е бутылка вина, которое Кирилл разливает по бокалам. Выдвигает для меня стул и сам усаживается на соседний, делая короткий глоток.
— Я угадала с выбором? — киваю на поднос, подойдя.
— В десятку, спасибо, — принимается он за еду.
Сжимая пальцами спинку стула, сдерживаю желание провести ими по линии его плеча. По теплой коже, от которой даже на расстоянии исходит запах геля для душа.
На ужин он совершенно точно не собирается тратить много времени, ведь орудует вилкой и ножом быстро. Возможно, он просто голодный, в любом случае, делить его внимание даже со стейком на тарелке вдруг возмутительно не хочется, и это не нетерпение, а жадность!
Отодвинув стул, усаживаюсь на него и беру свой бокал, спрашивая:
— Чем займемся после ужина?
Звучит так, будто речь идет об обычном семейном вечере, но я здесь уж точно не для того, чтобы смотреть телевизор. Я хочу совсем другого. Хочу его внимания. Жадно.
— Есть одна идея, — отвечает, запивая еду вином.
— Обожаю твои идеи. Все до одной…
И это правда, черт возьми. Его идеи, сумасшедшие или нет, каждый раз трясут почву у меня под ногами.
— Ты еще не выслушала эту, — смотрит на меня, усмехнувшись.
— Теперь я начинаю волноваться…
— Ты можешь сказать нет, и мы придумаем что-нибудь другое.
— Ненавижу говорить тебе “нет”… — произношу тихо.
— Не хочу быть говнюком, — замечает с очередной ухмылкой. — но ты, по сути, еще ни разу не сказала мне “нет”.
— Ты засранец, — констатирую, хватая свой бокал.
Кирилл смеется, собирая морщинки в уголках своих чертовски веселых глаз.
Выглядит настоящим мальчишкой!
От звуков его смеха у меня в груди рождается горячая вспышка, а в животе раскаленный шар.
Склонив набок голову, вздыхает и спрашивает:
— Знаешь, что такое добровольный обмен властью?
— Звучит, как БДСМ, — складываю на груди руки.
— Да, можно и так сказать. Это больше психология. Если правильно воспринимать ситуацию, можно получить… острые эмоции, — объясняет неторопливо.
— Что воспринимать? — смотрю него с легким напряжением. — Что ты хочешь сделать?
— Хочу кое-что попробовать.
— Это как-то связано с температурой в номере?
— Напрямую, — улыбается. — Тебе должно быть очень комфортно. Поэтому еще раз спрошу, тебе комфортно?
— Просто скажи, чего ты хочешь, — говорю, вставая.
Кирилл тоже встает.
Положив руки на талию, говорит:
— Хочу тебя связать.
— Что? В смысле… завязать мне руки?
— Не совсем. Я свяжу тебя так, что ты станешь абсолютно беспомощной.
— Ты имеешь в виду связывание? — доходит до меня наконец-то.
— Да, его.
Пока безмолвно хлопаю глазами, Кирилл молчит. Дает мне время переварить информацию, глядя на меня в упор.
Я бегаю глазами по его сильному спортивному телу, спрашивая:
— И что потом?
— Это не обязательно должно заканчиваться сексом, если ты об этом.
— А чем тогда?
— Думаю, ты догадываешься, чем.
— Я не могу получить оргазм, я же говорила…
— Маша, — разжевывает, как ребенку. — Я не строю никаких ожиданий. Я дико хочу увидеть твой оргазм, но, если этого не произойдет, мы в любом случае увидим мой.
— Я не могу. Абсолютная беспомощность — это не для меня, — отрицательно качаю головой. — Это для меня СЛИШКОМ.
— Физическая беспомощность здесь просто средство достижения цели. Ты будешь беспомощна, но весь контроль будет у тебя. В этом своя острота.
— Давай просто посмотрим телевизор!
— Успокойся… — он вскидывает вверх руки. — Это просто игра. Я не сделаю ничего, если ты этого не захочешь.
— Господи, — прикладываю ладони к щекам. — Да я не знаю, как себя поведу! Ты понимаешь это? Может быть, свалюсь в паническую атаку!
— Я не дам тебе в нее свалиться. Я обещаю. Вся эта хрень со связыванием строится на доверии. Ты мне доверяешь?
Сглотнув, смотрю на него большими глазами.
Да кроме него я, кажется, вообще никому не доверяю!
— Кирилл… — выдыхаю еле слышно.
— Хорошо, — снова вскидывает руки. — Успокойся. Давай закроем тему.
Протянув руку, он берет со стола бокал и выпивает его залпом.
Мое дыхание частое, как и пульс. Перед глазами пляшут картинки. Все, что я когда-нибудь видела в сети на предложенную им тему. Это и притягивает и пугает…
— Ты злишься? — смотрю на профиль Кирилла, пока он наливает себе еще вина.
— Я никогда на тебя не злюсь, — говорит, повернув голову. — Никогда. Запомни это.
Больше всего на свете я хочу верить. Мне будет невыносимо знать, что его терпение лопнуло. Холод этих страхов заставляет сделать шаг вперед, потом еще один. На нем я обнимаю Кирилла Мельника за талию и прижимаюсь носом к его груди, ведь прикосновения и действия, в отличии от слов, никогда не врут.
