Акция требовала серьезного нормативного обеспечения, и я оказался вовлечен в это дело. Оно меня захватило. Было интересно, так как в эксперименте принимали участие крупнейшие питерские предприятия — Металлический завод, Ижорский завод, "Электросила". Видимо, начальство оценило мое рвение, и мне достался солидный объем работы. В итоге большая часть нормативных документов писалась мною или при моем участии.
Это был захватывающий процесс. Мне приходилось вести совещания с руководителями предприятий, с производственным активом крупнейших заводов. На совещаниях присутствовало порой по 400–500 человек, подробно обсуждались все шаги по изменению оплаты труда, по встраиванию экономических стимулов в производство. Конечно, никакой макроэкономики там не было. И команду свою я к этой работе не привлекал. Но лично для меня, 25-тилетнего младшего научного сотрудника, это был очень важный опыт. Все экономические механизмы раскрывались передо мной до самой сути своей. Я знакомился с очень интересными людьми — генеральными директорами промышленных гигантов и их замами по экономике, начинал понимать, как устроены у них головы, что им интересно, а что нет. Все это в дальнейшем очень пригодилось мне.
А результаты эксперимента? Они нас окрыляли. Особенно когда новшество внедряли на первых пяти предприятиях: сокращалась численность "лишних" людей, снижались затраты, повышались эффективность производства и производительность труда. Жизнь подтверждала нашу правоту. Потом, когда эксперимент распространялся на следующие 25 предприятий, там уже все шло привычно. Партийные органы успокоились и относились к нашим новациям вполне терпимо.
Мне же довелось лишний раз убедиться (и не в теории, а на практике), что нормальные рыночные механизмы абсолютно универсальны. Они работают и в гостиничном бизнесе, и в сфере разработки конструкций турбин. Но — что внедрять эти механизмы дозированно, бессмысленно. Как в старом анекдоте про водопроводчика: "Систему надо менять…"
За этим и застала нас перестройка.
В то время я познакомился и с Петей Филипповым — человеком неуемной энергии. Работал он в каком-то проектном институте и при этом занимался сразу двадцатью проблемами параллельно. Петя пришел в нашу компанию с революционной идеей: пора уходить от научных семинаров и обсуждений в узком кругу. Надо создавать клуб. Общегородской.
Это была непростая организационная задачка. Создавать некую общегородскую тусовку в СССР в середине 80-х? Без привлечения обкома подобное начинание было немыслимо. Кроме того, существовала проблема иерархического характера: создавать некий перестроечный клуб в Ленинграде, не имея его в Москве, было очень трудно. И тогда мы, используя свои московские связи, организовали клуб под названием "Перестройка" в самой столице, на базе Центрального экономико-математического института, который в то время имел репутацию рассадника прогрессивных экономических воззрений. Хорошо помню, как первые месяца три каждое заседание клуба готовилось в Ленинграде: писались доклады, печатались объявления о тематике очередного семинара, а потом Петя выезжал в Москву и расклеивал эти объявления в разных либеральных научных заведениях. Председателем московской "Перестройки" избрали Перламутрова, а затем его сменил Олег Румянцев.
Когда же дело в Москве было раскручено, можно было ставить его на ноги и в Ленинграде. Написали мы письмо на имя первого секретаря обкома — о том, что партия, мол, требует от нас углубления дальнейшего развития демократии и в Москве уже действует такая структура, как клуб "Перестройка", а мы пока отстаем и что в целях "углубления" и "расширения" надо бы и нам как-то активизироваться. Подписали это письмо мы с Петей и еще три человека. И затем, используя свои контакты в обкоме партии, оставшиеся со времени проведения экспериментов по оплате труда, мне удалось пробить питерскую "Перестройку".
Хорошо помню первое заседание. Мне пришлось его вести, и это было что-то ужасное. Зал на Невском проспекте буквально ломился от народу. Люди стояли в коридорах, на подступах к зданию — ни войти, ни протиснуться. Все диссиденты со стажем собрались здесь. Тема обсуждения предполагалась — "План и рынок: вместе или врозь". Страхов было накануне! Мне говорили: "Да ты с ума сошел! Кончится тем, что там всех повяжут и в каталажку!"
Я, конечно, пытался все это собрание по ходу дела переводить на более или менее профессиональный разговор. Но какое там! Диссиденты гнули свое. Один молодой парень с таким крутым антисоветским спичем выступил, что долго пришлось его "округлять", поминая новые перестроечные лозунги.
Я вообще никогда не был сторонником того, чтобы забираться на трибуну и кричать: "Долой советскую власть!" Всегда старался действовать в рамках какого-то разрешенного поля, при этом имея в виду, что границы этого поля очерчены весьма невнятно. Тактика была простая: постоянно ставить власти перед фактом того, что границы дозволенного постепенно, шаг за шагом расширяются.
