— Уильям… — просипела Сильвия, словно желая его окликнуть, но голос ей отказал.
Глаза его были закрыты, тело безвольно обвисло. Рубашка вылезла из брюк. Он был босой. Одна рука его чиркала по воде, другая лежала на груди. Остальные баскетболисты кинулись на помощь Гасу и Кенту, подхватили тело. Кент споткнулся, Вашингтон его поддержал. Уильяма осторожно положили на носилки.
— Парень как мертвый, — ни к кому не обращаясь, сказал мальчишка рядом с Сильвией.
Кент громко окликнул ее по имени, выведя из прострации. Не зная, как помочь, Сильвия подбежала к носилкам и держала Уильяма за ледяную руку, пока его доставляли к машине «скорой».
— С нами поедет только один человек, — сказал парамедик и посмотрел на Сильвию: — Вы жена?
Сильвия молчала, чувствуя, что не может выпустить холодную руку Уильяма, будто примерзшую к ее пальцам. Если она жена, значит, поедет в «скорой». Не глядя на Кента, Сильвия кивнула и забралась на сиденье фургона.
Машина тронулась, и лишь тогда она, втиснутая меж бортом и носилками, поняла, что Уильям чуть заметно дышит. От облегчения ее чуть не вывернуло. Склонившись над Уильямом, медик приподнял ему веко, пощупал пульс на шее, потом укрыл одеялом. Лицо Уильяма было опухшее, кожа серая. На скуле синяк. Уильям не шевелился. «Как-то уж слишком неподвижен», — подумала Сильвия.
Больница оказалась той самой, где рожали Цецилия и Джулия, где умер Чарли. Сперва время тянулось, а потом вдруг понеслось вскачь. Санитары выгрузили носилки с Уильямом из фургона. Кент уже был у входа — видимо, приехал на такси. Он спросил врача, какое давление у пациента, и Сильвия вспомнила, что Кент учится в медицинской школе.
— Надо сообщить Джулии, — сказала она, но не была уверена, что кто-нибудь ее услышал.
В приемном покое Сильвия увидела телефонную будку. Пока шли гудки, она моргала и ощупывала голову. Волосы стали жесткими от засохшего пота. Было так приятно опуститься на крошечное сиденье кабинки. Ее тело было средоточием боли и ломоты, мышцы, о существовании которых Сильвия даже не догадывалась, были истерзаны испытаниями последних часов.
— Алло? — Голос Джулии.
— Это я. — Сильвия говорила с трудом. Она осознала, что не хочет облекать произошедшее в слова. Рассказав все сестре, она сделает случившееся реальностью, и тогда будут последствия, о которых она понятия не имеет. Она слишком устала, воображение ей отказывало, осталась лишь одна реальность.
— Куда ты пропала? — спросила Джулия. — Ты где?
— В больнице. Приезжай. Мы нашли Уильяма. — Сильвия помешкала. — Его достали из озера. Он пытался покончить с собой.
Повисла пауза.
— Этого не может быть, — сказала Джулия. — Жарко, он, наверное, решил искупаться, а плавает плохо. В детстве не научился.
— Он без сознания…
— Нет, он не мог этого сделать. — В голосе Джулии уже не слышалось прежней уверенности.
— То же самое ты говорила о пропущенных им занятиях. Джулия, это правда. Все так и есть.
Джулия молчала. Сильвия ощущала ужас всем своим телом. Ужас за сестру, ужас за Уильяма.
— Пожалуйста, возьми такси и приезжай, — сказала она. — Я позвоню Эмелин, она тоже приедет, чтобы присмотреть за Алисой.
— Он дал четко понять, что бросает меня, — ответила Джулия. — Я ему не нужна.
Сильвия смотрела в мутную плексигласовую боковину будки, обращенную к приемному покою. Там сидел старик, спрятавший лицо в ладони. Рядом с ним стояла, скрестив руки на груди, женщина в темных очках. Было ясно, что они ждут плохих новостей.
— Значит, ты не приедешь? — спросила Сильвия.
— У него есть Кент, который о нем позаботится. — Джулия прокашлялась. — А вот я нуждаюсь в тебе. Пожалуйста, возвращайся.
Сильвия долго пыталась ответить и наконец, чувствуя себя машиной, в которой заржавели все детали, выговорила:
— Сначала здесь разберусь.
Она повесила трубку, но из будки вышла лишь после того, как в стенку постучал какой-то человек, желавший позвонить.
В дальнем углу приемного покоя сидели Кент и его товарищи. Они выглядели тем, чем и были, — окунувшейся в озеро баскетбольной командой. Остальные посетители старались держаться от них подальше.
— Нас в палату не пустят, — сказал Кент. — Узнай у дежурной сестры, нельзя ли тебе побыть с ним, пока не приедет Джулия. Лучше не оставлять его сейчас одного.
— Она не приедет.
— Не приедет? — поразился Кент.
— Пока что. А там — не знаю.
Кент прикрыл глаза.
— Ладно. Парамедик принял тебя за жену, вот так и представься дежурной. А будешь говорить с врачом, скажи, что Уильяму нужен не только терапевт, но и психиатр.
«Мне надо идти, меня ждет сестра», — подумала Сильвия, но вслух произнесла:
— Ты же учишься на врача. Может, стоит пойти тебе?
Кент покачал головой:
— Пускают только родственников. А я не сойду за его брата.
