Время мы в Киеве провели отлично. Побывали в Лавре, со страхом ходили по её подземным ходам с размещёнными там мощами святых. Были в знаменитой Владимирской церкви, расписанной Васнецовым, где на главных вратах изображён князь Владимир в плаще с орнаментом в виде множества свастик. Купались и загорали на Днепре в любимом мной Гидропарке и жарили шашлыки в Колыбе. А ещё - тренировались на стендах, воздвигнутых самодельщиками на берегу Венецианской протоки за мостом. Про эти стенды потом, уже без Володи Соловьёва, мы снимали очередную передачу 'Это вы можете'.
И, конечно же, посетили знаменитые 'Курени' - ресторан на берегу Днепра, где мы сидели в курене с высокой конической соломенной крышей и смотрели на Днепр.
Так вот, посидев в этом курене за одним столом с парой, возможно тоже выдающей себя за супругов, мы познакомились настолько близко, что покинули ресторан, обменявшись партнёрами.
В эйфории я бродил со своей новой дамой по тропинкам днепровского склона и целовался с ней. Только почти через час мы вспомнили о наших любимых и принялись искать их. Нашли-таки их возле шоссе, сидящими и целующимися на пне.
Куда бы делась Тамара без ключа от квартиры в незнакомом городе - ума не приложу! Но это её не волновало, она сидела себе на пне и целовалась! Ну, взял бы её, допустим, этот парубок к себе на ночь (в чём я сильно сомневаюсь!), но ведь потом Тамара домой не попала бы, ибо адреса не знала! А я что бы с моей новой партнёршей делал, тоже не знаю! Да знаю, конечно, но разве это дело, когда твоя баба пропадает с кем-то?
В Москву мы вернулись в отличном настроении и хорошей форме. Тамара выглядела лучше, чем когда-либо раньше или позже. Мы пригласили Бусю на Таганку, он сперва ворчал опять что-то типа: 'Одной семьёй живём:'. Но потом он восхищённо оглядел Тамару - загорелую, стройную, отдохнувшую, в белом шёлковом платье, очень шедшем ей, и ревниво бросил:
- У хорошего хозяина, видать была, если расцвела так!
- Да уж, обслуживали по первому классу, не то, что некоторые! - начала было лезть на рожон Тамара, но я замял разговор по-кавказски:
- Обижаешь, дорогой, не для себя - для друга старался! - и я протянул обе руки к Бусе.
Посмеялись, выпили; Буся похвалил меня за 'обратный' переезд в Москву и пожелал успехов. Он был очень огорчён провалом своей докторской в ВАКе и никак забыть про это не мог. На работе он стал раздражительным и агрессивным. И вскоре с ним поступили так же, как со мной в Тбилиси - не избрали по конкурсу. Буся был шокирован таким предательством коллег, но вскоре оправился и перешёл на работу в вуз. Там и успокоился.
Вуз - это золотое дно для умных людей. В НИИ можно до пенсии прослужить полным нулём и никто этого не заметит, а в вузе-то твоя дурость тут же, после первой лекции будет оценена студентами. Умному в вузе - раздолье, свобода творчества, общение с молодёжью! О чём думают головастые люди, идущие работать в НИИ, а не в университеты - ума не приложу!
Тамара - Оля - Тамара
В начале сентября Оля с Моней приехали с отдыха в Москву. Прибыли они утром, и мы с Тамарой были дома. Оля, ещё не видя Тамары, уже была 'на взводе', она покрикивала на Моню, а тот виновато суетился. Первым увидел Тамару Моня, он обрадовался ей, и они расцеловались. А тут вступила Оля:
- А это ещё кто такая?
- Давайте познакомимся, - предложил я, - Оля - любовница Мони, Тамара - моя любовница; остальные знакомы друг с другом достаточно близко!
Оля заворчала, но крыть было нечем. Я отозвал Олю в сторону и шёпотом сообщил ей, что Тамара временно поживёт со мной в маленькой комнате. А Оля, как я понимаю, будет жить с Моней в большой, или переедет к нему:
- Неправильно ты всё понимаешь, - перебила меня Оля, - я с Моней поссорилась, в лучшем случае мы будем просто знакомыми. Я полагала, что мы с тобой будем жить, как и раньше, только без регистрации. Но теперь мне надо заниматься другими делами:
Оля всхлипнула и сквозь слёзы сообщила, что она беременна.
- Успокойся, от Мони! - сказала она, видя, что у меня глаза вылезли на лоб. Мы устроились в Сочи в гостинице, - рассказывала Оля, - и этот чудак на букву 'м' выдавал меня за своего сына-школьника. В гостинице поверили и поселили нас в одном номере. Тогда в Сочи у нас всё ещё было в порядке. А потом мы морем переплыли в Одессу, вернее, в Ильичёвск к Феде, и там уже я поняла, что залетела. Подождали ещё месяц, думали, может быть обойдётся, но нет - всё ясно, залетела! Советуюсь с Моней, оставим, говорю, первый раз, всё-таки. А он наотрез - ни в коем случае, иначе утоплюсь в море! Делай аборт - и всё! Так и порешили, поэтому я скоро лягу в больницу!
- Каким же я оказался предусмотрительным! - мысленно похвалил я себя, - что развёлся. Иначе Оля обязательно родила бы, и я, 'средний по величине рогатый скот', всю жизнь:Как татары - мудрый народ, говорят: 'Пять минут сигарга - на всю жизнь - каторга!'.
