– У меня не было выбора.
– Прижал?
– Не то слово – удавил. Загнал в угол и удавил.
– Леша! Люба! – позвал Смирнов, и они тотчас вошли в комнату. – Я уезжаю. Спасибо, Любочка.
Смирнов не отказал себе в удовольствии поцеловать хозяйку дома в круглую щеку. Глеб Дмитриевич продолжал сидеть за столом, обхватив голову руками и разглядывая скатерть. Когда Смирнов двинулся к двери, он, не оборачиваясь, спросил:
– А вы не боитесь оставлять меня здесь, ведь я очень просто могу раствориться в воздухе?
– Не боюсь. Если вы спрячетесь от меня и милиции, вы тем самым оставите его на свободе. И тогда от него вам спрятаться не удастся. Ну, я пошел.
– Нам что делать? – поинтересовался Алексей.
– Сидеть здесь и до моего появления не высовывать носа.
– Сопьемся мы здесь, Александр Иванович, – высказал опасение Алексей.
– Мне бы ваши заботы, – позавидовал им Смирнов, сделал общий поклон и покинул квартиру.
Выбрался на Садовое. Пусто впереди и сзади, но береженого и бог бережет: по Ленинскому проспекту рванул к Воробьевскому шоссе, ныне Косыгина улицу – роскошное место для обстоятельной страховочной проверки. Постоял на смотровой площадке – трилистнике дорог, доехав до Мичуринского, свернул и, сделав поворот, промчался по Университетскому до светофора на Комсомольский. Проверился последний раз, слегка нарушая, срезал левый поворот на переключении зеленого на желтый и без паузы пошел на метромост. Чисто.
На Комсомольском, у Третьей Фрунзенской глянул на часы – было без двадцати два. Управился, как обещал. Слева выскочил развеселый Никола в Хамовниках, и он выехал на эстакаду. С горба эстакады он увидел, как на проезжую часть Остоженки вышел орудовец со светящимся жезлом и указал ему этим жестом поворот направо, на набережную. Притормозя рядом с орудовцем, Смирнов недовольно спросил:
– Почему по Остоженке нельзя?
– Остоженка перекрыта на час по распоряжению МУРа. Если тебе на бульвары, давай прямо по Турчанинову и на набережную. У бассейна повернешь, – многословно объяснил скучающий, видимо, здесь милиционер.
Непонятные дела. Смирнов по Турчанинову скатился к набережной. Хотел сделать поворот, как вдруг увидел перед собой черный радиатор большого "лендровера", на бешеной скорости выскочившего из-за угла. "Лендровер" ударил его "Ниву" в лоб. Несмотря на ремень, он сильно ушибся о баранку.
Зашлось сердце, помутилось в голове. Последнее, что он неотчетливо видел: распахнутая дверца, чужое лицо в проеме и опускающаяся короткая дубинка.
Очнулся он на грязном полу "лендровера", к которому его прижимали две пары ног. Дернулся слегка – на руках наручники. Смирнов в гневе и бессилии зарычал, но из-под пластыря, которым был заклеен его рот, донеслось мычание. Сверху сказали раздраженно:
– Не мычи, падла, нервируешь!
Сидевший слева наклонился и краем смирновской куртки стал чистить свои ботинки.
Без пяти два в спиридоновскую квартиру явился генерал Ларионов. Открывший ему дверь Алик сказал, не поздоровавшись:
– Не квартира у меня, а пункт охраны общественного порядка.
– Нехорошо встречаешь давнего приятеля, Алик, нехорошо, – осудил его Ларионов и, повесив фуражку на вешалку, пригладил волосы, спросил: – Куда идти?
– Вот сюда, – указал Алик, склоняясь перед ним подчеркнуто подобострастно. Ларионов вошел в комнату, по порядку фотографируя, рассмотрел Махова, Дениса, Миню, Казаряна, который, поймав суровый генеральский взгляд, спросил:
– Пугаешь, что ли?
– Тебя испугаешь, – сказал Ларионов и, не садясь, продолжил: – Через три минуты истекает смирновский контрольный срок. Махов, Казарян, ваши предложения.
– Гляди ты, какой бойкий! – восхитился Казарян. – Он уже во главе, он уже распоряжается! Где ты был, когда Санька все раскручивал?
– Я с тобой препираться не собираюсь. Все. Два часа. Предложений нет? Ну, тогда начинаю я. Пустите меня к телефону, – обратился Ларионов к Мине Мосину. Освобождая место у телефона, тот из кресла пересел на диван. Ларионов устроился поудобнее и набрал номер:
– Дежурный? Ларионов. Сводку происшествий по городу за последний час.
– Когда ты успел все ему выложить? – шепотом спросил Казарян у Махова.
– Сегодня, в двадцать ноль-ноль, докладывая все обстоятельства дела по "Привалу странников", – ответил тот, косясь на начальство. А начальство, слушая трубку, по диалогу передвигало глаза с Казаряна на Махова. Не отрывая трубки от уха, Ларионов негромко приказал Махову:
– Там у подъезда твои топчутся, позови кого-нибудь.
Махов вышел на балкон, позвал:
– Сырцов! Быстро сюда.
Из кружка оперативников и шоферов вычленилась фигурка и кинулась в подъезд. Махов пошел открывать Сырцову дверь. Ларионов положил трубку на аппарат, отодвинул его от себя и сказал Казаряну насмешливо:
– Не нравлюсь я тебе, Рома, да?