Сильвия почувствовала, как на глазах ее закипают слезы, но не понимала, из-за чего именно. Она кивнула и направилась к посту дежурной.
— Я жена Уильяма Уотерса, — сказала она медсестре, и та повела ее коридором мимо открытых дверей палат, в которых лежали больные: кто-то плакал, у кого-то повязка пропиталась кровью, кто-то был без сознания. Сильвия боролась с подступившей дурнотой. Одежда терла, будто наждак. Волдырь на пятке саднил при каждом шаге.
Медсестра остановилась и указала на дверь. Сильвия вошла в палату. Уильям лежал на кровати. Глаза его были закрыты. Ноги, торчавшие из-под одеяла, свешивались с края койки, слишком короткой для него. Сильвия отметила странный оттенок кожи, очень бледной и как будто растянутой. Казалось, Уильяма надули и теперь он возвращался к своему нормальному размеру. Мокрую одежду унесли, он был в больничной сорочке, к руке его тянулась прозрачная жила капельницы. С того вечера шестимесячной давности Сильвия впервые была с ним наедине.
— Я думала, ты умер, — прошептала она.
За окном палаты виднелась крона дерева. Родильное отделение, в котором появились на свет племянницы Сильвии и окончил жизнь ее отец, находилось в другом крыле огромного здания. Сильвия села на жесткий стул возле кровати.
Почему-то вдруг стало больно глазам, и она зажмурилась. В теле возникло какое-то новое ощущение, и Сильвия поняла, что на нее каплями моросящего дождя нисходит облегчение. От того, что Уильям жив и лежит перед ней. От того, что она сидит с ним рядом. В телефонном разговоре с сестрой она руководствовалась тем правилом, что жена должна быть у постели больного мужа, но для Уильяма лучше, чтобы подле него была она, Сильвия, которая может проследить весь путь, приведший его в эту палату. Перед ее мысленным взором возникла картина: он заходит в озеро, чувствуя себя столовой ложкой с водой, более не способной не расплескать свое содержимое. Он уже не подчинялся земному тяготению и желал раствориться в безмерном теле воды. Сильвия расслабилась, чтобы часть ее сил перетекла в этого спящего человека.
УильямАвгуст — ноябрь 1983
Почти всю ночь он бродил по городу, потом вернулся к озеру. Еще не рассвело. Когда он входил в воду, вокруг царила тишина, даже воздух был недвижим. Не пели птицы, не шумели машины, не слышались голоса. Казалось, жизнь взяла паузу. Идти пришлось долго, прежде чем вода накрыла его с головой. Он не сообразил набить карманы камнями, ибо давно перестал думать. В нем жило только стремление к тьме и покою под водой. Он попытался лечь на дно, но его крупное тело всплывало. Несмотря на все усилия, он, плавучий, не хуже всякой лодки, оставался на поверхности и лежал на спине, раскинув ноги и глядя на бледное солнце. Вскоре он уже был не человеком с именем и биографией, а пробковым поплавком, и чувствовал лишь приятное онемение рук, солнечное тепло на лице и воду, заливавшуюся в уши и глаза. Он уснул либо отключился и пришел в себя от громких криков и ощущения, что его куда-то тянут. Выбора не было, он прислушался и узнал голос Кента, окликавшего его по имени. Когда он, уже сухой, очнулся в больнице, рядом сидела Сильвия, и в голове всплыло воспоминание о неудавшейся попытке. Неудача означала продолжение его жизненной истории с котомкой ошибок, оттягивающей плечи. Такая перспектива угнетала, но не было сил ей противостоять.
После недельного обследования его перевели в психиатрический стационар, расположенный в старой части Чикаго. Оттуда озеро не просматривалось, но Уильям его чувствовал, невзирая на расстояние в три квартала. Уплывая в прерывистый сон, он ощущал себя насквозь мокрым и не способным удержаться на глубине.
Первое время в новой больнице он, просыпаясь, всякий раз видел рядом Сильвию или Кента, но что-нибудь сказать им не было сил. Кент говорил, что здесь прекрасные врачи и Уильям непременно поправится, потом сообщил о своем отъезде, но обещал скоро вернуться. Сильвия почти всегда молчала, просто сидела на стуле и читала книгу.
Когда Уильям чуть окреп, ее присутствие стало его беспокоить. Наверное, только ее и Кента не ошеломила его попытка. Сильвия прочла примечания в рукописи, а в тот вечер на скамейке разглядела его душевную оголенность. Жена тоже ознакомилась с его работой, но его мысли вызвали у нее лишь смятение. Для нее они были знаком, что она выбрала себе не того мужа — человека, с которым что-то неладно.
Уильям ловил себя на том, что рад видеть Сильвию, хотя, казалось бы, семье Падавано надлежало оборвать любые отношения с ним. Всякий раз, как она входила в палату, Уильям испуганно смотрел на дверь, ожидая, что следом появится Джулия. Возможность этого давила тяжким грузом, и он старался побольше пребывать в забытьи.
— Сон — великий целитель, — сказала доктор Дембия, лечащий врач. — Вы перетрудились, Уильям. Дайте себе передышку.
Однажды, когда он вышел из тревожной дремы, Сильвия сказала:
— Можно задать вопрос?
Уильям уловил отчаяние в ее тоне и, откашлявшись, выдавил «да». Он смирился — потому что, каким бы ни был вопрос, он должен будет ответить. Подобно хрупкому фарфору, не способному выдержать никакой груз, он тоже больше не мог выносить тяжести лжи.