«Пожалуйста, уходи», — подумал он. Тело и мозг тянули его в сумрак, погруженный в воду, где нет переживаний, где все приглушено. Но он больше не мог такого повторить.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — сказал Уильям, глядя в сторону. — Правила запрещают после определенного часа принимать гостей женского пола.
— Да ладно тебе.
Про себя Уильям согласился, что отговорка слабая. И сам он слаб. Правда в том, что рядом с Сильвией ему было неуютно, в ее присутствии ему чего-то хотелось. Чего-то не заслуженного, что породит еще больший хаос. Решив отделиться от Падавано, он на самом деле имел в виду Сильвию. Всякий раз, как она входила в больничную палату, у него учащалось сердцебиение. Он знал, что должен отойти от нее. Сделать это было бы легче, если бы в тот последний день она не попросила разрешения взять его за руку. Всю жизнь он себя сдерживал. В детстве кашлял в шкафу, чтобы не огорчать родителей. Студент-середнячок, он вечно запаздывал с ответной улыбкой или рукопожатием. На баскетбольной площадке обретал уверенность, только владея мячом. Он почувствовал облегчение, когда его выбрала сильная женщина-электрогенератор, которая дала ему планы, графики, даже мысли. Он следовал ее указаниям, которые в конце концов увели его так далеко от самого себя, что он перестал быть личностью.
В больнице Уильям позволил себе проникнуться сочувствием к одинокому ребенку, которым он когда-то был, к парню, потерявшему надежду после того, как травма вынудила его покинуть баскетбольную площадку. В больнице он обрел голос, а лекарства способствовали тому, что он, открыв глаза утром, не думал о том, как пережить наступивший день. Теперь целью были относительное здоровье, относительное благополучие и относительное счастье (видимо, такую же задачу ставили перед собой и его врачи). Но когда Сильвия взяла его за руку, он испытал ощущение, о котором и не подозревал. Он держал ее за руку и ощущал себя цельным. Пугающее и прекрасное чувство, что-то переменившее внутри него. Сейчас ему хотелось, чтобы Сильвии не было в этой комнате, чтобы не было этого разговора, но одновременно ему хотелось взять ее за руку. Он снова желал испытать то же ощущение. Желал нестерпимо.
— Сегодня ты избегал смотреть на меня и говорить со мной, — сказала Сильвия. — А пару дней назад я пришла к тебе, но ты притворился, что тебя нет дома.
Он кивнул. Услышав стук в дверь, он выключил свет и притих.
— Тебе нужно оставить меня в покое, — проговорил Уильям. — Тебе нужно ходить на свидания, развлекаться. Я сломанный человек. А ты должна жить.
Если Цецилия слушала его с любопытством, то Сильвия была задумчива.
— Но это противоречит твоей мантре, — сказала она. — Ты не можешь притворяться, что тебя нет дома, если собрался жить без чуши и тайн.
Уильям вник в ее слова. Она права. Он делает ошибки, поэтому ей надо уйти. Дать ему жить тихо, осторожно, одиноко.
— Было бы честнее открыть дверь и сказать, почему не хочешь меня видеть. — Сильвия судорожно вздохнула. Шумный вздох ее напомнил порыв ветра, распахнувший окно. — Я не хочу, чтобы ты прятался, и сама тоже не хочу прятаться.
«Ты вовсе не прячешься, — подумал Уильям. — Я вижу в тебе столько всего, больше, чем в ком-то еще». Это началось тем холодным вечером на скамейке, но и теперь он видел в ней ту же боль. И желание. Уильям так и стоял у двери, Сильвия — возле красного дивана. Уильям вдруг подумал о том, что сейчас делают его родители. Наверное, с бокалами в руках молча сидят перед горящим камином в гостиной. Их лица обесцвечены старостью и несчастьем.
— Так ничего и не скажешь? — тихо спросила Сильвия.
Он смотрел на нее, пытаясь лицом выразить сожаление, потому что не мог говорить, не чувствовал в себе силы нырнуть в водоворот чувств и слов и выдавить из себя хоть звук.
Сильвия расстроенно качнула головой.
— Тогда кое-что скажу я. То, что поняла благодаря тебе. В детстве я мечтала о большой любви, какую встречаешь в романах Бронте. Или Толстого.
Уильям как будто листал фотоальбом — перевернул страницу со снимком изнуренных родителей и теперь смотрел на Сильвию, которая в старинном платье стояла на платформе русской станции.
— Сестры уговаривали меня ходить на свидания, а не заниматься тем, чем занималась я, — целовалась с мальчиками за стеллажами в библиотеке. Но мне не хотелось быть чьей-то девушкой, я не мечтала стать женой. Если не встречу большую любовь, думала я, лучше остаться одинокой, чем вязнуть в банальных отношениях. Я не хотела притворяться счастливой. — Сильвия потрясла руками, словно высушивая их после мытья. — И вот что я поняла: я думала, что ношусь со своей мечтой, потому что я романтик и меня ждет грандиозная жизнь, но это было не так. Я нафантазировала мечту, оттого что боялась реальной жизни, а мечта моя была слишком далекой от нее. Я никогда не видела подобную любовь. Родители друг друга любили, но не так, и были несчастны. Как и все другие пары, жившие по соседству. А ты когда-нибудь видел такую любовь?
Уильям качнул головой. Он женился из страха — боялся, что сам не одолеет взрослую жизнь. В Джулии он искал скорее родителя, а не партнера по жизни. Стыдно, но это правда.
— Я не надеялась встретить такого человека, как мой отец, который меня по-настоящему поймет. Который бы увидел, как я смотрю на мир, понял, что значат для меня книги, образ моих мыслей. Человека, который разглядел бы лучшую версию меня и заставил бы поверить, что я смогу стать такой. — Сильвия заморгала, словно сдерживая слезы, и сжала кулаки. — Я сочла, что такая любовь — сказка и такого человека не существует. Значит, нужно радоваться, что мечта все-таки была, а я могу спокойно жить со своими сестрами. — Она пристально смотрела на Уильяма, и он понял, что пропал. Он не мог сдвинуться с места — его охватил огонь.
— Я вижу тебя всю, — едва слышно сказал он.
— Я знаю. Поняла, что есть такой человек, когда прочла твою рукопись. И когда держала тебя за руку.
Уильям вспомнил слова Эмелин «Я влюбилась».
— Это невозможно, Сильвия. — На этот раз голос его прозвучал твердо — он должен все прояснить, вырваться из самого центра полыхающего огня.
«Я был женат на твоей сестре», — подумал Уильям. Лучше бы он не встречался с Джулией Падавано на университетском дворе, прошел бы мимо, оставив ее в покое. Уже тогда он понимал, что с ним что-то не так, только не знал, что именно и что с этим делать. Восемнадцатилетняя Джулия возникла, как путеводная звезда, и он воспользовался ее светом, чтобы разглядеть дорогу перед собой.
— Я могу уехать из Чикаго, — произнес Уильям, но, еще не договорив фразу, понял: если он покинет сестер Падавано, студенческий городок, Араша и баскетбольную команду, то рассыплется на мелкие кусочки, которые уже не собрать вместе. — Послушай, есть же другие парни, — добавил он в отчаянии. — Найди того самого. Продолжай искать.
— Другого парня нет. Ты — единственный.
— Я этого не заслуживаю. — Уильям говорил об этой минуте и этой женщине, которая подошла к нему и взяла его за руку. Его пронзило тепло.
— Я заслуживаю. — Встав на цыпочки, Сильвия его поцеловала.
СильвияДекабрь 1983 — август 1984
В тот последний день в больнице, когда она, взяв Уильяма за руку, призналась себе, что любит его, Сильвия решила сохранить это понимание в тайне. Она ограничит общение с ним. Она будет работать сверхурочно, придумает себе разные хобби (пока не ясно, какие) и так себя загрузит, что возникшее чувство умрет от кислородного голодания. Однако план не сработал. Ничего не вышло. Казалось, чувство только усиливается. У нее дрожали руки, когда она расставляла книги на полках. Она не могла читать, потому что воображение рисовало не сцены из романа, а комнату Уильяма, где они, встретившись взглядами, безмолвно беседуют о самом главном. Каждый вечер Сильвия изматывала себя долгими прогулками, чтобы утомить себя перед сном, но по ночам ощущала, как невидимые швы натягиваются так, что она вот-вот взорвется.
В Рождество взгляд Уильяма блуждал по всем уголкам ее квартиры, однако с хирургической точностью обходил саму Сильвию, и тогда она, вновь ощутив себя призраком, кинулась в погоню за ним, невзирая на снегопад. Она была зла. В автобусе она планировала (если вообще что-то планировала), как возникнет на его пороге и заставит посмотреть на нее. Всё, больше ничего. Но, увидев его милое печальное лицо и голубые глаза, преследовавшие ее в снах, она захотела большего. Покоя и возможности лежать в постели без ощущения, что сейчас взорвешься. Хотелось выпустить на волю все накопившиеся слова. Хотелось всего того несказанно прекрасного, что лежало по ту сторону стен, что воздвигли они оба, дабы сдержать свои желания.
За окном крохотной квартиры валил снег, когда они наконец-то поцеловались, и многомесячное напряжение отпустило Сильвию. Тело наполнилось легкостью, и ее накрыло радостной осмысленностью. «Вот ради чего мы живем», — подумала она. Они вцепились друг в друга и говорили, она — ему в грудь, он — в ее волосы. Между фразами, а то и словами, они целовались. Сильвия гладила его плечи, волосы. Она так давно хотела прикоснуться к нему, что наслаждение было острым до муки, и близость его тела мешала ей сосредоточиться на разговоре. Хотелось всего и сразу. После смерти Чарли она была одинока и сломлена. Съехав от Джулии, она все время лгала сестре. В тот вечер на скамье они с Уильямом приоткрылись друг другу, она пыталась убежать от этой связи, и эти усилия удушали ее. Сейчас в его объятьях она впервые за год смогла вдохнуть полной грудью.
Оба не заботились выбором слов, не боялись обидеть один другого. Они просто делились своими чувствами, о которых в той или иной степени уже знали. Сильвия рассказала, что ей открылось в его рукописи и в тот вечер на скамейке, а Уильям признался, что рядом с ней себя чувствовал цельным, чего прежде никогда не бывало.
— Мы не можем никому рассказать, — прошептала Сильвия, и он согласился.