– Если такое прегрешение произошло впервые и случайно, – снисходительно продолжала сестра Люк, – и женщина встала на путь исправления, если она искренне любит свое чадо, а ее замужняя сестра или мать согласны признать его своим, ей могут позволить забрать дитя в свою семью. А некоторых держат и после такого срока, ежели они неисправимые… ежели это единственный способ отвратить их от злонамеренных проступков.
Ее слова лишили меня дара речи.
Завидев, как в дверь влетела рыжая копна, я от радости даже покачнулась.
– Доброе утро, Брайди!
Она метнулась ко мне со своей широченной, от уха до уха, улыбкой. Но мне не следовало называть ее по имени – в присутствии сестры Люк уж точно. Я заметила, что Брайди никак меня не назвала – только кивнула в ответ.
– Ты позавтракала? – спросила я.
Она благодарно закивала.
– Кровяной колбасой и горой сосисок.
– Суини, – обратилась к ней монахиня, – посыпь пол дезинфицирующим средством да хорошенько отдрай его тряпкой, намотанной на швабру.
Дневная смена была за мной, почему же монахиня тут распоряжалась? Всем видом я показывала, что жду не дождусь, когда она удалится.
Сестра Люк сняла фартук и надела монашеский плащ.
– Вы уже были на мессе, сестра Пауэр?
Ее вопрос меня смутил, потому что сегодня было не воскресенье.
– А, месса Дня всех душ… Да! (Да простит Господь мою ложь; я просто не смогла бы стерпеть ее упреков.)
– Вы хотите сказать, Дня Всех Святых?
Я слышала, с каким удовольствием сестра Люк меня поправила.
– В первый день ноября, – объявила она, обращаясь ко всем присутствующим, – мы празднуем торжество Господа на небесах, который бдит нас, грешников, на земле. А завтра, в праздник поминовения душ всех усопших, мы будем чествовать нашу церковь, заступницу за раскаявшихся грешников – душ наших усопших в чистилище.
Неужели она и впрямь вообразила, будто мне нужна ее лекция о тонкостях литургического календаря? Брайди уже драила пол. Я же, сняв пальто и поставив сумку в угол, пошла мыть руки карболовым мылом.
Онор Уайт кашлянула, и у нее во рту собралась мокрота.
– Можете поставить миссис Уайт горячую примочку на грудь.
Мысленно я напомнила себе, что ночная сиделка мне не начальница.
– Вообще-то, сестра, мой опыт говорит, что в случае воспаления дыхательных путей компрессы не помогают.
Ее единственная видимая бровь – та, что не была прикрыта повязкой, – взлетела к куделькам на лбу.
– Мой куда более богатый опыт говорит, что, если ставить компресс правильно, он помогает!
По движениям лопаток Брайди я могла сказать, что она прислушивается к каждому слову нашей беседы. И ей явно хотелось заметить, что весь богатый опыт сестры Люк и все ее познания почерпнуты из прошлого века.
– Поскольку у нас дефицит персонала, – мягко возразила я, – позвольте мне все же остаться при своем мнении.
Едва слышное хмыканье.
– Отоспитесь хорошенько, – добавила я.
Монахиня застегнулась на все пуговицы с таким видом, словно у нее и в мыслях не было поступить столь малодушно.
– Суини, – строго сказала она, – не путайся сегодня под ногами.
Стоило сестре Люк скрыться за дверью, как Брайди оперлась о швабру и шумно фыркнула.
– Хорошо ты поставила на место старую каргу. Щелкнула ее по носу – она это запомнит!
Но ей самой не поздоровилось бы, если бы я поссорила ее с монахиней, учитывая, что они обитали под одной крышей. Кроме того, нельзя смущать пациенток смутой в рядах медицинского персонала. Поэтому, поглядев на Брайди, я покачала головой и сказала:
– Я рада, что ты сегодня пришла!
Улыбка.
– А почему я не должна была прийти?
Я ответила, стараясь оставаться бесстрастной:
– Ну, не знаю. Работа тяжелая, неприятные запахи, страшно…
– В обители у нас работа куда тяжелее, а главное – молитвы, молитвы…
– У нас – то есть у тебя и монахинь?
– У нас – обитательниц, нас там около двадцати девушек. Но в любом случае, вот я пришла. Смена обстановки – это как отдых. И здесь все так быстро меняется – каждую минуту происходит что-то новенькое!
Ее энтузиазм был заразительным. Я вспомнила, как она вчера порезалась осколком разбитого термометра.
– Как твой палец?
Она подняла его вверх.
– Ни следа. Этот твой карандаш просто чудеса творит.
– Вообще-то, все дело в науке.
Делия Гарретт уже не спала и пыталась принять сидячее положение в кровати. Я проверила ее швы: они хорошо заживали.
Она была слаба и немногословна.
– Скажите, ваша грудь стала мягче?
Слезы.
– Повязка на грудь должна помочь, миссис Гарретт.
Если туго перевязать молочные железы, они перестают вырабатывать нежелательное молоко. Я принесла рулон чистой марли. Не снимая с нее ночной рубашки, я четыре раза обернула грудь марлей.
– Скажете мне, если будет слишком туго? Или помешает дышать?
Она кивнула с безразличным видом.
– Хотите горячего виски?
– Давайте.
Возможно, разбавленный кипятком виски и не был ей нужен для лечения гриппа, но на ее месте я бы все эти дни спала и спала.
