– Мистера Тиксайт нет дома, – лаконичный ответ.
– Но здесь живет моя сестра!
– Она не желает вас видеть.
– Пожалуйста…
– Мисс, перестаньте шуметь, нам приказано вызвать полицию.
Приказано… Это ее роль в жизни Пола. Приказывать, руководить, позволять любить свое тело, баловать. Она вернулась в съемную квартиру, не включала ни телевизор, ни свет, чтобы хозяин снова не наведался и снова не лапал ее сальными взглядами. Она ненавидела Мэри. За то, что ее никто никогда не брал против воли, за то, что она не верила, когда Бьянка ей говорила об этом, за то, что она защищенней в своей отвратительной оболочке, за то, что даже в таком обличье ей удалось соблазнить Пола. Но больше всего, за то, что не смогла уйти по-английски, не прощаясь, и не оставляя вместо себя нечто.
Сумерки заглянули в окно, когда ей удалось дозвониться Полу.
– Приезжай, пожалуйста, – попросила, – ужасно соскучилась.
– Я устал, – отмахнулся он.
– Ты дома?
– Еду с аэропорта.
– Пол, у меня закончились деньги. И я действительно хочу тебя.
Это была козырная карта – сказать ему правду. Дурачок, он ценил откровенность, и даже терпел, что Мэри ни разу не признавалась ему в любви. Мазохист-извращенец. Он приехал, оставил чемодан в машине, поднялся, сразу же положил на тумбочку деньги. Бьянка раскинулась на постели Мэри – интимная связь с Полом стала еще греховней.
– Нет, – сказал он, снимая одежду, аккуратно развешивая на спинку стула. – Повернись, я не хочу тебя видеть.
У него была отвратительная черта: платить правдой за правду. Бьянка стала на четвереньки, и даже колени дрогнули – так долго пришлось ждать. Он лег рядом с ней, потянул на себя, заставил сесть сверху.
– Я передумал, – сказал сухо, – хочу видеть твои глаза.
Она улыбнулась. Он часто говорил так Мэри.
– Глаза шлюхи, – добавил Пол.
Бьянка вынудила себя двигаться, смотреть ему в глаза и делать вид, что счастлива оказанным снисхождением.
– Быстрее, – командовал он. Или наоборот. – Остановись, медленней.
Она ненавидела его. Она ему подчинялась. Она хотела, чтобы он не ушел, когда все закончится. Она, быть может, любила его по-своему. Повеяло холодом, словно в комнате открылась дверца холодильника. Странно, подумала, весна, тепло, они в доме, тела дышат жаром и холодно. Задвигалась активней. И вдруг… ей показалось, она услышала… Пол дернул ее за волосы, повернул лицо в сторону, и она вскрикнула от неожиданности. Недалеко от кровати стояла ее сестра.
Бьянка дернулась в руках Пола, но он продолжал в нее вклиниваться; она застонала от разочарования и удовольствия вперемешку, и со страхом выдавила:
– Мэри?
Быть может, ей показалось? Она надеялась на простую галлюцинацию, но женщина не исчезла. Она смотрела, как Пол имеет ее, заворожено, не веря, и только спросила:
– Бьянка?
Пол продолжал наполнять ее тело своим, он словно не видел Мэри. Или не видел? Бьянка повернула лицо любовника в сторону, но он недовольно убрал ее руки.
– Я сказал: смотри мне в глаза, – процедил сквозь зубы.
Не видел! Бьянка отвлеклась на секунду – Мэри стояла на месте. Бледная, чуть похудевшая, в красивом зеленом платье, перчатках, исшитых бисером туфельках. Она действительно была здесь и видела ее с Полом…
Бьянка повернулась к любовнику, впилась ему в губы, задвигалась быстрее, сбавила темп, снова быстро. Язык в одном ритме с телом. Пол вздрогнул, полустон – в губы, еще не отпустила, она должна видеть, как ему хорошо с ней… Схватил ее за ягодицы, дернулся конвульсивно и кончил. Бьянка распласталась на нем, повернула голову в сторону.
– Мой, – сказала чуть слышно, – всегда был моим.
– Он подходит тебе, – ответила Мэри, и удивилась, что голос звучал ровно. Нет, что-то внутри взорвалось, разлилось желчью, но это не ревность. Боль? Да. Обида? Возможно. Разочарование – больше всего.
– Как ты? – спросила у Бьянки.
Она ответила ей сытой улыбкой. И хорошо. Значит, так и должно быть, правильно. Ужасно хотелось домой, спать, свернуться клубочком в своей огромной постели, а утром… Она осеклась. Но ведь она дома. Сейчас. Здесь. Это и есть ее дом, но мысли упорно кружились вокруг особняка в Лондоне. Ее тянуло туда, обратно, со страшной силой, но как вернуться?
– Я рад, что ты все поняла, милая, – услышала голос Джеда. И потянулась к нему, обняла. Соскучилась.
– Знаю, милая, прости, что оставил тебя надолго.
– Джед, я хочу домой.
– Разве Эсма не научила тебя выражаться четче? Ты хотела вернуться к Полу и Бьянке, и вот что из этого вышло.
Мэри уткнулась ему в плечо.
– Я ужасно хочу домой, Джед, – повторила.
– Упрямица, – выдохнул в ухо.
Мэри кивнула.
– Закрой глаза, а когда очнешься…
– То что?
– Можешь проститься с сестрой. Вряд ли вы еще увидитесь.