В рамках этой тактики на всевозможные окрики всевозможных органов (а это случалось нередко) у нас всегда был готов грамотный ответ:
— Свободное обсуждение основ рыночной экономики недопустимо? Возможно. Но вот у нас есть документ, а на нем подпись завотделом обкома партии: продолжайте, мол, развивать идеи Горбачева, высказанные на апрельском пленуме ЦК. И вы, разумеется, не имеете ничего против решений апрельского пленума? Давайте встретимся, обсудим, побеседуем.
В том же, 1986, мы принимали активное участие в первых выборах народных депутатов СССР. От Питера выдвигался Юрий Болдырев, и мы его всячески поддерживали. Много раз встречались, давали всевозможные экономические консультации, помогали организационно.
Тогда многие и мне предложили выдвинуть свою кандидатуру, полагая, что у меня есть очень хорошие шансы пройти. Однако отношение к этому у меня всегда было негативное. Я четко осознавал, что моя задача — не разговоры, не публичные выступления, а профессиональная выработка тех действий, которые предстоит осуществлять. Я понимал, что уровень подготовки моей команды, усиленно работавшей с 1980 по 1987 год, уже был настолько высок, что она вполне созрела для реализации серьезных экономических задач. Полагаю, что на этом уровне в стране был еще разве что Гайдар. Я не мог позволить себе разбазаривать потенциал команды, отвлекая ее на другое.
Тем не менее участие в проведении союзных выборов было неплохим организационным опытом. А следующей ступенькой профессионального роста стала для меня поездка в Венгрию. Стажировка в Венгрии — ход совершенно сознательный. Там всегда профессиональный уровень экономической науки был очень высок. К тому же Венгрия активно привлекала всевозможных советологов со всего мира, и главная моя задача была установить с ними контакт. Мне тогда удалось близко познакомиться с таким классиком, как Алек Нов, с патриархом советологии Гроссманом.
Правда, оказалось, что в профессиональном плане все эти знакомства были не очень результативными: советология как ветвь экономической науки оказалась довольно слабой. Советологи, к моему глубокому разочарованию, были в основном либо "розовыми", либо совсем уж "красными". Ведь большинство из них составляли меньшевики во втором поколении, и это накладывало ощутимый отпечаток на их экономические суждения. Зато знакомство с самой венгерской экономической наукой оказалось очень полезным и плодотворным. Там я многому научился.
Когда же я вернулся из Венгрии в 1988 году, пришлось опять окунуться в стихию выборов, на этот раз — городских. Мы поддерживали блок демократических кандидатов, собранный Петей Филипповым: готовили экономические программы, участвовали в проведении различных мероприятий. При этом не прекращал работу клуб "Перестройка", и параллельно шли занятия нашего профессионального экономического семинара, где мы детально "прокачивали" каждый материал, который готовили для наших кандидатов.
Победа демократического блока на выборах в Питере была оглушительной. Провалили первого, второго и третьего секретарей обкома! Первого и второго секретарей горкома! Одним словом, всех коммунистов. Когда же Ленсовет был укомплектован, ко мне заявились депутаты, которых я практически всех знал, и говорят: "Вот ты нам тут много всего порассказывал: лекции читал, консультации проводил — теперь давай иди вкалывай". И захомутали меня зампредом Ленинградского исполкома и руководителем комиссии по экономической реформе.
Это был очень интересный период в моей жизни. Тогда мы создали в Питере первые биржи — товарную и фондовую. Многое преуспели в приватизации (об этом я расскажу позже). Но так получилось, что основные усилия мои были направлены на создание в Ленинграде свободной экономической зоны.
Идею выдвинул Собчак, председатель Ленсовета. Я к ней на первых порах относился скептически, но потом жизнь нас поставила перед фактом: 1990 год, экономика развалена, полный коллапс товаропотоков, магазины пустые, очереди дикие. Надо было что-то делать. Срочно. Собчак настаивал: будем отгораживаться зоной. Меня же брали сомнения. Но в то же время грызла мысль: а если они там, в Москве, рублю голову скрутят? Что мы можем противопоставить, что предложить? За город ведь нам отвечать.
Помню, встретились с Гайдаром, рассказал ему про зону. Егор — человек деликатный. Он очень аккуратно резюмировал: "Если ты, Толя, считаешь, что зона нужна, давай делай". Но вижу, что идея его несильно вдохновила.
Тем не менее к идее создания зоны я в конце концов склонился и стал ею заниматься всерьез. Так получилось, что главным моим оппонентом оказался Петя Филиппов, который эту идею на дух не принимал. Ареной нашего с ним диспута стала трибуна Ленсовета. Отстаивая свою точку зрения, я провел на ней в общей сложности часов 50, не меньше. А Ленсовет в то время — это было нечто! Там нужны были солидные аргументы и очень профессиональный разговор. Петю мне все же удалось уломать: на всех голосованиях по всем ключевым вопросам прошли мои документы. Выбили мы и постановление российского правительства.