекинулось пламя. Книги, старые ковры. Пожар разгорался, за считаные минуты превращая наследие рода Кордеро в пепел.
Я знаю, как ведет себя огонь. Понимаю его сущность, душу. Огонь – одна из трех основ магии нашего мира. Он совсем не хаотичен, он разумен и неумолим. Вскоре он охватит весь подвал, затем перекинется на дом и – если не успеют потушить – уничтожит адское место.
Но портрет… Отец позаботился о том, чтобы память о нем не трогало пламя. Портрет останется на погребальном костре рода Кордеро. Как память о монстрах, населявших этот дом.
Не дожидаясь, пока комнату заволочет едким дымом, я сдвинула шкаф и нырнула в темноту подземелья. Со второй попытки непослушными пальцами я зажгла свечу, и обратный путь занял гораздо меньше времени. Когда я вышла из старого дома, где-то вдали над Кордеро-холлом в небо поднимались клубы черного дыма.
– Ожидание – самое приятное в игре, – произнесла я, впрочем, зная, что никто не услышит.
Год назад
– Здравствуй, Ким. Ты помнишь меня?
Она сидит в кресле напротив, обняв колени, и смотрит куда-то вниз. Против собственной воли Хантер следит за ее взглядом, но ровным счетом ничего не видит.
– Мое имя Хантер Дельвего, я главный целитель-менталист. Я представлялся тебе уже не один десяток раз. Но ты еще ни разу не отвечала мне. Я надеялся, ответишь сегодня.
Кимберли молчит. Все те месяцы, что он с ней работает, она напоминает скорее тень человека, нежели цельную личность. Не читай он ее досье, подумал бы, что бедняжка получила ментальный удар, как многие пациенты здесь, но нет. Ее личность не уничтожена. Ее личность где-то там, и Хантеру просто необходимо до нее докопаться.
– Расскажи мне о том, что случилось сегодня в столовой. Ты говорила с другим пациентом. Я видел. Ты знакома с Эдмондом Белами, так?
Впервые с того момента, как он приехал – узнав о том, что Кимберли Кордеро здесь, – она поднимает на него взгляд. Когда-то Хантер уже видел ее портрет, и тогда красивые голубые глаза лучились светом. Наверное, то была лишь иллюзия: Ким была больна задолго до времени написания того портрета, но тогда он понял, почему ее болезнь так потрясла близких. В невероятно красивую белокурую девчонку с веселыми искорками в глазах невозможно было не влюбиться.
Сегодня на него смотрит ее тень. И голубые глаза потускнели от постоянного ментального вмешательства, превратились в серые.
– О чем вы говорили?
– Он пропал.
У нее хриплый, но красивый голос.
Хантер хмурится, поймав себя на мысли, что его взгляд прикован к искусанным, но соблазнительным полным губам Ким. Боги… ее лишили магии, но почему ему кажется, что Ким все еще обладает пугающей колдовской притягательностью?
– Он не пропал. Он в тюрьме. Эдмонд инсценировал нападение на свою семью. Убил жену и ребенка, а затем притворился жертвой ментального удара. Будучи талантливым менталистом, Белами без труда обманул целителей и попал сюда. К тебе. Расскажи, о чем вы беседовали.
– Мы не беседовали. Он убил свою семью?
Хантер игнорирует вопрос и достает из ящика стола книгу.
«К. Кордеро» – единственное, что значится на обложке.
– Он дал тебе это.
Прежде спокойная, Ким отшатывается, словно он на нее замахнулся. В бесцветных глазах плещется ужас.
– Это почерк твоего отца, так? Ким, ты можешь сказать, о чем здесь написано?
– Нет, – едва слышно шепчет она.
– А мне кажется, можешь. Ты набросилась на него после того, как он показал тебе книгу. Почему?
Молчит. С тоской смотрит в окно, и на миг ему становится ее жаль.
Жалость не входит в план, и Хантер злится сам на себя. Ей уже не помочь, ее разум поврежден необратимо. Менталисты, работающие с душевнобольными, быстро черствеют. Но когда безумец перед тобой уродлив и жалок, просто отбросить эмоции. А когда это юная девочка, хрупкая, измученная, совершенно не заслужившая того, что с ней сделали, внутри ворочается что-то человеческое. Остатки совести, может.
– Он ждет тебя, – говорит Хантер.
Затаив дыхание, наблюдает за Ким, ожидая нового срыва, истерики, ярости.
Но вместо этого она криво усмехается.
– Ожидание – самое приятное в игре.
Глава 4
У воды я почувствовала себя хуже.
Еще одно место, мое тайное убежище для игр – старый хейзенвилльский маяк. Давно заброшенный, он годился разве что для образца к иллюстрациям на открытки. Два года назад я убила там женщину, которая называла себя моей матерью. Наверное, она ею и была, если мы имеем в виду секс с нашим отцом, беременность и роды. Но для того, чтобы называться матерью, нужно сделать что-то более значимое, чем раздвинуть ноги. Не уверена, что знаю что именно. Но все же.