– Снова сменил тему. Не хочу.
– Зря. Она смотрит на тебя и даже волнуется.
– Правда?
– Да, сомневается, кто из вас двоих сошел с ума. Она, потому что видит тебя или ты, потому что разговариваешь с невидимым.
Мэри улыбнулась.
– А с Полом? – Джед провел рукой по ее голове. – Я могу сделать так, что он тоже увидит тебя.
– Нет.
– Ну, возвращаемся?
– Да.
– Поцелуй меня, – попросил Джед, и когда Мэри прикоснулась к его губам, почувствовала, как земля ушла из-под ног. Она летала от его языка, жила, наполнялась энергией. Она была желанна, и, невозможно поверить, красива.
– Мэри? – позвал чей-то голос.
– Джед?
Она открыла глаза и встретила с другими.
– Виконт? – переспросила растерянно.
– Берите выше. Граф. У вас удивительная способность падать в обмороки при каждом моем появлении.
Мэри попыталась встать, но вынуждена была снова откинуться на подушки. Осмотрелась, удовлетворенно выдохнула. Ее огромная кровать, ее комната – она в Лондоне девятнадцатого века, дома!
Она даже с улыбкой посмотрела на недовольного графа, хоть и решила, что он достоин только ее презрения.
– Что вы здесь делаете?
– Как всегда, поднимаю вас с пола. Вы назвали меня другим именем, вы опять что-то забыли?
– Не волнуйтесь, граф, вас я еще после первого раза не вспомнила.
Он улыбнулся, и снова стал серьезен.
– Михаэль.
– Кто это?
– Я.
– Зачем мне это знать? – Мэри пожала плечами и почувствовала боль в ключице, поморщилась. – Ваша медлительность когда-нибудь будет стоить мне перелома.
– Почему вы думаете, что знать мое имя необязательно? – Он вздернул вверх правую бровь.
Мэри рассмеялась.
– Меня поражает ваше самомнение! Обязательно! Да это пустая информация!
– Смею вас уверить…
– Уверяйте свою мисс Синклер, а я пусть не все, но кое-что вспоминаю. По имени вас могут звать близкие друзья, жена, невеста, но только наедине, или любовница, ситуация с уединением повторяется. С меня достаточно запомнить, что вы граф.
– Ваша светлость, – сказал тот. – Для вас «ваша светлость».
– После того, как назовете меня миледи.
Она улыбнулась. Миледи – не только правильное обращение к ней согласно титула, но и игра слов. Моя леди. Ей нравилось смотреть в глаза этого высокомерного сноба и чувствовать себя на равных. Нравилось злить его, выводить из себя, заставлять смотреть так, как сейчас: недоуменно, немного растерянно, задумчиво.
О чем он, черт возьми, так задумался?!
– Миледи, – повторил он, словно смакуя на языке, – вам бы это понравилось.
– Вряд ли, – огрызнулась Мэри, – у вас неприятный голос.
Он рассмеялся, будто услышал остроту или раскусил ложь. Но он не мог знать, что голос – это, пожалуй, единственное, что ей в нем нравилось.
– Вам бы понравилось почувствовать себя моей леди, и понравилось настолько, что вы бы сорвали голос, называя меня милордом.
Милорд… Мой господин, хозяин… Мэри окутало жаром.
– Вы горите, – с усмешкой сказал граф. Подлец! Мог бы сделать вид, что не заметил. – Все-таки доктора не зря вызвали.
Он встал, открыл дверь, позвал Джо, – позвал ее слугу! – и вскоре в комнату вошел доктор. Невысокий, пухленький мужчина, в костюме, с кожаным чемоданчиком, в очках. Увидев его, Мэри расслабилась. Во-первых, ее утомила беседа с графом наедине, во-вторых, она почему-то была уверена, что этот доктор в очках не станет ее мучить кровопусканием или пиявками.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он, взяв руку Мэри в свою. Нащупал пульс, приложил вторую ладонь к ее лбу.
– Неплохо.
Мэри попыталась встать, но доктор ее остановил.
– Пока лежите. Вы переутомились, достаточно будет покоя и сна, и все придет в норму.
– Я так и думала. Простите, что зря потревожили вас.
– Пустяки, – он обернулся к Блэкберну. – Покой и сон.
Тот кивнул, и доктор, пожелав приятного сна, вышел.
– Это наш семейный врач, – зачем-то пояснил граф. Ожидал, что она рассыплется в благодарностях?
– Вы еще долго пробудете в моей комнате?
– Вы как-то выборочно помните о приличиях. Не поленюсь и напомню. Выставлять меня за дверь верх неприличия.
– А находиться в комнате дамы один-на-один?
Он усмехнулся. Определенно, эта женщина могла быть интересна, хотя, кажется, сама об этом не подозревала. Раньше он мог сказать о ней: невыносима, занудна, скучна, высокомерна, холодна, чопорна, стара, и не думал, что хоть один из эпитетов кто-то решится оспорить. Но леди Элфорд неожиданно стала открываться с другой стороны, и теперь он мысленно оспаривал свое же мнение.
Лиса, задала коварный вопрос и облизывается в предвкушении. Ему захотелось подразнить ее.
– Раньше мое непомерно близкое присутствие вам не мешало, – сказал Михаэль и впился взглядом в зардевшееся лицо. Невероятно! Она широко раскрыла глаза, сглотнула, взъерошила волосы, которые и без того рассыпались по плечам в беспорядке, и пролепетала: