Я всей душой сочувствовала матери, потерявшей ребенка, и пожалела, что не могу перевести ее в другую палату.
– Вы на несколько недель раньше срока, – сообщила я Онор Уайт, – но беспокоиться не о чем.
Я пальпировала ее живот. Тазовый конец плода прощупывался вверху, как и следовало. Но вместо того, чтобы нащупать твердую арку позвоночника, мои пальцы попали в провал, после чего обнаружили голову. Значит, плод повернулся лицом вперед. Это было более характерно для позднего срока беременности, и такое неудобное положение объясняло, отчего плодный пузырь Онор Уайт уже лопнул. Оставалось надеяться, что плод перевернется лицом вниз, прежде чем у роженицы начнутся потуги. В противном случае нас ожидали долгие и болезненные роды, серьезный разрыв, а может быть, даже (если случится худшее) щипцы.
Я взяла слуховую трубу и, двигая ее по тугой коже, стала вслушиваться, пока мой слух не уловил слабое, но бойкое сердцебиение в правой нижней части живота.
– Теперь, когда отошли воды, у вас все идет очень хорошо, – сказала я. – Сейчас я продезинфицирую руки и осмотрю вас перед тем, как поменять вам постель.
Но прежде всего я усадила Онор Уайт на судно, чтобы она опорожнила кишечник и мочевой пузырь. Потом снова уложила на мокрую простыню. Она безропотно раздвинула бедра.
Я пыталась на ощупь определить, не выпала ли пуповина, потому что иногда петля выходила сначала и могла обвиться вокруг головы. Но, к моему изумлению, Онор Уайт уже полностью раскрылась, и моя рука в перчатке нащупала тонкий край входа в матку. Я жутко корила себя за то, что не проверила раньше.
– У вас уже были схватки, миссис Уайт?
Она кивнула и закашлялась.
– Где, в районе спины?
Еще кивок.
– Как долго?
– Порядком.
– Почему вы мне не сказали?
Она лежала с каменным лицом.
– Значит, дело сдвинулось.
Почти готовы к потугам, добавила бы я, если бы плод лежал лицом к позвоночнику.
Обычно в такой ситуации врач дает роженице морфий, после чего остается надеяться, что от сокращений матки плод перевернется, покуда мать спит, но Онор Уайт наверняка отказалась бы принимать наркотическое средство, да и в любом случае для этого еще не пришло время.
Чтобы стимулировать роды при тазовом предлежании плода (когда он расположен головой вверх), я могла бы заставить крошечного пассажира перевернуться, нажимая на утробу матери, но при таком положении было лучше использовать силу тяжести. Я подняла Онор Уайт с кровати и усадила на стул.
– Пожалуйста, миссис Уайт, положите руки на колени и нагнитесь вперед.
Брайди помогла мне надеть на роженицу свежую ночную рубашку, после чего мы сняли мокрые простыни и постелили сухое белье. Действовали мы слаженно и споро.
Краем глаза я заметила, как Онор Уайт задержала дыхание и побагровела.
– Нет-нет, миссис Уайт, еще рано тужиться!
Она выдохнула и отрывисто закашляла.
– Дело в том, – объяснила я ей, – что ваш ребенок лежит не под тем углом, голова сильно давит на таз, вот вам и кажется, что вы уже готовы.
Она подавила стон.
Брайди скомкала мокрые простыни и бросила в корзину с грязным бельем.
– Когда сбросишь это по желобу в прачечную, – обратилась я к ней, – найди доктора Линн и сообщи ей, что у миссис Уайт неизменное тазовое предлежание и зев матки почти полностью раскрыт.
Я видела, как Брайди шепотом повторила фразу, пытаясь точно запомнить каждое слово.
– Просто скажи ей «тазовое предлежание».
Она кивнула и пулей выбежала из палаты.
Теперь, когда я внимательно всмотрелась, то увидела, как напряглось лицо Онор Уайт, когда пришли новые схватки. Роженица так надрывно закашлялась, что мне пришлось подставить ей чашку для мокроты, и она отхаркнула что-то темное.
– Если не возражаете, миссис Уайт, выскажу свое мнение, – заговорила вдруг Мэри О’Рахилли, озабоченно глядя на нее, – мне вот помог хлороформ.
Та не ответила.
– Хотите, дам вам ингалятор, он успокоит кашель и позволит поберечь силы для потуг.
На что роженица яростно замотала головой.
Она начала меня беспокоить. Я полагала, что Онор Уайт – просто-напросто стоический тип, но, возможно, она намеренно решила подвергнуть себя родильным мукам, которые воспринимала как жестокую кару за то, что монахини называли ее вторым проступком, вторым прегрешением. Время от времени меня вызывали осматривать на дому рожениц, переживающих схватки без медицинской помощи, и очень часто даже после моего прибытия дело приобретало скверный оборот, и у меня возникало впечатление, что домашнее заточение высасывало их жизненные силы. Среди них были не только безмужние. Одну – ей было под пятьдесят – настолько обескуражило то, что она, в ее возрасте, снова оказалась в положении, что бедняга ни единой душе, даже мужу, ничего не сказала – ее привезли в нашу больницу на кресле-каталке с торчащей из нее крошечной ножкой, и мы с сестрой Финниган пережили долгую тяжкую ночь, в течение которой пытались спасти жизнь обеим…
– Так, миссис Уайт, – сказала я, – пожалуйста, встаньте, обопритесь локтями о кровать и покачайте тазом вперед-назад.
