Она горестно покачала головой.
– Мне и самой нужно было догадаться.
– Если урок не выучен, вини ученика, Брайди. Но если урок преподан плохо или вообще не преподан – вини учителя.
Она печально улыбнулась:
– Значит, я теперь ученица? Дожили!
Я завернула газетный фунтик в оберточную бумагу и сказала:
– Боюсь, я сейчас плохой учитель.
– Немудрено, когда сейчас везде полная жопа.
Брайди произнесла эту фразу сквозь зубы, словно боялась покоробить мой слух.
А я только улыбнулась, услыхав от нее любимую присказку Тима.
Делия Гарретт, все еще без сознания, корчилась на подушках.
Брайди кивнула на нее.
– Она бы истекла кровью до смерти, если бы вы не вытащили из нее тот кусок, это имела в виду доктор?
Я поморщилась.
– Да кто ж его знает?
Ее голубые глаза засияли как звездочки.
– Никогда еще такого не видела!
Благоговейное восхищение девушки легло мне на душу тяжким бременем. Ведь если бы моя рука чуть дрогнула, я могла бы нанести Делии Гарретт такое увечье, от которого она или осталась бы бесплодной на всю жизнь, или вообще умерла. Я не знала ни одной медсестры, на чьей совести не было ни одной ошибки.
А Брайди продолжала бормотать, словно разговаривала сама с собой:
– Думаю, ей повезло.
В смысле – что ей это выгодно? Но я не могла взять в толк, каким образом это может быть выгодно семейству Гарретт. И переспросила:
– Повезло в каком смысле?
– Что у них не будет.
До меня не сразу дошел смысл сказанного.
– Не будет ребенка?
Брайди выдохнула.
– Ну… В итоге-то от них одни печали.
Я просто потеряла дар речи. Как у этой юной женщины смогли сформироваться столь искаженные представления о важнейшем предназначении человечества?
– Она же сама нас уверяла, – понизив голос, продолжала Брайди, – что не хочет рожать третьего!
– Но ее сердце все равно не перестанет разрываться от горя, – решительно возразила я и взглянула на сверток с осколками стекла и шариками ртути: я буквально заставила себя вернуться к практическим вещам. И задумалась, не возникнут ли в мусоросжигательном желобе ядовитые испарения.
Я попросила Брайди вынести сверток из больницы и выбросить его в ближайший мусорный бак.
– А потом сходи перекуси, – добавила я. – Пора тебе пообедать, точнее сказать, поужинать.
Во время напряженной смены меня редко посещал голод, будто кто-то отключал потребности моего организма. В разгар событий в палате я готова была отослать разносчицу с родимым пятном обратно на кухню.
– Скажи-ка, Брайди, за дверью все еще стоят подносы?
Она покачала головой.
– Их, наверное, кто-то унес.
Совесть не позволяла посылать за разносчицей, когда у персонала на кухне и так дел было по горло.
– Вот что, Брайди, можешь сначала сходить в столовую и принести всем поесть?
Она отложила сверток с осколками и дотронулась ладонями до головы – теперь ее волосы торчали, как растрепанный моток проволоки. Она достала подаренной мной гребень и кое-как расчесалась.
– Иди-иди, ты выглядишь отлично.
Она убежала.
Странное существо эта Брайди Суини, но при том она словно родилась для работы в больнице.
В палате стало тихо.
Мой фартук был весь в пятнах, и я сменила его на новый. Я разгладила фартук на своем плоском животе, который тотчас заурчал. Моя смена продолжалась, и я держалась изо всех сил.
Делия Гарретт заморгала, приходя в себя. Она перевернулась на бок, как будто собиралась…
Я схватила с полки тазик и простынку и успела вовремя поймать то, что она извергла из себя.
Когда ее перестало рвать, я обтерла ей губы.
– Такое часто случается после хлороформа, миссис Гарретт, – пояснила я, – вы очищаете организм.
Я заметила, как она что-то вспомнила – ее словно ударили кулаком в лицо. Она начала рыскать взглядом по сторонам.
– Где она? Что вы с ней сделали?
Что она хотела? Увидеть личико своей дочки? И я начала себя корить за то, что не настояла тогда на этом. А если бы она еще больше расстроилась при виде безжизненных исчерна-синих губ ребенка?
– Она отправилась на Делянку ангелов[15], – сообщила я.
– Что? – хрипло воскликнула женщина.
– Так называется особый участок на кладбище.
(Как описать место массового захоронения?)
И я стала импровизировать:
– Там красиво. Травка, повсюду цветы.
Круглые щеки Делии Гарретт были покрыты высохшими солеными ручейки.
– И что я скажу Биллу?
– Вашему мужу уже позвонили и все объяснили.
(Как будто такие вещи можно объяснить.)
Я взяла чистую салфетку, чтобы обтереть следы рвоты.
– А теперь давайте сядем. Давайте, миссис Гарретт, так вам будет удобнее.
Мне не хотелось прямо говорить, что ей это необходимо, чтобы ее матка успокоилась. Мне пришлось усадить ее и привалить к подушкам.
Частота пульса и давление снизились до нормы: теперь, когда ее тело освободилось от бремени, кровь в ее сосудах бежала как обычно. Я проверила компресс в ее промежности: кровотечение было совсем слабым. В состоянии Делии Гарретт меня беспокоили ее кашель и разрыв влагалища, вызванный головой ребенка. И смерть ребенка. После девяти месяцев мать осталась ни с чем.
