мая откидывает край одеяльца и говорит: 'Весь в папу!' Ха-ха-ха!
'Клиент' тоже вспоминает анекдот про Хрущёва, например, что на обеде у индийского премьер-министра Неру, Хрущёв украл серебряную ложку и спрятал в карман. А Булганин (с которым Хрущёв первое время всегда ездил вместе), заметив это, говорит: 'Господа, я покажу вам русский фокус. Вот я беру со стола и кладу себе в карман серебряную ложку, фокус-покус, и достаю её из кармана Никиты Сергеевича!' Ха-ха-ха!
Но перед анекдотом 'клиента' я успеваю включить лампу на тумбочке, и весь текст записывался на ленте магнитофона. Отогнав ленту обратно, я даю 'клиенту' возможность выслушать его анекдот. 'Клиент' сереет лицом и просит: 'Сотри!'. Серафим смотрит на часы и деловито предлагает: 'до закрытия магазина осталось больше часа. Давай, беги за бутылкой, а потом сотрём вместе'. 'Клиент' сорвавшись с места, убегал и вскоре прибегал обратно с бутылкой, а нередко и с другим 'клиентом-анекдотистом'. Если сам 'вляпался', то почему бы и не подставить другого. Выпивать-то всё равно вместе! Сейчас трудно представить себе, что за подобный анекдот можно было запросто 'вылететь' с работы, а коммунисту - из партии тоже.
Но постепенно стала исчезать и эта клиентура. К нам в комнату стали опасаться заходить. Но мы не 'потерялись' и на этот раз. Прихватив бутылку, мы с Серафимом заходили куда-нибудь в чужую компанию, 'на огонёк'. Послушаем у дверей, если в комнате громкие полупьяные разговоры, мы стучим в дверь - просим спички там, или соли. Хозяева наливают, мы вынимаем свою бутылку и пошло-поехало. А потом я начинаю показывать фокусы. Например, разворачиваю платок и прошу положить на его середину сложенную в несколько раз трёхрублёвку. Засучив рукава, я под пристальными взглядами компании, сворачиваю платок 'котомкой', на дне которого лежит денежка, и предлагаю пощупать, там ли она. Все щупают, засовывая руку в 'котомку', и подтверждают, что, дескать, денежка там. Последним, засовывает руку Серафим, долго копается, придирчиво ищет бумажку, сперва не находит её, но потом вынужденно соглашается, что она там. При этом, конечно же, незаметно забирает её себе в кулак.
- Фокус-покус! - и я, встряхивая платком, показываю, что он пуст. Пьяная компания взволнована, она просит повторить фокус. Они следят за моими руками, чуть ли ни придерживая их своими. Больше всех обвиняет меня в шулерстве Серафим - он долго копается, никак не может найти бумажку в платке, гневно сердится на меня, но чуть ли ни с посторонней помощью, находит её и, конечно же, забирает. 'Фокус-покус!' - и платок снова пуст. Мне проверяют карманы, залезают, чуть ли ни в трусы, но трёшки-то у меня нет!
Или ещё один, более интеллектуальный фокус. Вроде, я могу по отпечатку пальцев тут же найти 'хозяина' этих отпечатков. Но тоже за трояк.
Делалось это так. На небольшое зеркальце клалась трёхрублёвка, и кто-нибудь из присутствующих должен был взять её, оставив на зеркальце отпечаток любого пальца. Меня, конечно, на это время выводили из комнаты и следили, чтобы я не подглядывал. Когда дело было сделано, меня вызывали, я быстро глядел на отпечаток и тут же стирал его платком. Потом каждому из присутствующих предлагал оставить свой отпечаток, но так, чтобы он не налезал на чужой. Потом рассматривал эти отпечатки 'оптом' и указывал на того, кто взял трояк. Однажды в такой компании случайно присутствовал следователь-криминалист, так он чуть с ума не сошёл. Говорил, что я - уникум, что меня надо брать в МУР и платить бешеные деньги за такое мастерство.
Но скромно признаюсь, что в дактилоскопии я был совершенным профаном, просто Серафим, оставляя свой отпечаток на зеркале, указывал пальцем на того, кто взял трояк :
Из ВУЗа - в аспирантуру
В конце мая мне пришлось оставить мой приятнейший научно-питейный образ жизни, так гармонично сочетавший науку, спорт, шулерство и пьянство, и отправиться в Тбилиси на защиту дипломного проекта. Кое-какие чертежи я взял с Опытного завода, кое-что доделал, а самое главное - изготовил действующую модель скрепера. Из механизма больших настенных часов я приготовил редуктор, тихоходный вал соединил с осью колёс от игрушечного грузовика, а быстроходный - оставил свободным. На него я надевал крыльчатку, если имитировал обычную машину, и свинцовый диск, если имитировал мой привод с маховиком. Осталось спаять из белой жести ковш скрепера и другую 'фурнитуру', чтобы сделать модель похожей на оригинал.
И вот, на защите диплома, рассказав про скрепер по чертежам, я ставлю на стол модель скрепера, а перед ней на другом конце стола - пятикилограммовую гирю от домашних весов. Завожу ключом пружинку, ставлю на быстроходный вал крыльчатку, и отпускаю машину. Скрепер с тихим урчаньем двигается к гире, но, упёршись в неё, останавливается, как и было намечено. А теперь, снова отведя модель на исходную позицию и заведя пружину, я ставлю на быстроходный вал свинцовый маховик. Почувствовав свободу, игрушечный скрепер сперва движется медленно, разгоняя быстроходным валом маховик, а затем уверенно 'прёт' на гирю. Упёршись в неё носовой частью, скрепер, влекомый разогнанным маховиком, весь как-то собирается, тужится, и пробуксовывая колёсами, медленно тащит перед собой гирю. Доведя её до края стола, скрепер, не задумываясь, сталкивает с грохотом гирю на пол.