– Я хамов в принципе не люблю, – с античной прямотой откликнулся Казарян.
Махов ввел в комнату Сырцова.
– А, стрелок! – узнал Сырцова генерал. – Срочно садись в машину и на угол Турчанинова и Кропоткинской набережной. Пять минут назад патруль сто седьмого отделения обнаружил там пустую и покореженную "Ниву". Алик, номер твоей машины какой?
– Восемнадцать – тридцать семь, – упавшим голосом доложил тот. – Все. С Санькой беда.
– Номер запомнил, Сырцов? Тут недалеко, у Крымского моста, на все про все тебе десять минут.
Сырцов выскочил из квартиры как ошпаренный.
– Можно и не проверять, – сказал Алик. – Это он, его похитили.
– Допустим, что он, допустим, его похитили, – условно согласился с этой версией Ларионов. – Проиграем ситуацию: почему он ехал на набережную или с набережной?
– Он не мог ехать по набережной, следовательно, и с набережной тоже, – впервые косвенно вступил в нормальный диалог с генералом Казарян, – с набережной ему незачем сворачивать в Турчанинов, с набережной – в наш переулок, и все дела. Вероятнее всего, что он свернул с Остоженки. По причинам, уже изложенным, он не мог ехать из центра. Абсурд, бессмыслица, он спешил успеть к двум и обязательно свернул бы в наш переулок. Он ехал по Комсомольскому и, въезжая на Остоженку, был вынужден спуститься по Турчанинову. Какое-то препятствие помешало ему продолжить путь по прямой.
– Может, автомобильная авария? – подал голос Махов.
– Аварии не было, иначе она была бы оговорена в сводке, – не дал ему договорить решительный генерал. – Если это был Саня, то единственное, что могло его заставить изменить маршрут, это фальшивый пост ГАИ. Теперь осталось узнать самую малость: Саня ли это?
– Это Саня, это Саня, это Саня, – повторял Алик.
– Замолчи!!! – заорал Казарян, и Алик замолк.
– У меня к вам вопрос, – обратился к Мине Ларионов. – Михаил Самойлович, кажется? Так вот, Михаил Самойлович, вы, по моим сведениям, с гражданином, сидящим рядом с вами, дважды консультировали по вопросам изобразительного искусства представителей милиции в каком-то помещении.
– Ай да Махов, ну и ловкач! Теперь это называется проверить охрану "Привала странников"? Ты что, Сереге из автомата звонил? – бесцеремонно прервал не свое начальство Казарян, требуя ответа от замордованного всеми Махова, который за спиной генерала на казаряновскую тираду развел руками ну, вышло так, куда уж денешься…
– Ты можешь помолчать, Рома? – ласково поинтересовался генерал.
– Теперь могу, – выразил согласие молчать Казарян.
– Что же это за помещение? – продолжил беседу с Миней генерал.
– Обыкновенное милицейское помещение – скамейки, дежурный за барьером, телефоны, решетки на окнах… – вспоминал Миня.
– И прямо там вы консультировали?
– Нет, нас провели в комнату, скорее в камеру, а не комнату, где на полу стояли прислоненные к стенкам картины.
– Я не про картины, я про помещение. А снаружи как все это выглядело?
Как все это выглядело снаружи, Миня описать не успел. Раздался дверной звонок, и через мгновенье в комнате объявился Сырцов со смирновской палкой в руках.
Смирнова вытащили из "лендровера" и поставили на ноги. С трудом поворачивая голову, он огляделся: справа, за неряшливым валом пыльного кустарника, были уходящие вдаль, тускло поблескивающие рельсами бесчисленные железнодорожные пути, а слева, вдоль путей, тянулись бесконечные бетонные заборы громадных заводов. Там, где остановился "лендровер", был разрыв между заборами, в котором притулился неизвестно как сохранившийся дом купеческий – каменный первый и деревянный второй этажи.
Один из тех, кто привез сюда Смирнова, делая больно смирновскому рту, рывком сорвал пластырь и спросил:
– Оклемался, полковник?
– Оклемался, – ответил за Смирнова второй. – Ишь, глазенками зыркает!
– Тогда пошли, – решил первый и сильно лягнул смирновскую задницу, тем самым давая ему направление к дому с внушающими доверие мило освещенными окнами.
За деревянным барьером поднялся здоровенный мужик в форме майора милиции и обрадовался чрезвычайно:
– Словили-таки!
– Словили, – с тихой гордостью подтвердил первый и кинул на стойку барьера смирновский парабеллум. – Держи, его пугач, из которого он мне два баллона продырявил.
– Господи, старье какое! – здоровенный майор, с презрением выпятив здоровенную челюсть, небрежно подбросил пистолет на руке, а потом небрежно кинул его в ящик стола.
– Ты мне руки освободи и дай это старье, – подал голос Смирнов и осмотрел присутствующих в помещении – посчитал. Добавил: – Обоймы как раз хватит.
– А он – шутник! – опять обрадовался майор. – И я – шутник, сейчас вместе и пошутим.
Он открыл дверь за барьером и махнул головой, показывая, что Смирнова надо вести туда, за дверь.
Смирнова ввели в большую – метров сорок – камеру, вся меблировка которой состояла из откидной железной койки, железной скамьи, прибитой к стене, и железной табуретки, привинченной к полу.
Двое поставили Смирнова посредине камеры, у табуретки, и остались при нем. Шестеро, как члены секции в спортивном зале, расположились на длинной скамейке. Майор подошел к Смирнову вплотную и заглянул в глаза.