— Так вы думаете, не сам он его выпил? В чае оно было?
— Предполагаю, что нападавшему было удобно нейтрализовать Константина, чтобы потом все свалить на него.
— Вот! — подхватила Пальчикова. — Я ни секунды не верила, что Костя может дядю своего по голове кочергой! Да ни в жизнь! Между ними такая привязанность! Не каждый отец с сыном так любят и уважают друг друга.
— Татьяна Георгиевна, а кто знал, что Константин пьет травяной чай? — спросила Мирослава, бережно коснувшись руки расстроенной женщины.
— Да все знали, кроме Стива, может быть…
— А на кухню кто-нибудь вчера вечером заходил?
— Да все заходили! — тяжело выдохнула Татьяна. — И именно вчера, как сговорились!
— Они объяснили, что им нужно было?
— Да, Дмитрий Егорович соды просил, Людмила Евгеньевна глубокую миску — она сама хотела собрать ежевику, которая у ворот растет.
— Собрала?
— Да, и здесь же ее вымыла. Половину еще нам с Настей отсыпала.
— А остальные?
— Илья со Стивом прибегали вместе за хлебом и сахаром.
— Зачем? — удивилась Мирослава.
— Илья рассказал Стиву, что, когда его папа был маленький, у советских детей было такое лакомство — полить хлеб водой и сверху сахаром посыпать. Вот они и решили попробовать.
— Понятно…
— Нина — обычное дело, приходила поболтать. Она так часто делает. Мы с ней пили чай с плюшками.
— А Константин?
— Костя? — переспросила Пальчикова. — Так он не приходил…
— Значит, Константин вчера вечером на кухне не появлялся?
— Да, не было его.
— Вы точно это помните, Татьяна Георгиевна?
— Точно.
— Вы, Настя, тоже его вчера здесь не видели?
— Нет, — покачала головой застывшая у окна горничная.
Тут Мирослава обратила внимание на Мишку, забравшегося на подоконник. Вид у кота был недовольный, он с остервенением грыз свои когти. Вернее, чистил.
— Что это у тебя там? — спросила кота Мирослава, взяв его переднюю лапу.
На паре когтей еще остались темные пятна, с других Мишка уже все слизал.
— Подожди, пожалуйста, — проговорила Мирослава, схватила кота и выбежала из кухни.
— Чего это она? — недоуменно спросила Настя, таращась вслед детективу.
— Не знаю, — пожала плечами Татьяна. — Должно быть, она котов любит.
— Тут что-то не то, Татьяна Георгиевна, — не согласилась горничная. — Она Мишку в чем-то заподозрила. Точно вам говорю!
— Скажешь тоже, — отмахнулась Пальчикова. — В чем можно заподозрить кота?
— Ну мало ли, может, он владеет какой-то информацией… — предположила девушка.
Пальчикова не выдержала и рассмеялась.
— Ну и фантазерка ты, Настасья!
— Нет, Татьяна Георгиевна, все равно неспроста она Мишку утащила. Куда, а? Пойти, что ли, посмотреть?
— Настасья, не суй свой нос куда не надо, займись делом.
Горничная же была недалека от истины. Мишка действительно, можно сказать, владел информацией… Жаль, что коты не могут говорить. Или люди не умеют понимать их речь.
Обиженная Настя отправилась делать уборку в комнатах, а Татьяна начала готовить обед — пусть хозяев в доме нет, гостей кормить надо, хотя каким облегчением был бы их отъезд…
Мирослава тем временем поднялась на второй этаж и пошла по коридору, внимательно разглядывая пол. Затем набрала номер телефона Ужгородцева.
— Да! — сердито гаркнул он в трубку.
— Андрей Семенович! Это Волгина.
— Какая еще Волгина?!
— Детектив по делу Торнавских.
— Слушаю.
— В доме живет кот по имени Мишка.
— Вы что, шутите, что ли?! Нашли время!
— Итак, Мишка, — невозмутимо продолжила Мирослава.
— Да хоть Гришка!
— Терпение. На когтях кота, по моему предположению, сохранилась кровь.
— Бред какой-то… — пробормотал Ужгородцев.
— Нужно взять образцы, пока он все не отчистил.
— Послушайте, уважаемая…
— Мирослава Игоревна.
— Вот-вот, Мирослава Игоревна, кот мог наступить на кровь, что вытекла из головы хозяина.
— Мог, но тогда кровь была бы на лапах. А так только чуть на передних когтях. Как будто он кого-то оцарапал, вернее, вонзил когти…
— Не занимайтесь ерундой.
— И вонзил он их в напавшего на Торнавского. А если следовать вашей версии, то были бы следы.
— Какие следы?
— Следы лап, если бы кот наступил в кровь. Я посмотрела, следов лап в коридоре нет.
— Ради бога, Мирослава Игоревна, у меня без ваших лап голова пухнет!
— Но образцы обязательно нужно взять.
— Если я буду брать образцы у всех животных…
— Мишка — не все! Он свидетель преступления.
— Вот и снимите с него показания, — ехидно посоветовал следователь.
— Если мы возьмем с когтей образцы крови, это и будут его показания. И нужно поторопиться, иначе Мишка очистит когти.
— В баню Мишку! — рявкнул Ужгородцев и отключился.
— Что же нам делать? — спросила Мирослава покорно ждущего своей участи кота.
Мишка тяжело вздохнул.
— Умный котик. Мне потребуется твоя помощь. — Мирослава спустилась в свою комнату, и тотчас на пороге появился Морис.
