– Что это за упражнение Вы проделываете?
– Да вот, – отвечает Гарин, – разучиваю (именно так он и сказал: разучиваю) отчество Андроникова. Хочу ему позвонить, рассказать ему про Ваш фильм – пусть посмотрит. Ему, как специалисту по русской литературе, думаю, будет интересно…
Не помню, звонил ли в этот раз Эраст Павлович Ираклию Луарсабовичу. Но вот пришел черед и мне уже по другому поводу, набравшись храбрости, обратиться к Андроникову. Я задумал тогда фильм по рисункам Пушкина. Сценарий фильма в Главке отказались утверждать и даже формулировку для этого придумали: «По причине несоответствия специфике мультипликации». Чиновники всегда знают, что чему соответствует, а что – нет.
Ну ладно, чиновники. Но известные литературоведы-пушкинисты – Д. Благой, Т. Цявловская – также подозрительно посматривали на идею мультфильма. Дело в том, что они кормились, в прямом и переносном смысле, от попыток атрибуции пушкинских рисунков и научной трактовки этих доказательств, а чаще – сомнительных предположений. Естественно, иной подход к пушкинской графике, трактующей её прежде всего в образном плане, казался им чуть ли не кощунственным.
Прочтя сценарий в моём присутствии, Ираклий Луарсабович тут же сел за пишущую машинку и написал отзыв, в котором говорилось, что при всем уважении к бесценным заслугам коллег, он поддерживает идею фильма и надеется, что студия сможет «подарить нас» оригинальным произведением. Оборот «подарить нас» из лексикона пушкинского времени произвел на меня и впоследствии на всех, кто знакомился с этим документом, неизгладимое впечатление.
Своим приходом я оторвал Ираклия Луарсабовича от излюбленного занятия – он остановил в проигрывателе вращение черного диска с симфонией Шостаковича. Но вручив мне напечатанную страницу, Андроников не выпроводил меня тотчас же, а велел милейшей Вивиане Абелевне нести к столу арбуз. Арбуз был неописуемо сладкий и неправдоподобно красный. Я в жизни не ел более вкусного арбуза, чем тот, которым угощали меня Андроников и его жена.
А меня, после многочисленных мучений, всё же запустили с фильмом, впоследствии увенчанным Государственной премией России.
Такова была сила слова Андроникова.
АЛЕКСЕЙ ПЬЯНОВ. Чугунок для гурьевской каши
Я нашел его, разбирая старый кухонный шкафчик, предназначенный на выброс.
Чугунок этот, заставленный кастрюлями, сковородками и прочей вышедшей из употребления посудой, не напоминал о себе более тридцати лет, хотя имел на это право, ибо с ним связана одна из страничек жизни удивительного человека – Ираклия Андроникова. Страничка, координаты которой точно вписываются в ныне широко и заслуженно известный литературный маршрут «Пушкинское кольцо Верхневолжья».
И координаты эти не случайны: в «Пушкинском кольце» есть и его, андрониковские, звенья, поскольку много лет он плодотворно дружил с «губернией Тверской», помогая и словом, и делом возвращать из забвенья еще полные живого и животворного тепла страницы истории древней русской земли, её культуры.
Читатель вправе спросить, какое отношение к сказанному выше имеет означенный в заголовке чугунок.
Имеет. Самое непосредственное…
Лето 1974 года оказалось для калининцев щедрым на «культурный урожай»: существенно приросло «Пушкинское кольцо» музейными экспозициями, новыми тропинками и большаками, обогатившими заповедный маршрут, неожиданными изданиями. Венчались все эти радостные события открытием в областном центре памятника поэту, созданного выдающимся скульптором Олегом Комовым.
Когда радостная суматоха торжеств по случаю 175-летия со дня рождения Пушкина улеглась на необозримых просторах страны, у бессменного председателя Пушкинского комитета Ираклия Луарсабовича Андроникова выдалась, наконец, возможность выполнить данное калининцам три года назад обещание: основательно попутешествовать «по гордым волсжким берегам».
Мне же снова выпало счастье сопровождать чету Андрониковых: Вивиана Абелевна без долгих уговоров согласилась принять участие в этом путешествии. Началось оно, как и следовало ожидать, с любимой Ираклием Луарсабовичем Старицы. На всякий случай напомню читателям истоки этой любви.
Летом 1942 года военкор Андроников оказался на Калининском фронте, неподалеку от древнего русского городка Старицы. Оказался не случайно: целью поездки была встреча с генералом Чанчибадзе Порфирием Георгиевичем. Личностью легендарной. Он к тому времени вышел из тылов противника и занял оборону на одном из важнейших участков Калининского фронта. Встреча эта позднее обернулась широко известным рассказом Андроникова «Генерал Чанчибадзе принимает пополнение».