Онор Уайт приняла правильное положение для больной пневмонией – полулежа, но дышала с трудом и с присвистом, а ее бледная кожа приобрела зеленоватый оттенок. Я взглянула в ее медицинскую карту – удостовериться, что сестра Люк не забыла про назначенные ей общеукрепляющие таблетки. Конечно, забыла, и я написала рядом с названием таблеток «Боли в желудке» – препарат железа нередко вызывал такой побочный эффект. Пульс, частота дыхания, температура… не хуже, но и не лучше.
Когда я предложила виски, Онор Уайт по-прежнему наотрез отказалась от спиртного, поэтому я дала ей небольшую дозу аспирина, чтобы сбить жар, и ложку сиропа ипекакуаны от кашля. Потом развязала тесемки ее рубашки и растерла грудь камфарным маслом.
«Неисправимая» – это словцо, которым ее наградили, больно меня резануло. После всего, что пришлось пережить Онор Уайт, ее ожидало еще и двухлетнее заточение. Неужели закон позволяет монахиням удерживать человека в обители против воли?
Я тут же укорила себя: насколько мне было известно, Онор Уайт, быть может, и сама бы согласилась остаться в доме матери и ребенка, коли у нее не было никакого иного крова. Что вообще я могла в точности сказать об этой молчаливой женщине, о том, через что она прошла, чего хотела?
На средней кровати зашевелилась Мэри О’Рахилли, и я, повернувшись к ней, перечитала свои записи в медкарте. Схватки теперь продолжались с интервалом в семь минут. Я подождала, и когда, судя по ее лицу, схватка завершилась, спросила:
– Как вы себя чувствуете, миссис О’Рахилли? Вам удалось поспать ночью хотя бы немного?
– Наверное, да.
– Не хотите в туалет?
– Сестра Люк недавно меня водила. Как думаете, еще долго?
В ее тихом голоске угадывались нотки отчаяния, и слова я расслышала с трудом.
– Надеюсь, что нет. – Вот и все, что я смогла произнести в ответ.
(Я старалась вспомнить, когда после отхода вод обостряется риск развития инфекции: через двадцать четыре часа? Если врач скоро не придет, придется за ним послать.)
– Я дам вам горячего виски. И миссис Гарретт. И горячего лимонаду миссис Уайт.
Не успела я двинуться с места, как Брайди уже принялась готовить напитки на спиртовке. Она принесла три чашки и вложила каждую в ладони пациенткам.
Я смотрела на ее ловкие распухшие пальцы: интересно, сильно ли ее беспокоил лишай на руках?
– Не забывай пользоваться той мазью, Брайди, всякий раз, как помоешь руки.
– А можно?
– Конечно!
Брайди сняла банку с полки и втерла немного бальзама в покрасневшие пальцы. Потом поднесла руки к лицу.
– Как же мне нравится эта мазь!
Меня это позабавило.
– Эвкалиптовый аромат? Так пахнет в трамвае, в котором я каждое утро еду. А ты знаешь, что эти душистые испарения испускают деревья?
Брайди грустно усмехнулась:
– Те деревья, что я знаю, так не пахнут.
– Они высоченные, и у них отваливается кора. Они растут в районе Голубых гор в Австралии. В теплые дни, как я слышала, от них исходят облачка этого аромата, и в воздухе висит голубоватый туман… Отсюда и название этих гор.
– Представляю! – мечтательно промурлыкала она.
Онор Уайт откинула голову на подушку и прикрыла глаза. Опять молится? Или просто утомилась от кашля?
Мэри О’Рахилли жалобно заскулила.
– Где вы испытываете самую сильную боль? – поинтересовалась я.
Ее ручонки вцепились в спину, в бедра, в живот – везде.
– Боль усиливается?
Она кивнула, закусив губы.
Я подумала, ощущает ли она позывы тужиться, но не стала спрашивать, чтобы не заставлять ее придумывать себе эти позывы; она была настолько покорная, что могла говорить то, что, как ей казалось, от нее хотели услышать.
– Поднимитесь, моя дорогая. Давайте посмотрим, можно ли как-то облегчить боль.
Я перенесла Мэри О’Рахилли на стул у стены и, сжав ее ноги повыше колен, немного сдвинула их назад.
Она невольно ахнула.
– Лучше?
– Мне кажется… да.
Я попросила Брайди сесть на корточки перед Мэри О’Рахилли и упереться ладонями в те же места, чуть выше колен.
– Дави посильнее. Если устанешь, сядь на пол и обопрись на нее всем телом.
– Я не устану, – заверила меня Брайди.
Онор Уайт шептала слова молитвы, вцепляясь в четки с такой же силой, с какой утопающая могла бы вцепиться в спасательный круг.
– Леди, так уж получилось, что у меня сегодня день рождения, – неожиданно для себя объявила я.
– Счастья и всех благ! – воскликнула Брайди.
– Так вот оно как…
Это был мужской голос. Я обернулась и увидела в дверях Гройна.
– Не будет ли с моей стороны большой дерзостью спросить, какой по счету день рождения?
– Что вам угодно, Гройн? – спросила я без тени улыбки.
Санитар вкатил в палату металлическую колыбель со скрипучим колесиком.
– Сестра Люк сказала, что это может понадобиться сегодня для миссис О’Рахилли.