Она беспомощно заморгала.
– Давайте, это нужно, чтобы переместить вашего ребенка в правильное положение.
Она повиновалась: встала лицом к стене и начала двигать тазом вперед и назад, точно исполняла медленный неприличный танец.
Малышка О’Рахилли по-козьи заблеяла в своей колыбели.
Я вытащила ее и показала молодой матери, как менять пеленки.
– Тут зеленая слизь!
– Поначалу так всегда бывает, – успокоила я ее.
– Ну и гадость, – нежно произнесла она.
– Как вы с мистером О’Рахилли хотите назвать вашу дочку?
– Может быть, Юнис, в честь моей тетушки.
– Мило, – солгала я.
Потом мы снова приложили малютку Юнис к груди.
Брайди бесшумно вошла в палату и принялась массировать Онор Уайт спину. Та не обратила на нее ни малейшего внимания, но и не отогнала.
– У нее сильно трясутся ноги, – сообщила мне Брайди.
– А нельзя мне просто лечь и потужиться? – ворчливо спросила Онор Уайт.
– Еще рано, простите.
А сама я прощупывала ей живот, надеясь заметить признаки того, что плод повернулся.
– Врач очень скоро придет, – добавила я ободряюще.
(Господи, молила я про себя, пусть доктор Линн не опоздает к родам. А вдруг голова застрянет и там все набухнет кровью, и я не смогу спасти мать и дитя, и они станут причиной гибели друг друга?)
Делия Гарретт уткнулась глазами в журнал, точно щитом, отгородившись им ото всех.
– Миссис Уайт, давайте попробуем встать в кровати на руки и колени, – предложила я.
– По-собачьи? – спросила Мэри О’Рахилли немного возмущенно, как будто говоря от имени своей соседки.
Но Онор Уайт молча вскарабкалась на матрас, опершись на тощую руку Брайди. Она начала в немом исступлении раскачиваться вперед-назад.
– О, о, мне надо… – начала я. – Дайте я еще раз осмотрю. Оставайтесь в этом положении.
Я продезинфицировала руки, натянула резиновые перчатки и смазала их лосьоном. Я проникла внутрь глубже, но не нащупала зева матки.
– Прошу вас!
Даже если плод все еще лежал лицом вверх, я не могла пресечь охвативший ее порыв. Покуда плод лежал затылком вперед, а подбородок был прижат к груди, она же могла успешно разродиться, ведь так?
– Хорошо, теперь лягте на левый бок и тужьтесь.
(А я молилась о том редчайшем чуде, которое природа иногда могла сотворить в последнюю минуту, – когда плод, вдруг извернувшись, наконец принимал идеальное положение и легко, как пробка из бутылки, выскакивал на свет).
Онор Уайт тяжело бухнулась на кровать головой к стене – покорно, словно раннехристианская мученица.
– Какая же вы молодец, – нараспев произнесла я.
Температура не поднялась, пульс слегка учащенный, нитевидный. Я уже собралась послушать частоту сердцебиения плода и понять, нет ли там признаков патологии, но тут из-за новых схваток Онор Уайт принялась стонать.
– Опустите подбородок, – посоветовала я, – задержите дыхание и потом хорошенько потужьтесь.
Я увидела, как напряглись все ее мышцы, и по телу пробежала волна потуг.
– Не сдерживайтесь, кричите, миссис Уайт!
Но та смотрела сквозь меня.
Я обвила полотенце вокруг перекладины кровати и дала ей оба конца, чтобы она могла за них схватиться и тянуть на себя. Она лежала не задом наперед, когда можно было упереться ногами в какую-либо опору, но я не хотела, чтобы она шевелилась. Ах, какая же тесная палата – чулан, да и только!
Громко скрипнуло колесико: это Брайди вкатила в палату еще одну колыбель.
– Самое время, когда она может понадобиться, – пробормотала моя помощница.
– Господь со мной, Бог мне в помощь, спаси меня Господь! – шептала сквозь зубы Онор Уайт.
Под ее бедром расплылась красная лужа. Выход старой коричневатой крови во время схваток было делом обычным, но эта кровь оказалась довольно светлой.
Она проследила за моим взглядом и заметила ярко-алое пятно.
– Я умираю? – прохрипела она.
– О, при родах всегда много крови, – сказала я.
Когда в палате наконец появилась доктор Линн, кровотечение у Онор Уайт заметно усилилось.
Я быстро обрисовала ситуацию.
– Тридцать шесть недель, – сказала врач, – то есть осталась только неделя до преждевременных родов, значит, по крайней мере, легкие у плода достаточно развиты. В таких условиях большинство «звездочетов» появляется самостоятельно.
– Каких звездочетов? – недоуменно спросила Брайди.
Я, не оборачиваясь, объяснила:
– Так называют младенцев, родившихся лицом вверх, как будто они смотрят на звездное небо.
– Что-то меня беспокоит пульсовое давление матери, – пробормотала доктор Линн, – и кровотечение. Скорее всего, послед уже отделился.
Онор Уайт вытерпела внутреннее обследование, не проронив ни звука.
После осмотра, стоя у раковины и тщательно моя руки, доктор Линн сказала:
– У вас все протекает отлично, миссис Уайт, но нам нужно безотлагательно извлечь вашего ребенка. Сестра, пожалуйста, щипцы!