Поставив бокал, он смыкает руки за моей спиной и опускает мне на голову свой подбородок. Он смыкает руки так, чтобы я вжалась в него всем телом. Почувствовала каждый сантиметр его тела. Почувствовала легкое напряжение, которое оно излучает, и оно от удовольствия, а не от желания послать меня куда подальше…
Мои глаза закрываются. Я не в состоянии держать их открытыми, пока под кожей носится тепло и чертов кайф…
Боже, какой же он теплый и сильный.
— Ты уже делал это раньше? — спрашиваю. — Дурацкий вопрос, конечно же, делал…
— Делал, — произносит над моей головой.
— Где ты научился?
— Я не умею ничего особо сложного.
Дыша запахом его кожи, мучаюсь в течение тридцати секунд, которые отбивают ровные удары его сердца.
— Если я попрошу, ты сразу меня развяжешь?
— Сразу. Если нужно, разрежу веревки ножницами.
Черт…
Глава 27
Маша
— Ты сразу остановишься, если я попрошу?
Высыпая на кровать содержимое квадратного розового пакета, Кирилл отзывается:
— Ты задаешь один и тот же вопрос в разных формулировках. Да, я сразу остановлюсь. Гарантирую.
Я знаю, что веду себя как ненормальная заезженная пластинка, даже несмотря на то, что сказала “да”, но мне страшно, и я сама не могу понять, чего боюсь. Беспомощности, того, что в моей голове перещелкнет, или еще какого-нибудь дерьма.
На кровати лежат странные изогнутые ножницы и три мотка красных нейлоновых веревок. Где Кирилл раздобыл пакет и его содержимое догадаться нетрудно — в магазине для взрослых, и, подняв глаза, спрашиваю:
— Когда ты это купил?
— Примерно час назад.
— Здесь, в городе?
— Да, — он берет одну веревку и делает на ее конце простую петлю.
Его пальцы работают без суеты и спешки, но все равно это выглядит так, будто он восстанавливает себе память: щупает узел, затягивает его сильнее и снова щупает. Когда смотрит на меня, не могу оторвать глаз от заостренных черт его лица, но на моем, судя по всему, все мои эмоции мигают и светятся, потому что Кирилл бросает веревку на кровать и разворачивается, делая ко мне шаг. Протягивает руку и пропускает через пальцы прядь моих волос. Мягко и неторопливо. Это должно успокаивать, но меня возбуждает, ведь он смотрит в мое лицо и говорит:
— Я ничем, кроме рук и рта, до тебя не дотронусь.
— Даже если я попрошу?
— Если попросишь, я просто сдохну от радости.
По спине бежит легкая рябь мурашек. Меня на клеточном уровне волнует то, что он выстроил между нами эту систему взаимоотношений, где я говорю “да” или “нет”, а он… подчиняется. Это мучительно волнующе и возбуждающе — “владеть” им таким образом, даже будучи связанной…
Это та острота, про которую он говорил? Те самые яркие эмоции?
— Что… я должна делать? — спрашиваю нерешительно.
— Если хочешь в туалет, то иди сейчас, — кивает подбородком на дверь.
— Не хочу.
— Одежду нужно снять.
— Всю? — смотрю на себя вниз. — И чулки?
— Я бы предпочел, чтобы ты сняла все. Когда веревка прилегает к коже или… узлы давят — в этом есть свой кайф.
— Ладно…
Червь неуверенности снова шевелится внутри. Я не хочу его разочаровывать. Ему есть, с чем сравнивать, и я уверена, любое сравнение не в мою пользу. Если до этого я не боялась демонстрировать свои эмоции, то эту предпочитаю спрятать.
Опускаю лицо и начинаю расстегивать пуговицы на рубашке. Я еще ни разу не щеголяла перед ним голой, и это тоже волнует, хотя не думаю, что удивлю его своим третьим размером или еще чем-нибудь.
— Нам нужно стоп-слово, — Кирилл легкими толчками разгоняет мои пальцы и заменяет их своими: расстегивает верхнюю пуговицу, за ней вторую.
— Может просто “стоп”? — спрашиваю, не в состоянии сконцентрироваться.
Он близко, его голый торс нависает надо мной, а голос тихий и бархатный, потому что слегка хрипит.
— Нет… — бормочет, продолжая сосредоточенно расстегивать пуговицы. — Нужно такое, которое я не спутаю с твоими случайными реакциями.
— Ладно… тогда… Корица.
— Отлично…
Разведя полы рубашки, смотрит вниз, заставляя мой живот изнутри дрожать.
Грудь ноет под его взглядом, я хочу, чтобы он дотронулся, но он только смотрит, спрашивая:
— Точно не холодно?
— Это не от холода, — смотрю на Кирилла исподлобья.
Мои соски снова напряглись до состояния онемения, и я делаю быстрый вдох, когда он проводит по моей груди костяшками пальцев, задевая адски чувствительный сосок и наблюдая за моим лицом.
— Ты бы… разрешил мне связать себя? — выдыхаю вместе с воздухом.
— Нет.
Его ответ звучит как жирная точка.
Потянув за рукава рубашки, стаскивает ее с моих плеч, поглядывая на мое лицо.
— Ты мне не доверяешь? Но просишь довериться тебе…
— Ты слишком неопытная, чтобы я мог разрешить тебе себя связать.
— То есть, дело в технике? — Опускаю глаза вслед за ним, когда садится на корточки у моих ног и упирается в пол коленями.
— Скорее, в правилах.
Обхватив пальцами лодыжку, ставит мою стопу себе на бедро, и бережно стягивает с меня чулок. Кладу руки ему на плечи, и мне кажется, будто ощущение от соприкосновения с его кожей не сравнится ни с какими узлами и веревками.