Однако Старица для Ираклия Луарсабовича – не только героические годы войны, но и Пушкин, любивший этот городок, гостевание в котором зимой 1828 года неожиданно и так радостно обернулось для поэта стихами, «которые словно подбоченились, словно плясать хотят», – «Подъезжая под Ижоры», посвященные голубоглазой дочери старицкого исправника – Катеньке Вельяшевой, с которой отплясывал он вальсы на святочном балу…
В Старице встречала нас хозяйка здешних мест – первый секретарь райкома партии Зоя Иосифовна Михайлова. Должен сказать, что это была удивительная женщина. Во-первых, единственная среди коллег такого ранга во всей области. Во-вторых, несмотря на довольно грозный вид, могучую фигуру и тяжелую руку, была она человеком добрым, чутким, умным и тонким. Потому я не очень удивился, когда с первого знакомства Зоя Иосифовна нашла общий язык с четой Андрониковых. И прежде всего – с Вивианой Абелевной. О чем только ни говорили они! И я видел, что им интересно друг с другом. Как, впрочем, и самому Андроникову. Когда мы с ним осматривали Успенский монастырь и остались вдвоем, он сказал, широко улыбаясь и имея в виду нашу хозяйку:
– Чудо! Она интересна не меньше самого города! Именины сердца!
Потом зашли мы в только что отреставрированную трапезную, под шатровыми сводами которой, сработанными здешними мастерами в 1570 году, и голоса наши зазвучали как-то необычайно торжественно и нездешне, словно ожил вдруг мир, отдаленный от нас четырьмя столетиями. Пораженные этим странным эффектом, мы замолкли.
А потом Андроников запел!
Лицо его озарилось какой-то по-детски светлой улыбкой. Он пел, закрыв глаза. Звуки какой-то незнакомой мне мелодии наполнили трапезную, гулким эхом отразились от белёных стен, вылетели в зарешеченное оконце и поплыли над медленно текущей внизу Волгой…
Умолк так же неожиданно, как и начал это волшебное, сказочное песнопение, и, растерянно улыбаясь, поглядел на меня.
Я молчал, потрясенный всем этим, чему у меня ни тогда, ни потом не было ни названия, ни вразумительного объяснения.
Это было чудо. Вероятно, для нас обоих.
Мы молча спустились по каменным ступеням, и яркое летнее солнце вернуло нас в сегодняшний день, который я не забуду никогда.
Наше путешествие по городу продолжилось. Андроников останавливался у старых каменных домов, рассматривал их фасады, заходил во дворы. Заговаривал с жителями.
В книжном магазине задержались на целый час. Вышли не с пустыми руками.
– Богатства несметные! – восхищался Ираклий Луарсабович. – Откуда такие сокровища?
– Спросим у Зои Иосифовны, – отвечал я.
– Здесь видна её рука, – соглашался он. – Кстати, где же она? И куда подевалась Вива? Вы не знаете, Алексей Степанович?
Я знал, ибо был заранее извещен, что нашим дамам предстоит осмотр местных универсальных магазинов, которых, кстати, в Старице был всего один, где мы застали пропавших. Там и увидел я на полке целую шеренгу тех самых чугунных горшочков, выстроившихся согласно ёмкости, которые и стали вещественными свидетельствами нашей поездки в Старицу.
Показывая на них, Вивиана Абелевна воскликнула:
– Ираклий, посмотри, какое чудо! Я не видела их с самого детства!
Они действительно были хороши: светленькие, сверкающие полудой, с аккуратными крышечками, на которых изображены бледные розочки. Прямо как из русской сказки – волшебная посуда!
Отойдя в сторонку, Зоя Иосифовна подозвала продавщицу и что-то шепнула ей на ухо. И через несколько минут перед нами на прилавке появился полный набор ретропосуды в двух экземплярах.
Когда Вивиана Абелевна попыталась расплатиться, Зоя Иосифовна вежливо, с улыбкой, но твердо остановила её, сказав:
– Дорогая Вивиана Абелевна, в Старице испокон веков не принято брать деньги за подарки. Еще со времен Ивана Грозного. Алексей Степанович может подтвердить.
– Не будем огорчать Грозного, – в тон ей ответил я. – Берём!
– Только с одним условием! – вмешался Ираклий Луарсабович. – Непременно отработать. Честным творческим трудом. Согласны, Алексей Степанович?
Отработаны чугунки были добросовестно. И в местах, где когда-то прошел военными дорогами фронтовой корреспондент Андроников, и в заповедных усадьбах, где еще слышатся чуткому уху звуки пушкинской лиры. Отработан встречами, беседами, спорами, советами.
Поездка наша завершилась в Осташкове, на берегах легендарного озера Селигер. Оно в те дни было тихим и приветливым. Хозяева – искренними и радушными. Ираклий Луарсабович здоров, весел и счастлив. И когда однажды, совершив долгую прогулку по вечернему Селигеру, отшвартовались мы у причала Ниловой Пустыни, Андроников, пораженный величием хотя и порушенного временем и людьми древнего монастыря, сказал, глядя на поднявшееся над водой, всплывшее, словно град Китеж, чудо:
– Ради этого стоило проехать не сотни, а тысячи километров. Спасибо!..
Здесь и следовало бы поставить точку в истории, где уральский чугунок был, как вы уже поняли, лишь поводом вспомнить одну из страничек истории, точнее – летописи «Пушкинского кольца» и причастности к ней Ираклия Андроникова. Однако история с чугунком должна быть завершена, хотя, к сожалению, конец её грустный. Но жизнь, увы, состоит не из одних только праздников. Давно уже нет среди нас «колдуна, чародея, чудотворца и кудесника». Ушла из жизни его верная спутница и соратник. Но память о них осталась не только в семье младшей дочери – Екатерины, её муж