Ее сын в колыбельке мяукнул, как котенок, и зашевелил ножками. Для него мне не нужно было рисовать полумесяц на крышке часов. Хотя и преждевременно рожденный, малыш отличался крепким здоровьем. И его асимметричный ротик уже меня ничуть не удивлял: ну и что – две половинки верхней губы не совмещались, образуя короткую щель.
Тут меня осенило, что в венах этого маленького незнакомца течет и толика моей крови. Он всегда будет мне почти родней?
– Брайди, хочешь, покажу, как его кормить?
– Давай!
Я нашла бутылочку и соску с прорезью крест-накрест, которые сестра Люк оставила в содовом растворе после стерилизации. Я встряхнула банку с молочной смесью для кормления (пастеризованное коровье молоко, сливки, сахар и ячменный отвар, как гласила этикетка), развела водой – не холодной, а теплой, чтобы не переохладить ему желудок. И надела соску на горлышко.
Я попросила Брайди посадить младенца на согнутую левую руку. Он попытался было свернуться гусеницей, но я нежно распрямила ему шею и стала аккуратно заливать струйку смеси в кривую щель рта, замедляя струю нажатием пальца на разрез соски, точно играла на ирландской свистульке.
– Ну надо же, каков, – прошептала Брайди. – Сосать через соску не может, но заглатывает без труда.
Мало-помалу младенец Уайт на наших глазах высосал всю полагающуюся ему порцию. Он глотал с такой жадностью, точно знал, что перед ним стоит единственная задача и от ее выполнения зависит все его будущее.
Из коридора донесся баритон:
У двух мальчонок
Был игрушечный жеребенок…
Разумеется, Гройн, кто же еще!
Я взяла на руки засыпавшего младенца.
– Брайди, сходи пожалуйста, в коридор и утихомирь этого санитара!
Она выскочила за дверь.
Но в следующую же минуту въехала в палату на кресле-каталке, которую толкал Гройн. Брайди держала в руках воображаемые поводья, притворяясь, будто погоняет лошадь, и они вдвоем распевали:
Не думай, что я оставлю тебя умирать,
Ведь кроме тебя у меня нет никого на свете.
Садись-ка, Джо, ко мне в двуколку и хорош орать,
Моя коняга умчит нас, как резвый ветер.
– Здесь палата для тяжелых больных, – сказала я беззлобно, – вы, два оболтуса!
Санитар издал тихое ржание и вздыбил кресло-каталку, поставив ее на задние колесики:
– Карета для миссис Гарретт.
Брайди слезла, виновато смеясь.
Обернувшись к Делии Гарретт с намерением извиниться, я заметила, что та слабо улыбается.
– Я пою эту песенку своим двум дочуркам.
– Они же обрадуются, когда вы вернетесь домой?
Она кивнула, и одинокая слеза вдруг скользнула к ее подбородку.
Я положила младенца Уайта в колыбель, помогла Делии Гарретт сесть в каталку и повесила на рукоятку ее сумку с вещами. Ее руки лежали на коленях, блузка была расстегнута на животе. Она была красивая, несмотря на несчастный вид.
– Спасибо вам, сестра Джулия, – сказала Делия Гарретт. – Спасибо, Брайди.
– До свиданья! – звонко пропели мы.
– Удачи, миссис О’Рахилли!
Молодая женщина не могла сказать: «И вам того же» – матери, потерявшей ребенка, поэтому она лишь грустно улыбнулась и кивнула на прощание.
Гройн покатил Делию Гарретт по коридору к лестнице.
Мы с Брайди повернулись друг к другу.
О, сколько же тайны и нежности было в ее взгляде!
А потом, ни слова не говоря, перестелили пустую кровать справа, чтобы подготовить ее для новой, неизвестной нам роженицы.
Чуть позже взошло солнце, в окно палаты ударил сноп света. Сегодня я словно видела Брайди насквозь, как будто она была сложена из костей и света и носила свою плоть как платье.
Брайди чихнула, и так внезапно, что Юнис вздрогнула и выпустила сосок.
– Извините, – сказала Брайди, – это из-за солнца.
– Я тоже иногда чихаю от солнечного света, – призналась я.
Мэри О’Рахилли снова вложила сосок в рот дочери, уже довольно умело.
Онор Уайт спала, других пациенток в палате больше не было, и я воспользовалась возможностью побеседовать по душам с Мэри О’Рахилли.
Я нагнулась над ее кроватью и шепотом сказала (поскольку я вообще не имела права этого говорить):
– Могу я задать вам один вопрос, дорогая? Это личное.
Ее глаза округлились.
– Мистер О’Рахилли когда-нибудь… злится на вас?
Беспечная жена могла ответить:
– Ну, все злятся…
Но Мэри О’Рахилли испуганно отпрянула, что подтвердило догадку Брайди.
Подойдя к ее кровати с другой стороны, Брайди спросила:
– Он же злится, да?
Молодая женщина едва слышно ответила:
– Только когда выпьет.
– Но это же возмутительно!
Брайди напирала:
– И как часто?
Мэри О’Рахилли стреляла глазами то в меня, то в нее.
– Ему тяжело сейчас, он без работы.
– Да, понимаю, – согласилась я, – это и правда трудно.
– Но в основном он добр ко мне, – стала она нас убеждать.