Я опасалась, что виски повредит ее ослабшему желудку, и заварила ей чашку чаю, крепче обычного, с тремя кусочками сахара, чтобы умерить пережитый шок, и еще я положила на блюдце два печеньица.
Делия Гарретт отпила чаю, и по ее щекам опять заструились слезы, добегавшие до уголков рта.
Я предложила ей печенье.
Не глядя, она нащупала одно.
В палате было тихо, как во время чаепития, когда разговор сам собою угас.
Айта Нунен на левой кровати вдруг задрыгала обеими ногами, отчего я подскочила. Она села, оглядевшись по сторонам и облизав губы, потом наморщила нос, точно почуяла неприятный запах. Это могло быть последствием ее состояния – бред нередко вызывал обонятельные галлюцинации, а также слуховые и зрительные.
– Хотите пить, миссис Нунен?
Я протянула чашку-поильник, но Айта Нунен, похоже, не поняла, что это такое. Когда же я прижала чашку к ее губам, она резко отвернула пунцовое лицо. Я обернула мокрыми полотенцами ей шею, чтобы немного охладить кожу. Но она швырнула их на пол и юркнула под одеяло. Я нащупала ее запястье, чтобы измерить пульс, но она выдернула руку и сунула себе под спину.
Позади меня раздался громкий шорох: это Брайди с тяжелым подносом в руках, пятясь, вошла в палату. Я поспешила расчистить место на рабочем столе.
Две тарелки с чем-то тушеным, белесые куски, похожие на опрокинутые вверх дном лодки, горка мятой капусты и пюре, пахнущее турнепсом. Ломоть хлеба из муки грубого помола, намазанный маргарином. Два ломтя пирога с, как я предположила, крольчатиной, и мисочка чернослива.
– Смотрите, – радостно заявила Брайди, – тут даже ломтики курятины!
Мне они показались желеобразными – ясное дело, консервы.
– И жареная рыба!
Но тут ее лицо осунулось.
– Правда, кто-то из поваров сказал, что так можно заразиться гриппом.
– Каким образом? Через рыбу? – спросила я.
Она утвердительно кивнула.
– Если рыба питалась трупами солдат.
– Но это просто чушь, Брайди!
– Точно?
– Я на сто процентов уверена! – заверила я ее.
Она усмехнулась.
– Что смешного?
– Вы не можете быть уверены на сто процентов. Потому что никто точно не знает, откуда этот грипп, ведь так?
– Тогда на девяносто пять процентов! – запальчиво воскликнула я.
Под тарелками я обнаружила лист бумаги с надписью – краска на нем еще не высохла.
СОБЛЮДАЙТЕ ЧИСТОТУ, НАХОДИТЕСЬ В ТЕПЛЕ, ПИТАЙТЕСЬ ПРАВИЛЬНО, НО СТАРАЙТЕСЬ ПОТРЕБЛЯТЬ ГОРЮЧЕЕ И ПИЩУ УМЕРЕННО.
ЛОЖИТЕСЬ СПАТЬ ПОРАНЬШЕ, ПРОВЕТРИВАЙТЕ ПОМЕЩЕНИЯ, НО НЕ УСТРАИВАЙТЕ СКВОЗНЯКОВ.
СВЕЖИЙ ВОЗДУХ И ЧИСТЫЕ ПОЛЫ – ВОТ СПАСЕНИЕ СТРАНЫ!
Этот парадоксальный совет заставил меня криво улыбнуться: автор текста явно хотел смутить и того, кто сжигал чуть больше газа ради здоровья, и того, кто сжигал чуть меньше ради экономии. Мне самой уже становилось стыдно, когда я отказывала себе в маленьких удовольствиях: ведь другим сейчас куда хуже! Задымленный воздух, которым мы дышали каждый день, был буквально пропитан чувством вины.
Меня умиляла неутомимая Брайди, поедавшая пирог с крольчатиной с таким благодарным выражением лица, словно ее пригласили в ресторан отеля «Ритц».
Я заставила себя запустить ложку в жаркое. Одна ложка. Другая. Министерство продовольствия заявляло, будто в реальности питательность нашего рациона с начала войны улучшилась: стало больше овощей, меньше сахара. Ну а что они еще могли говорить…
Я рассказала Брайди, что до войны у нас был часовой перерыв, который мы проводили в столовой для медсестер.
Она изумилась:
– Целый час отдыха?
– Мы там читали вслух новости, вязали, пели и даже танцевали под граммофон.
– Танцы!
– Ну, не надо переоценивать. Мы не выпивали, не курили, даже после смены.
– Все равно весело.
– Называй меня Джулия, если хочешь.
Я сама удивилась своим словам, произнесенным почти шепотом. И добавила:
– Только не в присутствии пациентов.
Брайди кивнула и тихо повторила:
– Джулия.
– Извини, если я иногда бываю с тобой резкой.
– Вы… ты не бываешь.
– У меня характер не сахар, – призналась я вполголоса. – Испортился, как начался этот грипп. Я стала немного омертвелая.
– Ты не можешь немного умереть, – возразила она. – Если ты еще не в земле, то ты на сто процентов жива.
Я невесело ей улыбнулась.
Брайди покосилась на Мэри О’Рахилли – удостовериться, что та спит, а Айта Нунен и Делия Гарретт не подслушивают, – и зашептала:
– Внизу в столовой я слыхала разговор о том, как один парень свихнулся от гриппа и убил жену и детей.