— Морис, принеси чемоданчик.
Он тотчас выполнил ее просьбу, и Мирославе удалось взять образцы вместе с крохотными частицами Мишкиных коготков. Кот словно понимал всю важность момента и не вырывался.
— Экспертизу придется делать за свой счет, — сказала она.
— За счет клиента, — поправил ее Морис.
— Ну…
Мирослава погладила кота и отпустила.
— Вероятно, он оцарапал напавшего, — проговорила она. — Нужно искать, у кого есть царапины. По идее, раны должны быть глубокими…
Морис кивнул.
— Если бы Ужгородцев соизволил подумать, то выявить преступника можно было бы путем осмотра. Нам же раздевать людей никто не позволит.
— Увы…
Мирослава вздохнула.
— А я хотел вам рассказать о своем разговоре с Мишустиным еще вчера вечером, но вы захлопнули дверь перед моим носом.
Она посмотрела на него насмешливо:
— Ты уже большой мальчик и должен уметь ломиться в закрытые двери.
— Возможно, — не стал спорить он, — но мне показалось, что это не к спеху.
Мирослава кивнула.
— Значит, ты вчера пообщался с Дмитрием Егоровичем?
— Да, мы играли в шахматы и беседовали.
Мирослава молча слушала.
— Говорили мы и о его сыне. Оказалось, что он музыкант.
Тут Мирослава вспомнила, кого ей напоминал Илья. Вернее, не он сам, а выражение его лица. Точно такое же выражение бывало у ее тети Виктории, известной писательницы, когда ту осеняла гениальная идея, и она погружалась в творческий процесс…
— Юноша очень мил и застенчив, — проговорила она вслух, — и играет он хорошо…
— Да, весьма мил. А еще он крестник Олега Павловича Торнавского.
— Ты не шутишь?! — Мирослава воззрилась на Мориса.
— Ничуть. Мне об этом вчера его отец сказал.
— Константин, конечно, знал, что Илья — крестник дяди… — задумчиво проговорила Мирослава.
— Естественно.
— И…
— Больше ни у кого не было причин расправляться с Торнавским.
— Мы можем не знать скрытых мотивов…
— Но нельзя отрицать того, что после ссоры с дядей Константин стал еще больше опасаться того, что крестник получит значительное наследство.
— Не знаю, не знаю, — не согласилась Мирослава. — Торнавский-старший молод, он собирался прожить долгую жизнь, за время которой мог сто раз переписать свое завещание.
— Вот потому-то его и хотели убить.
— Морис! Это слишком топорно!
— А вы ждете изящества от банального преступления на почве корысти? — усмехнулся Миндаугас.
— Ты бы стукнул своего дядю по голове кочергой из-за наследства?
— У моего дяди нет таких денег, — спокойно заметил Морис. — Зато есть дети.
— А если бы деньги были, а детей не было, стукнул бы? — не отставала Мирослава.
— Я — нет, но загадочная русская душа…
— Убью!
— Вот-вот, — усмехнулся Морис, на всякий случай подальше отодвигаясь от Мирославы.
Волгина посмотрела на него с интересом.
— Ты что, действительно считаешь, что в душе каждого русского живет кто-то типа Раскольникова?
— Нет, конечно. Я просто хотел вас поддразнить, — признался он.
— Нашел время.
Морис приложил правую руку к сердцу.
— Прошу прощения, мадемуазель.
— Не мадемуазель, а сударыня, — серьезно поправила Мирослава.
— Сударыня, — легко подчинился он.
— Извинение принято.
Мирослава подошла к окну и забралась на подоконник. Легкий ветерок тихонько перебирал пряди ее темно-русых волос. Она задумчиво посмотрела куда-то в противоположный угол и проговорила:
— Будь преступником Константин Торнавский, все было бы слишком просто.
— А вы не любите простых решений, — улыбнулся Миндаугас.
— Дело не в том, люблю я их или нет…
— Но иногда отгадка на самом деле лежит на поверхности, и именно поэтому ее не замечают.
— Так бывает, — согласилась Мирослава. — Но не слишком часто и уж точно не в этом случае.
— Что же мы будем делать?
— Думать.
— Понятно, заставлять работать серые клеточки.
— Что-то типа того… О! Смотри — такси!
Морис, и сам услышавший шум подъезжающего автомобиля, подошел к окну. Они увидели выбравшуюся из салона Лесневскую: как и предполагала Мирослава, Сашу отпустили. Из дома вышел Валевский, быстро и жарко заговорил с Лесневской.
— Что он ей говорит, интересно? — вслух задумался Морис.
Мирослава повернулась к нему. Он стоял так близко, что она ощутила тонкий аромат его волос, пахнущих солнцем и еще чем-то неуловимым, головокружительным. Мирослава испытала сильное желание обнять мужчину, уткнуться носом в его волосы и… Она взяла себя в руки. Заводить романы с коллегами было не в ее правилах. Но Морис Миндаугас об этом не знал. И он не возражал бы против ее объятий…
Казалось, что время загустело, как мед, сладкая капля которого, не спеша сорваться с ложки, растягивается… Мирослава облизнула губы и встретилась взглядом с Морисом — в его голубых глазах недолго было и утонуть, ибо дна они, кажется, не имели… А он смотрел в ее темно-зеленые глаза и думал, что нет ничего прекраснее этого глубокого цвета и что в таких глазах можно заблудиться, как в чаще леса. И сколько ни кричи «ау», только шепот ветра, треск кузнечика и эти вот глаза…