Моня как-то засуетился и быстро ушёл, а мы отметили приезд Оли. Женщины быстро подружились, и к вечеру мы вместе пошли гулять по набережной Яузы, что была в пяти минутах хода. Оля, ложась спать, постелила себе в маленькой комнате на узкой тахте, а нам разрешила спать на широком брачном ложе (на котором собственно, я сплю и по сей день, но только совсем с другой Тамарой).
Скоро Оля легла в больницу, ей сделали аборт, но как-то неудачно, или что-то там обнаружили, поэтому задержали в больнице ещё на месяц. Мы с Тамарой регулярно посещали Олю в её палате, куда тайком приносили вино. А женщины из излишков своих обедов готовили закуску. Моня не посетил Олю ни разу - чего он боялся, не поймёшь!
Когда Оля вышла из больницы, то Тамара взяла над ней шефство. Она водила её по художественным вузам, чтобы Оля могла поступить туда. Были в Суриковском (что в двух шагах от нашего таганского дома), в Строгановском, Текстильном, где есть специальность художника по тканям. Но почему-то каждый раз Оля, приходя с собеседования, где она показывала свои работы, ложилась лицом вниз на постель и громко ревела. В её работах специалисты 'не нашли школы', понимаешь ли! А то, что рисунки всем нравятся, им наплевать!
Новый Год мы встретили втроём, и как ни странно, очень весело. Были сильнейшие холода, около сорока градусов мороза, все боялись и нос показать наружу. Тогда я разделся до плавок и босиком, сильно выпивший вышел во двор. Я там ходил, размахивал руками, пугал случайных прохожих. Дамы смотрели на мои подвиги в окно. Тогда я и узнал о своей нечувствительности к холоду, что позволило мне позже стать 'моржом'.
А уже поздней весной Тамара развелась со своим Лёшей и загуляла. То есть стала пропадать из дома. Мы с Олей переживали, но стали тайком от Тамары 'встречаться'. Если Тамара до часа ночи не приходила, то Оля перебиралась ко мне в брачное ложе.
Однажды Тамара пришла часов в семь утра, сильно выпивши. Высокомерно заявила, что выходит замуж за пожилого, но очень богатого человека по фамилии Вагин. Всё хвасталась: 'Вагин приказал, Вагин послал', и тому подобное. Я разозлился.
- Слушай, - говорю, - а когда ты выйдешь замуж за него, то переменишь свою фамилию?
- Конечно, - гордо ответила ничего не подозревающая 'невеста', - я буду госпожой Вагиной!
- Нет, дорогая, перемени ударение, ты будешь просто Вагиной! - убил я её своим каламбуром, - а если ты вагина, или по-русски ещё проще, то катись отсюда колбаской по Малой Спасской. А лучше - скажи 'деду' - своему престарелому Вагину - 'в Москву еду!' То есть из Мамонтовки - к нему, деду, в Москву!
И я, на радость Оле, выпроводил пьяную Тамару за дверь. Ну, не примет её 'жених', поедет домой в Мамонтовку, это недалеко.
Мы снова зажили с Олей как прежде. Но она была уже учёной - попросила в больнице, чтобы ей поставили 'спираль' против беременности. Так что мы были раскованы в своих действиях, не то, что раньше. Кроме того, очень раскрепощало меня то, что я уже не был связан с Олей брачными узами. Я, кажется, стал понимать грузина Коридзе, который 'в нэволе нэ размножается'!
Летом мы поехали в Сухуми к маме в гости. Мой старший сын Владимир, который жил там же вместе с бабушкой, женился на своей институтской подруге Лене. Я, конечно же, не говорил, что развёлся, и мама ожидала мою новую жену Олю. Когда же увидела нас вместе, только спросила: 'А кто этот мальчик?'
Оля быстро сошлась характерами с сыном и невесткой, ну а мама никак не хотела признавать Олю женщиной.
- Я слышала, что в Москве существуют однополые браки, неужели у вас такой, а? Как стыдно! - тихо говорила она мне.
Соседи по дому видели, как Оля в джинсах, закинув ноги на ветку олеандра, с сигаретой в зубах, 'резалась' с сыном во дворе в карты. И они тоже отказались признавать в ней женщину, тем более жену 'большого абхазского учёного'. Гомосексуализм на Кавказе исторически широко распространён, и соседи решили, что я привёз на Юг своего 'мальчика'. Но они простили мне эту слабость, как 'большому абхазскому учёному'.
Вернулись мы в Москву - и не можем выйти из метро к своему дому, не выпускают. Мы вышли с Таганской-радиальной и увидели на площади огромную толпу народа. Мы решили, что это связано с Олимпийскими играми, но заметили, что все взоры направлены на Театр на Таганке.
- Что случилось? - невольно спросили мы у людей.
- Высоцкий умер! - ответили сразу несколько человек. Это было настолько неожиданно, что мы аж онемели.
- Власти убили, не иначе! - подумал я, - но формально оказался неправ.
Оля заплакала, мы постояли ещё немного, и пошли домой. Помянули любимого барда и занялись своими делами. Меня ждал трудовой год, а что ждало Олю - не знаю. Скорее всего, опять 'халтура' с Моней, игра на гитаре и пение. Рисование Оля забросила, как только узнала у 'спецов', что у неё нет 'школы'. Так всё оно и оказалось - 'халтура' у Оли с Моней была, а былой близости с ним уже не возникало. Близость, зато, была у нас.
Я регулярно ходил в ИМАШ, нужно было работать с Моней по его докторской тематике. Ося успешно защитил диссертацию и уехал работать в Киев, на прежнее место. В Москву он приезжал часто.