Не успела я и слова сказать, как Брайди быстро составила стулья один в другой и затолкала их под мой рабочий стол.
Мэри О’Рахилли опасливо обошла вокруг кровати и, совершив разворот, вернулась назад.
– Все хорошо? Вам тепло?
– Да, спасибо, мисс.
– Медсестра Пауэр, – поправила я ее.
– Простите.
– Ничего страшного.
Мэри О’Рахилли придерживала живот сквозь ночную рубашку, приложив палец к пупку.
– Здесь болит? – спросила я.
Она покачала головой и кашлянула с лимонным выдохом, прикрыв рот ладонью. А мне просто хотелось понять, как я узнаю, что у нее открылась шейка матки.
– В районе пупка? – уточнила я.
Ее голос задрожал, но она продолжала ходить.
– А он сам отсюда вывалится или врачу надо будет… применить силу, чтобы его вытолкать наружу?
Я была немного обескуражена этим вопросом.
– Дело в том, миссис О’Рахилли, что ребенок выйдет вовсе не здесь.
Молодая роженица, моргая, смотрела на меня.
– Вспомните, где это началось… – проговорила я. И после паузы шепнула: – Там, внизу.
Новость ее потрясла. Она широко раскрыла рот, потом закрыла, ее глаза заблестели, и она закашлялась.
Брайди стояла около кровати Мэри О’Рахилли с томом «Акушерства» Джеллетта, который она сняла с полки, даже не спросив у меня разрешения.
– Вот, смотрите, на этом рисунке вы видите темя ребенка, а на другом…
Она перелистнула страницу.
– А здесь уже вся головка вышла…
Мэри О’Рахилли резко отвернулась от рисунков, но при этом понимающе кивнула. А потом отошла, точно не могла больше смотреть на это.
– Спасибо, Брайди!
Я жестом велела ей поставить книгу на место, пока она не перешла к более пугающим разделам: неправильное положение плода, аномалии в развитии, хирургическое вмешательство в роды.
Охваченная ужасом Мэри О’Рахилли переминалась с ноги на ногу рядом с кроватью.
Пуритане, полагавшие, что неведение – залог непорочности, всегда меня злили.
– Вообще-то вам должна была все это разъяснить мать, – заметила я. – Разве она не привела вас в мир точно таким же образом? Я видела, как это происходит, десятки… да нет, сотни раз, и должна вам сказать, это прекрасное зрелище.
(При этом я старалась не думать о случаях, когда возникали осложнения. Молоденькая блондинка, ставшая моей первой пациенткой в этой больнице, три дня лежала со схватками, потом акушер с помощью кесарева сечения извлек из ее чрева одиннадцатифунтового[12] малыша, но она умерла от занесенной инфекции.)
Мэри О’Рахилли едва слышно произнесла:
– Мама умерла, когда мне было одиннадцать.
И я пожалела, что завела этот разговор.
– Простите. А что с ней…
– Рожала, вернее, пыталась родить моего младшенького братика…
Она говорила тихо, почти шептала, как будто выкладывала мне какой-то секрет, причем весьма постыдный, а не рассказывала о повседневной трагедии. Даже если эта девчушка и не имела ни малейшего представления о процессе деторождения, ей было известно важнейшее обстоятельство: связанный с этим риск.
Вот почему, наверное, у меня вырвалось:
– Моя мать умерла точно так же.
Теперь все три женщины глядели на меня.
Казалось, Мэри О’Рахилли от моих слов даже стало легче.
– Правда?
– Но в ее случае, – продолжала я, – мне, кстати, было четыре, мой братик выжил.
Брайди, широко раскрыв глаза, глядела на меня с сочувствием.
Мэри О’Рахилли торопливо перекрестилась и продолжала свою круговую прогулку.
Мне казалось, будто я оказалась вместе с незнакомыми людьми в дырявой лодке посреди штормового моря.
Делия Гарретт издала глухой стон.
– Мой кишечник… Мне бы надо облегчиться! Но, сестра Джулия, я точно знаю, что ничего не получится.
Я с удивлением взглянула на нее. До сих пор все мое внимание было приковано к новенькой…
Запор мог быть первым признаком родовых схваток. Но роды у Делии Гарретт ожидались не ранее чем через восемь недель, мысленно возразила я сама себе. Коль скоро это были ее третьи роды, уж она-то должна была понять, приближаются схватки или нет.
Или же она настолько не хотела оставаться в больнице, что готова была проигнорировать любой намек на приближающиеся роды. К тому же этот грипп был печально известен тем, что провоцировал преждевременное появление младенцев на свет.
Она закашлялась, не в силах остановиться.
– Скажите, миссис Гарретт, когда вы чувствуете позыв, ваш кишечник становится тугим?
– Как барабан!
Это был еще один симптом.
Я попросила ее лечь на спину и слегка подогнуть колени, и начала пальпировать живот. Таз приподнят, голова плода опущена вниз – хорошее положение.
– Брайди, трубу!
Делия Гарретт попыталась сесть, ее глаза сверкнули ужасом.
– Вы не станете тыкать меня этой штукой!
– Хорошо, я воспользуюсь ухом.
Приложив щеку к ее разросшемуся животу, я попросила сделать глубокий вдох.
