И тут в палату вошел моложавый мужчина в черном костюме и представился: доктор Маколифф.
У меня сердце упало. На вид ему было лет двадцать пять, не больше. Неопытный врач общей практики: такие с трудом могли отличить верхнюю часть женского тела от нижней.
Естественно, доктор захотел провести внутренний осмотр. Что ж, во всяком случае, не боялся подхватить инфекцию. Он попросил пару продезинфицированных резиновых перчаток. Я принесла бумажный пакет, достала оттуда перчатки и передала ему. Тщательно вымыв руки с мылом, доктор Маколифф натянул перчатки.
Я подняла ноги Делии Гарретт под прямым углом к спине, так чтобы ее ягодицы чуть выступали над краем кровати, давая врачу возможность произвести осмотр.
Когда он приступил к делу, она взвыла.
Хорошо, что не я сейчас ее осматривала: у меня до сих пор болел бок от ее удара пяткой.
– Так, мадам… – произнес доктор Маколифф.
(Очевидно, он понял по ее южнодублинскому говору, что к ней стоит обращаться именно так, а не простонародным «миссас»).
– …у вас все очень хорошо.
Вывод был довольно-таки неопределенный.
– Шейка полностью раскрыта, доктор? – уточнила я.
– Мне представляется, да.
Я скрипнула зубами. Ему представляется… А вдруг этот врач общей практики ошибается и края шейки матки мешают плоду выйти, так что если Делия Гарретт будет тужиться довольно сильно, края сомкнутся и блокируют проход…
– Отдыхайте, – сказал ей Маколифф, – а медсестра Пауэр о вас прекрасно позаботится.
Она язвительно кашлянула.
Врач стянул перчатки.
Я мотнула головой в сторону Брайди, давая ей понять, что перчатки надо бросить в ведро с прочими предметами для последующей стерилизации.
– Я могу что-то дать миссис Гарретт для облегчения болей, доктор Маколифф?
– Ну, на столь поздней стадии вряд ли стоит…
– Чтобы она успокоилась, – не унималась я. – Доктор Прендергаст обеспокоен ее высоким давлением.
Мои слова явно возымели эффект, потому что Прендергаст был старше его по должности.
– Тогда, думаю, ей стоит дать хлороформ, обычную дозу.
Мне нужно было бы попросить его осмотреть Мэри О’Рахилли, но мне что-то расхотелось. Некоторые особо нетерпеливые доктора привыкли считать природу чем-то вроде ленивой лошади и предпочитали подстегивать кнутом естественные процессы. Такие врачи терпеть не могли первородящих, с которыми никогда не знаешь, способны ли они родить без посторонней помощи. А уж если состояние роженицы усугублялось болезнью вроде нынешнего мерзкого гриппа, молодой врач-неспециалист вроде доктора Маколиффа при задержке родов мог запаниковать, попытаться раскрыть шейку матки вручную и прибегнуть к помощи щипцов. Но невзирая на то, как долго эта семнадцатилетняя бедняжка мучилась схватками, последнее, чего бы я хотела, это начать шуровать инструментами, которые скорее причинят ей боль, чем помогут родить.
И я снова привлекла его внимание к Делии Гарретт.
– Когда ей стоит начать тужиться?
– О, да когда захочет. Как только начнет выходить головка, вызовите меня принять роды, – распорядился доктор Маколифф, идя к двери.
Он что, уже уходит?
– Наверное, это произойдет довольно скоро, вы не могли бы остаться, доктор?
– Вы же знаете: у нас сейчас врачей в обрез! – бросил он через плечо.
За ним захлопнулась дверь, и в крошечной палате повисла тишина.
Ты – исполняющая обязанности старшей медсестры по отделению, напомнила я себе и выпрямила спину. Меня слегка пошатывало, ноги были как ватные. Утренний ломтик хлеба, запитый какао, давно забылся.
Моя помощница смотрела на меня. Я изобразила вымученную улыбку.
– Брайди, прости, я забыла отправить тебя пообедать.
– Уверяю вас, я в порядке!
Ладно, по крайней мере, мне разрешили дать Делии Гарретт успокоительное. Я подошла к шкафу с медикаментами, взяла ингалятор и накапала на ватный кончик загубника несколько капель хлороформа.
– Повернитесь на левый бок, миссис Гарретт, зажмите тампон губами и при необходимости вдыхайте.
Она вцепилась в темный загубник и принялась глубоко вдыхать. Я нащупала ее пульс: он не был таким учащенным, как прежде.
Боже, Маколифф не проверил пульс плода своим стетоскопом, и почему я ему не напомнила?! Может быть, если Делия Гарретт не будет сопротивляться, мне удастся измерить его с помощью деревянной трубы.
Но тут у нее началась новая схватка. Глядя, как исказилось ее лицо, я решила, что сейчас важнее помочь ей справиться с болью. Я сильно нажала ей на поясницу обоими кулаками. Как же долго длилась эта минута спазмов – даже для меня, хотя я просто наблюдала со стороны! Я поворачивала ее таз из стороны в сторону, словно это был тяжелый механизм. Ожидая, когда пройдет спазм, я вдруг поняла, что сама ни за что бы не смогла вытерпеть такую боль, хотя на нее было обречено большинство женщин во всем мире. Может быть, во мне было нечто уникальное, отчего я всегда стояла в стороне и наблюдала за их страданиями, точно каменный ангел?