Я вошла в эту глубокую реку, не имея никакого плана перебраться на другой берег. Но каким советом я могла ей помочь теперь, когда Мэри О’Рахилли сказала правду? Через шесть дней или даже раньше она заберет своего ребенка домой, а соседи уже довольно ясно дали понять, что не будут вставать между мужем и женой.
Я постаралась придать голосу твердости:
– Скажите ему, что вы больше не намерены терпеть это, особенно сейчас, когда в доме появился ребенок.
Мэри О’Рахилли изобразила неуверенный кивок.
– А ваш отец согласился бы забрать вас, если до этого дойдет? – спросила Брайди.
Она подумала-подумала и снова кивнула.
– Тогда скажите это своему мужу.
– Скажете? – упорствовала я.
А Брайди добавила строго:
– Ради Юнис. Чтобы он никогда не поднял на нее руку.
Глаза Мэри О’Рахилли наполнились слезами, и она прошептала:
– Я скажу.
Малышка отняла голову от груди и захныкала. На этом наша беседа завершилась.
– Держите ее прямо, – посоветовала я, – накройте ей лицо ладонью и слегка похлопайте по спине, чтобы она срыгнула.
Потом взглянула на Онор Уайт. Она лежала без движения, словно ее отключили от мотора, голова безвольно съехала с подушки.
Нет. Не спит.
У меня ком подкатил к горлу. Я наклонилась осмотреть ее лицо: глаза были открыты, но она не дышала.
– Что с ней? – спросила Брайди.
Я просунула пальцы под лежавшее на простыне запястье. Кожа была еще теплая, но пульс не прощупывался. На всякий случай я дотронулась до бледной шеи Онор Уайт.
– Да пребудет ее душа в вечном покое, – прошептала я, – и пусть воссияет над ней вечный свет.
– Ах, нет! – Брайди подскочила сзади.
Я опустила веки Онор Уайт и сложила ее белые руки на груди.
Меня качнуло. Я неожиданно потеряла самообладание. Брайди положила мою голову себе на плечо, и я обняла ее так крепко, что, наверное, сделала ей больно. Затем услышала, как Мэри О’Рахилли тихонько плачет над своей малюткой.
Я заставила себя отпрянуть от Брайди и выпрямилась.
– Брайди, можешь привести врача?
Когда она вышла, я уставилась на малыша Уайта. Он тихо посапывал и опасливо шевелил ножками. Неужели и моя кровь, и все наши усилия только ускорили уход его матери вместе с костлявой?
В палату вошла доктор Линн. Вид у нее был очень утомленный.
– Сестра Пауэр, какая жалость!
Она очень внимательно осмотрела пациентку, хотя никакой надежды на спасение уже не осталось. Потом заполнила свидетельство о смерти.
Я не утерпела и спросила:
– Это не результат переливания крови, как вы думаете?
Врач покачала головой.
– Скорее сердечная недостаточность на фоне пневмонии, плюс, вероятнее всего, трудные роды, кровотечение и хроническая анемия. А может быть, и закупорка кровеносного сосуда, повлекшая легочную эмболию.
Она натянула простыню на застывшее лицо, а затем обратила взгляд из-под поблескивавших очков на меня.
– Мы делаем все, что в наших силах, сестра Пауэр.
Я кивнула.
– Но в один прекрасный день даже этот страшный грипп отступит.
– Правда? – подала голос Мэри О’Рахилли. – А откуда вы это знаете?
– Человеческий род способен в конце концов справиться с любой эпидемией, – объяснила врач. – Или, по крайней мере, находить выход из тупика. Каким-то образом нам удается худо-бедно преодолевать все напасти и уживаться с любыми новыми формами жизни на планете.
– Грипп, по-вашему, – это форма жизни? – удивленно спросила Брайди.
Доктор Линн кивнула, прикрывая зевок рукой.
– В научном смысле, конечно. Это же живое существо, не имеющее никаких злых намерений, а движимое лишь упрямой тягой к размножению, и в этом отношении очень похожее на нас.
Эта фраза меня озадачила.
– К тому же пессимизм – плохой лекарь, – добавила она. – Так что давайте надеяться на лучшее, леди! А теперь, миссис О’Рахилли, я хочу осмотреть вас и вашу чудесную малышку.
После осмотра Мэри О’Рахилли она обследовала губу малыша Уайта.
– Его уже кормили?
– Трижды.
– Какой молодец! Полагаю, теперь он filius nullius, – резонно добавила она. – Ничейный. Приходское дитя. Видимо, его отправят в тот же приют, из которого она к нам поступила.
В трубу, подумала я. И кивнула.
– Когда все это закончится, – вполголоса проговорила доктор Линн, – мы с мисс Френч-Маллен планируем открыть частную больницу специально для младенцев из бедных семей.
– Это же прекрасно!
– Еще как! Палаты под крышей, хорошие сиделки любых вероисповеданий, лучшие женщины-врачи, которых мы только сможем нанять, свежее козье молоко…
Я поймала взгляд Брайди и чуть не расхохоталась. Ее удивило упоминание о свежем козьем молоке.
– И еще мы откроем дом отдыха в сельской местности для молодых мамочек, – добавила доктор Линн.
– Здорово, – произнесла Мэри О’Рахилли.
– Пришлю санитаров за миссис Уайт. – С этими словами врач вышла из палаты.
В ее медицинской карте не был указан никто из родственников, вспомнила я. А значит… от этой мысли меня передернуло… ее похоронят на кладбище для нищих.