В аудитории аплодируют - принцип работы маховичного устройства поняли все, включая председателя экзаменационной комиссии, который обычно тихо спал на защитах. Разумеется, оценка диплома была отличной. Жена получила такую же оценку; тема её диплома была такой же, что и у меня - вариант маховичного толкателя к тому же скреперу.
В те годы после окончания ВУЗа следовало идти работать по 'направлению'. Раз проучился бесплатно - иди работать, куда направят - в любой район нашего большого Союза, хоть на Чукотку.
Известен анекдотичный случай распределения на мехмате МГУ. Выпускники - мехматовцы, обычно называемые механиками, в обыденном понятии - чистые математики. И распределили их по институтам Академии наук. А тут в МГУ явился с визитом Хрущёв и заявил, что механики должны работать механизаторами в колхозах, а не 'греться' в московских институтах. И весь выпуск 'механиков' был направлен в колхозы. А выпускники - молотилки от веялки отличить не могут, для них самое 'приземлённое' в механике - это уравнения Лагранжа 2-го рода.
Так вот, жена моя получила свободное распределение (из-за малолетнего ребёнка), а меня направили в марганцовую шахту Чиатурского района в болотистой глуши Западной Грузии. На этих вреднейших шахтах только зеки и работали. Там после пяти лет работы - эмфизема лёгких и хана тебе (кто не понимает слово 'хана', поясняю - это абзац, амба и т.д. до буквы 'я', русский язык богат синонимами!). А тупые дети артельщиков, заплатив взятки, получали направления в Москву, Ригу, Ленинград, Киев, разве только не в Рио-де Жанейро.
Но жена, походив в Министерство образования Грузинской ССР, добилась-таки моего 'освобождения' от шахты, и я отправился в Москву сдавать экзамены в аспирантуру, как об этом я договорился с моими благодетелями Фёдоровым и Недорезовым. Скрепер-то надо было доделывать, денег было ухлопано много:
И вот в начале сентября я снова в Москве. Благодаря опубликованным трудам - авторскому свидетельству, статье в журнале, и ходатайству благодетелей, мне разрешили поступать в аспирантуру без обязательного стажа работы в течение двух лет.
Советская власть считала, что молодой специалист после окончания ВУЗа должен проработать 2 года в колхозе механизатором, или на Красном Богатыре мастером цеха, забыть всю науку, кроме мата, а потом спокойно поступать в аспирантуру - научный успех будет обеспечен! Ну, а мне - в порядке исключения, разрешили-таки учиться дальше.
Что ж, сдал я специальность; экзамены принимали сами Фёдоров и Недорезов, вопросы задавали про скрепер, а я серьёзно на них отвечал, благо чувствовал я скрепер всеми частями своего тела, более всего спиной - тяжеловаты были его детали, особенно дышло!
Английский сдал легко и непринуждённо - сказались занятия, которые я давал жене. А вот с историей КПСС, которую тоже надо было сдавать при поступлении в аспирантуру, вышла заминка.
Не буду обсуждать, на какого хрена история отдельно взятой партии аспиранту технической специальности, а скажу только, что у меня тогда начал завязываться роман с девушкой по имени Валя. И мы с большой компанией товарищей затеяли поход в лес на субботу-воскресенье с ночёвкой в палатках. Валька должна была идти со мной 'в паре'.
Но что-то изменилось, я так и не понял что, и вместо одной Вальки, в поход пошла другая - её подруга. Подошла так просто ко мне и говорит: 'Я вместо Вальки такой-то, зовут меня тоже Валей, не ошибёшься'. Критический осмотр показал, что вторая Валька была существенно хуже первой, но выбирать не приходилось, и я согласился на замену. Тем более, выпивки брали с собой достаточно. Взял я с собой и толстый синий фолиант - историю КПСС, будь она неладна - в понедельник с утра назначен последний экзамен.
Весело так гуляли, выпили малость, нашли под вечер полянку, разбили палатки. Мы с Валей любовно ставили наше 'гнёздышко', укладывали в нём два матраса, подмигивая друг другу, дескать, два может и не понадобится. На полянке горел большой костёр, мы выпили, закусили, пожелали друг другу спокойной ночи; Валя заранее залезла в палатку стелить постели, я же задержался минут на десять с ребятами - надо же было допить, что оставалось - водка-то до утра выдохнется!
Залезаю, как хозяин, в палатку, а там на 'моём' матрасе лежит какой-то тип, которого я и не замечал раньше. Рослый мальчик лет пятнадцати, чей-то сынок, почему-то лёг не со своими родителями, а полез в палатку к Вальке. На мой недоумённый взгляд она ответила, что мальчику спать негде, и она пустила его 'к нам'. Ещё Валька заметила, что мы поместимся и втроём, а мальчика (который был повыше меня!) положим в середине.
Я заключил, что всё происходит к лучшему. Молча достал том Истории КПСС и сел к костру. Всю ночь я пробыл дежурным у костра, бросая палки (в костёр, разумеется!) и 'запоем' читал про историю 'нашей любимой партии'. Утром я немного поспал в палатке, свободной от Вальки и 'недоросля', и опять продолжил чтение моего 'бестселлера'.