– Говорю же вам, я умираю хочу в туалет!
– Нельзя, миссис Гарретт, но вы можете воспользоваться судном.
Брайди кинулась за ночным сосудом.
А я опять приложила ухо к горячей натянутой коже живота. И услышала пульсирование… Даже без измерения пульса я могла сказать, что он очень медленный – и это явно пульсировала кровь Делии Гарретт.
Ее громкий кашель ударил меня по вискам.
– Дайте-ка я послушаю в другом месте…
Но женщина так яростно ерзала и сопротивлялась, что я не смогла ощутить пульсацию, которую рассчитывала распознать, – сердцебиение плода, почти вдвое более частое, чем у его матери.
– Прошу вас, миссис Гарретт, вы не могли бы минутку полежать не шевелясь?
– Мне больно лежать на спине!
– Понимаю, – произнесла я убаюкивающим тоном, словно успокаивала перепуганную кобылу.
– Да что вы можете понимать? – визгливо вскрикнула Делия Гарретт. – Вы же старая дева!
Брайди, широко раскрыв глаза, молча перехватила мой взгляд.
Я улыбнулась и покачала головой, всем видом показывая, что не оскорблена. Во время родовых схваток, когда дело уже идет к кульминации, женщины нередко теряют голову и ведут себя странно. И это хороший знак.
Лицо Делии Гарретт исказилось, и она громко застонала.
Я засекла время.
В ожидании конца приступа я решила проведать Айту Нунен, все еще лежавшую в забытьи, с пунцовым лицом.
Мэри О’Рахилли, стараясь никому не мешать, все еще мерила шагами узкое пространство между койками: три шага до окна и три шага обратно.
– Миссис О’Рахилли, как вы себя чувствуете?
– Хорошо. Можно мне немного посидеть?
– Конечно. Делайте что хотите.
Обойдя ее, я приблизилась к Айте Нунен и, приоткрыв ей губы, вложила термометр под язык. Больная не шевельнулась.
Вернувшись к Делии Гарретт, я встала коленями на ее кровать, потому что мне нужно было проверить еще один признак: уперлась ли голова плода в таз, или плод все еще находится в свободном плаванье.
– Пожалуйста, лежите ровно на спине, миссис Гарретт, это займет одну минуту.
Глядя на блестящий купол ее живота, я сделала правой рукой так называемый обхват Павлика[13], прижав ладонь чуть выше тазовой кости и, погрузив пальцы в кожу, как будто обхватила большое яблоко, аккуратно стараясь подвигать крошечный череп из стороны в сторону…
– А-а-а! – Делия Гарретт в буквальном смысле лягнула меня, отбросив прочь.
Я потерла ребра в том месте, куда ударила ее пятка, а сама размышляла о плоде. Под моими пальцами голова ничуть не сдвинулась, значит, да, у женщины начались схватки на два месяца раньше.
– Миссис Нунен его выплюнула, – заметила Брайди.
Я увидела, что выпавший изо рта Айты Нунен термометр заскользил по одеялу.
– Передай его мне, да побыстрее, пока он не остыл.
Брайди кинулась в проем между двумя кроватями.
– Покажи!
Она поднесла к моему лицу термометр, держа его вертикально.
– Нет, поверни, чтобы я смогла увидеть ртуть.
Она так и сделала.
Термометр показывал 41 °C. Снова повысилась.
– Проверь, пожалуйста, осталось ли у нее виски в чашке.
– Там еще много, – доложила Брайди.
– Тогда положи ей на затылок полотенце, смоченное ледяной водой.
Она побежала выполнять.
Я потянула за панталоны Делии Гарретт и пояснила:
– Их придется снять.
Она недовольно запыхтела, но подняла ноги, чтобы я могла их стянуть.
– Раздвиньте колени, пожалуйста, только на минутку.
Мне даже не нужно было до нее дотрагиваться. На паховых волосах виднелась запекшаяся красная корка – мы называли этот процесс отхождением слизистой пробки, и это был верный признак близких родов.
Стоявшая у меня за спиной Брайди издала испуганный вскрик, но его заглушил новый стон Делии Гарретт.
Я вынула часы из кармашка: с момента прошлой схватки прошло всего пять минут. События развивались слишком быстро.
Родившийся на тридцать второй неделе младенец был бы сильно недоношенным. Все, что мы могли сделать с такими детьми, это поместить их на неделю в теплый бокс наверху, а потом отправить домой и – особенно если это были мальчики, как правило, очень слабенькие – скрестить за них пальцы в надежде, что первый год жизни они переживут.
Самое главное – позаботиться о матери, напомнила я себе. Следить, чтобы давление у Делии Гарретт не прыгнуло слишком высоко.
Я взяла ее за запястье. Подушечками пальцев ощутила, как ее пульс скакнул, точно прорвавшая дамбу река. Я взбила ей подушки.
– Сядьте, дорогая, и привалитесь к подушкам.
Беспомощно моргая, она повиновалась.
А Брайди как стояла, раскрыв рот, с термометром в руке, так и застыла.
Я попросила ее продезинфицировать термометр – просто чтобы отправить к раковине. Сама же пошла следом и зашептала ей в ухо:
– Знаешь, что самое главное для медсестры?
Брайди смешалась.
– Руки? Ноги?