Вернись в реальность, Джулия!
Делия Гарретт сообщила, что ее первые два ребенка из нее выпрыгнули. Так что лучше мне быть начеку и постараться не допустить разрывов, когда головка младенца начнет быстро опускаться. Тут было невозможно обеспечить роженице какую-никакую приватность, но я по крайней мере могла заранее приготовить все необходимое, в том числе и колыбельку для новорожденного.
– Брайди, сходи, пожалуйста, в родильное отделение и возьми там складную колыбель на колесиках, которая ставится в изножье кровати.
Она умчалась прочь.
– Сестра Джулия!
– Подышите еще хлороформом, – посоветовала я Делии Гарретт и поднесла загубник ингалятора к ее рту. – Вы – молодчина!
В следующую паузу между схватками я снова вымыла руки и разложила все, что могло мне понадобиться для принятия родов: перчатки в тазике с раствором двуйодной ртути, тампоны, ножницы, шприц с хлороформом и еще один – с морфином, иглодержатель и иглы, хирургические нитки…
Делия Гарретт издала новый звук – тихое рычание.
– Готовы тужиться снова?
Она яростно закивала.
Я забрала у нее ингалятор. Теперь надо было ждать, когда она подаст мне знак.
Тут мне пришло в голову, что в отличие от обычных больничных кроватей в родильном отделении наши походные койки не оборудованы перилами в изножье. А без них мне придется развернуть Делию Гарретт и положить так, чтобы ее голова оказалась с противоположной стороны.
– Вы можете развернуться головой к изножью кровати?
Глядя на меня безумными глазами, она прохрипела:
– И как это поможет?
Я поставила ее подушку вертикально у изголовья.
– Когда начнутся схватки, упритесь ногой в подушку и тужьтесь, хорошо?
Я отшвырнула в сторону простыни и одеяла. Потом свернула длинное ручное полотенце кольцом и набросила его на стойку железной койки.
– И посильнее тяните за это полотенце…
Делия Гарретт повиновалась, тяжело задышав.
Я задрала ее ночную рубашку и, согнув ей правую ногу в колене, уперла пятку себе в живот, чтобы получше видеть происходящее.
Я не заметила, как Брайди вкатила в палату колыбель на колесиках. Она была белая как полотно: собиралась упасть в обморок, переутомилась или просто волновалась?
Догадывалась ли она, придя сегодня утром в больницу, в какое именно отделение направит ее сестра Люк?
– Спасибо, Брайди. А теперь бегом за доктором Маколиффом.
Она опять пулей выбежала из палаты.
Этот медик еще рассердится, если ему придется стоять около роженицы и терпеливо ждать, схватки за схватками, когда наступит решающая фаза, но уж лучше смириться с его раздражением, чем с долгим отсутствием.
Очередные схватки заставили Делию Гарретт истошно завизжать.
– Лучше глухо стонать, – напомнила я ей, – стоны помогают процессу.
Встав на колени на краю кровати, я наклонилась над Делией Гарретт и прижала бедро к ее пояснице, чтобы у нее был упор в момент потуг. Она сильно обхватила полотенце руками, так что ее кисти казались затянутыми белыми жгутами. Когда она задержала дыхание и начала тужиться, наступила тишина, ничто не могло сравниться с этой тишиной. И я поймала себя на мысли, что ни за что не променяла бы свою работу ни на какую иную.
– Ррррр, – это был уже звериный рык.
– А теперь отдохните немного, переведите дыхание, – посоветовала я.
Я нащупала ее пульс и удостоверилась, что пульсовое давление не слишком высокое.
– Обед! – Но я не узнала прозвучавший за моей спиной голос. – Извините, что так поздно.
Я отдернула вниз ночную рубашку Делии Гарретт и, обернувшись к двери, увидела знакомую разносчицу с лиловым родимым пятном, которая держала три подноса с тарелками.
– Не сейчас! – рявкнула я.
– Я просто поставлю их тут… – начала та.
– Оставьте за дверью!
В палате не было ни единого свободного места – ни на притолоках шкафов, ни на рабочем столе, а если тарелки с обедом оставить на полу под дверью, на них обязательно кто-нибудь наступит.
Разносчица исчезла.
Подавив раздражение, я обратилась к Делии Гарретт. И увидела в ее глазах боль: близилась очередная волна.
– Прижмите подбородок к груди, – скомандовала я, – напрягите живот и тужьтесь. Упирайтесь ногой в подушку и тяните за полотенце.
Что мне сказала Айта Нунен, когда поступила сюда на прошлой неделе, будучи еще compos mentis?[14] Поначалу она меня к себе не подпускала, потому что все прошлые разы, когда она рожала, роды у нее принимала соседка по прозвищу Бабуля. У Бабули, как она выразилась, была легкая рука. А у меня легкая рука?
Меня так и подмывало заметить, что зато я имею три диплома и девятилетний опыт работы в этой больнице. Но благополучный исход поединков с пациентками наполовину зависит от умения акушерки развеять их страхи, поэтому, глядя тогда в воспаленные глаза Айты Нунен, я поклялась ей, что у меня тоже очень легкая рука.